Выпуск № 3 (292) | 1963 - страница 57

медных, еле слышных стенаний саксофона. Группа ударных глухо скандировала мерный ритм, на фоне которого еще более убедительное впечатление производили хрупкие, кружевные, высокие звуки скрипки. Все это резко отличалось от услышанного мною в Нью-Йорке несколькими днями раньше темпераментного оркестра Поля Уайтмана, отличавшегося точностью отлично смазанной, элегантной машины, своего рода «роллсройса» танцевальной музыки, но не выходившего за пределы обычного салонного стиля и не представлявшего ничего неожиданного.

Ивонне Жорж я обязан знакомством с подлинными традициями джаза Нового Орлеана...

Снобы и эстеты еще не успели в то время «открыть» Гарлема, мы были там единственными белыми. Музыка, которую я услышал, абсолютно не походила на ту, что я знал, и была для меня подлинным откровением. Скандируемые ударными мелодии сливались с темой в трепете ломаных, извивающихся ритмов. Негритянка, певшая низким голосом, словно исходящим из глубины веков, останавливалась около каждого столика. С драматической экспрессией, насыщенной безысходностью, она неустанно, до изнеможения повторяла один и тот же припев, сопровождаемый джазом, который создавал поток постоянно возобновляющихся мелодий. Эта настоящая музыка уходила своими корнями в самые темные глубины негритянской души, по-видимому, в африканское прошлое негров. Она настолько потрясала меня, что я был не в силах от нее оторваться.

...При каждом удобном случае я бывал в Гарлеме и всегда увлекал за собой супругов Шмитц, а также находившихся в то время в Нью-Йорке Казеллу и Менгельберга.

Вернувшись во Францию я беспрестанно проигрывал на небольшом фонографе, имевшем форму фотоаппарата «Кодак», граммофонные пластинки марки «Black Swan» ¹, которые купил в маленькой лавке в Гарлеме. Более чем когда-либо раньше я думал о том, чтобы использовать джаз в камерной музыке...

...Наконец мне представился случай применить элементы столь хорошо мною изученной джазовой музыки в моем балете «Сотворение мира». По примеру Гарлема мой оркестр состоял из семнадцати солистов, и я без опасения использовал джазовый стиль, сочетая его с элементами классики.

Путешествия

...В 1926 году были восстановлены культурные связи с Россией. Монте имел там большой успех. Сигети дважды там побывал и возвратился в восторженном настроении. Его жена спросила, интересует ли меня поездка в Россию, и я с радостью ответил утвердительно. Суждения о Советском Союзе были настолько противоречивы, что я был восхищен возможностью лично составить себе представление на месте и быть первым французским композитором, который возобновит музыкальные связи между двумя странами. Тогда Ванда Сигети свела меня с братом дипломата Красина, и он в качестве импрессарио занялся организацией моей гастрольной поездки. Он предложил мне продирижировать тремя концертами в Москве и тремя в Ленинграде. Жан Вьенер должен был сопровождать меня в качестве солиста.

В марте 1926 года мы с Мадленой ¹ отправились в путь. Все шло хорошо до Берлина, но начиная с этого момента мы перестали что-либо понимать, поскольку ни английский, ни те несколько слов на ломаном немецком языке, которыми располагал Жан, не могли нам помочь. Это оказалось тем более затруднительным, что нам пришлось проезжать ряд иностранных государств и беспрерывно обменивать валюту: эстонские марки на литы, литы на латы и т. д. Однажды, когда мы тщетно пытались объясниться, мы услышали французскую речь. Жан выбежал из купе в коридор вагона и, к нашему изумлению, бросился в объятия незнакомого человека. Оказалось, что он встретил старого товарища-фронтовика, в настоящее время французского посланника в Ревеле. Так как поезд на несколько часов останавливался в эстонской столице, он пригласил нас к завтраку, а затем показал нам город и здание парламента, очень смелое сооружение в стиле модерн, построенное на месте старинной тюрьмы, в которой содержались до провозглашения независимости балтийские патриоты. Он повез нас также в окрестности Ревеля, желая дать нам возможность полюбоваться каким-то знаменитым видом, но автомобиль увяз в снегу, и нам пришлось бежать во весь опор, чтобы не опоздать на поезд.

Переезд через советскую границу глубокой ночью оказался впечатляющим. На увитой листвой деревянной арке красовалось полотнище, на котором на нескольких языках выделялись слова: «Пролетарии всех стран, добро пожаловать». Солдаты в длинных шинелях наблюдали за работой таможенных властей. Газеты и книги тщательно проверялись, чтобы пресечь любую попытку капиталистической инфильтрации.

_________

¹ «Черный лебедь» (англ.).

¹ Супруга Д. Мийо. — Ред.

Ленинград словно уснул на берегах Невы... Небо было голубое, солнце сияло, начиналась оттепель. Странное чувство вызывала в нас невозможность прочитать название улиц или бульваров, но правительство устранило это затруднение, прикрепив к нам молодого музыканта, который, будучи нашим переводчиком, всюду нас сопровождал и помогал преодолевать все препятствия. Ежедневно комиссар по делам искусств, возглавлявший культурные связи, справлялся по телефону о том, что именно мы хотели бы посмотреть в театрах, и давал распоряжение бронировать для нас билеты. Все представления отличались исключительной тщательностью постановки и глубоко нас заинтересовали. Оперу мы посетили в день нашего приезда в Ленинград. Давали «Бориса Годунова». Нарядный, полный блеска зал был битком набит людьми в вязаных фуфайках и темных одеждах. Позднее мы смотрели «Любовь к трем апельсинам» Прокофьева и «Руслана и Людмилу», изумительное творение великого Глинки, которое, к сожалению, никогда не ставят за пределами России. Артисты, оплачиваемые государством, репетируют столько времени, сколько считает нужным руководитель. В Москве Мейерхольд пригласил нас присутствовать на репетиции «Ревизора» Гоголя. Сколько раз он заставлял вновь повторять одно и то же движение, а между тем это была сотая репетиция