Выпуск № 3 (292) | 1963 - страница 61

буете от меня решения столь высоких задач. Мир едва еще получил представление о философском глубокомыслии, высказанном столь необычным образом в последних словах мейстера, а уже опять должно возникнуть нечто такое, что вновь причинит людям головную боль — notabene посредством уже испытанных приемов — теперь, когда повсюду проявляется потребность в спокойном наслаждении, в веселых картинах, когда все стремятся в угрюмом и мудрствующем облике нашей эпохи подметить скрытую улыбку, лукавство. Неужели нам в наше время нельзя больше от души смеяться и быть задорными, что же, мы должны посыпать пеплом главу, надеть покаянные одежды, глубокомысленно наморщить лоб и проповедовать самоистязание? Пусть Мир спасает тот, кто чувствует в себе призвание спасителя; меня это не касается. Я же хочу быть веселым, и, если сотня людей посмеется вместе со мной, я буду доволен. Я не стремлюсь также к «спасающей мир» веселости. Предоставим это великим гениям. Вагнер в своем искусстве и посредством его совершил уже так много для дела искупления, что мы можем, наконец, этим пользоваться; нам совсем бесполезно штурмовать небо, потому что оно для нас уже завоевано, и самое разумное — поискать в этом прекрасном небе прелестного местечка. И такое приятное местечко я хотел бы найти, но отнюдь не в пустыне, где пищей служат вода, акриды и дикий мед, а в веселом и оригинальном обществе, где в лунные ночи слышны любовные вздохи, звон гитар, где пируют и пьют шампанское и т. д., короче говоря, — в комической опере, а именно, в совсем обыкновенной комической опере, без того чтобы в глубине сцены маячил мрачный призрак спасающего мир философа в духе Шопенгауэра. Для этого и только для этого мне нужен поэт, и воистину для этого нужно быть поэтом, и вдобавок еще анафемским! [—] Добудьте мне его, и Вы увидите, что десяток Будд не в состоянии сравниться с такой совсем обыкновенной, но оригинальной комической оперой.

«Испанских песен» я, к сожалению, Вам дослать не могу, так как копии от Шотта (с которым я разошелся) отправились к Брейткопфу, а мои оригиналы, написанные карандашом, мне не хотелось бы выпускать из рук. У меня теперь сочинены 6 песен на слова Келлера, единственных в своем роде. Но ведь таковы же и стихотворения.

Если Вы приедете в Австрию, то ведь не минуете Вены. Так как я в августе буду в Дёблинге под Веной, где я живу совсем один в вилле, то мне приятно предложить Вам приют. Тогда мы помузицируем не на жизнь, а на смерть.

[—] Будьте здоровы и пишите поскорее Вашему

Гуго Вольфу

Унтерах
28 июня 1890

7. О. Гроэ

Дорогой друг!

[...] Вы, кажется, приписываете мое нежелание сочинить музыку на Будду мгновенному враждебному настроению, хотя я на самом деле глубоко проникнут миросозерцанием Будды и только в аскетизме вижу спасение для нашего грешного мира. Перед вечным этическим содержанием жизни и учения Будды я склоняюсь как человек. Как художнику, а именно художнику, воплощающему жизнь Будды, мне недостаточно одного аскетизма и осуществляемого благодаря ему акта спасения. Мне совершенно необходим при этом резкий контраст, проявляющийся самым наглядным образом (см. Кундри и сцену с цветочницей). Вагнер всегда использовал великую драматургическую тайну: он никогда не был однообразным, никогда не был скучным, он часто сгущал серые тона, но всегда стремился внести яркие краски в свою палитру. А теперь взгляните на Будду. [—] Это ведь не что иное, как непрерывный трехнедельный дождь в нашем Зальцкаммергуте ¹. Ни одного единственного солнечного луча, разве что раздражающая гроза с молнией и громом. Люди любят разнообразие, а театральная публика преимущественно, причем веселое и приятное она больше всего принимает. Аскетизм можно долго проповедовать, но нельзя его длительно изображать. Об этом должен всегда помнить драматург, обладающий пессимистическим мировоззрением. «Das öffentliche Geheimnis» для использования ее в настоящем виде я считало слишком устаревшей, образы шаблонны и условны. И уютное содержание, кажется, мало обещает для музыкального претворения ее. Во всяком случае, пожалуй, разумнее было бы подождать еще некоторое время «призванного» поэта, чем попасть впросак ради того, чтобы была опера во что бы то ни стало. И песни мои не подобраны на улице; не должно этого быть и с оперой.

Приятная перспектива иметь возможность приветствовать Вас зимой в Вене наполняет меня большой радостью. Одновременно с этим письмом я отправляю сегод-

ня [—] рукопись. Пишите по адресу: Обердёблинг под Веной, Хиршенгассе, 68. Я предполагаю выехать туда через 4–5 дней.

Еще одна просьба: будьте любезны распорядиться, чтобы мне выслали заказным «Пентезилею» и «Рождественскую ночь» (а также партитуры к моим песням). Никиш намеревается исполнить это в Бостоне.

С самым сердечным приветом

Ваш Гуго Вольф

Риннбах — Эбензее
23 июля 1890

8. О. Гроз

Мой милый друг!

После четырехдневного пребывания на романтических берегах Траунзее я, наконец, приехал в Унтерах, где меня уже ждали Ваши ласковые строки вместе с Вашими рукописями. Сегодня я получил Вашу открытку; к моему большому сожалению, я не могу уступить Вашим дружеским настояниям. Как жаль, что я не могу быть лично свидетелем триумфов Вейнгартнера. Такой шедевр, как «Тристан», должен предстать перед публикой только в мастерском исполнении, а Вейнгартнер после всех слышанных мною похвальных отзывов о его дирижерском даре кажется мне человеком, способным раскрыть перед изумленной толпой этот шедевр во всем его великолепии. Пожелайте ему от моего имени успеха. А теперь о Ваших рожденных в муках детищах, к которым я, смею сказать, отнесся со всем радушием! Прежде всего примите мою благодарность за любезное приглашение быть их восприемником. Я позволю себе считать Вас скорее их матерью, чем отцом, и в соответствии с этим сделать Вам комплимент; эти милые вещицы, как маменькины сынки, упитанные, благовоспитанные, славные, честные создания могут, соблюдая приличия, с ловкостью вращаться в домашнем кругу и, может быть, даже в обществе за чайным столом, но в большом, суровом, критическом свете им, пожалуй, придется плохо, ибо им не хватает самостоятельности. Друг, это слово полно значения, и свет безжалостно отметает все, что не имеет собственной физиономии.

Ваши песни — я получил только три (две рукописи и одну печатную), — конечно, лучше, чем большинство появляющихся в наши дни на песенном рынке. Прежде всего, в них выражено честное стремление к правде и естественному чувству. Намерения-то добрые, но плоть, мысли...

Да, да, искусство жестоко, оно не терпит ничего фальшивого, деланного, ничего половинчатого. Быть или не быть, мочь или не мочь, вот в чем вопрос. Поверьте мне, мой друг, в моей жизни бывают времена, когда я ничего так страстно не желаю, как быть великогерцогским судьей или только писарем, — а почему? Потому что искусство, когда мы ему служим, вампир, высасывающий наши жизненные силы, потому что оно в состояния вдохновения утешает и дает блаженство, но последующее отрезвление, похмелье — убийственно. Разве мое стремление найти поэтичное произведение для оперы не ужасное, хроническое похмелье? А разве мое композиторство, прежде чем я смог достичь самостоятельности, было многим лучше медленной, мучительной попытки к самоубийству? Ах, Вы счастливец! Вы имеете право после исполнения своих обязанностей наслаждаться добром и красотой, не испытывая угрызений за то, что ничего не сделали для бессмертия!

О, был бы я судьей! [...]

Унтерах
25 сентября 1890

9. О. Гроэ

Уважаемый друг! [...]

Вот уже три дня, как я опять живу в Дёблинге, Хиршенгассе, 68, где я, по всей вероятности, и перезимую. Из-за тесноты помещения я вынужден довольствоваться пианино, самой жалкой мебелью, когда-либо издававшей звуки. Вопреки этому и хотя этот проклятый инструмент никак не влечет к погружению в музыкальное настроение, я вчера сочинил две итальянские песни, а сегодня одну. Мне весьма любопытно, долго ли продлится это настроение.

Было бы очень приятно, если бы я теперь мог и дальше так работать, так как мне хотелось бы закончить цикл Итальянских песен до рождества. [...]

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание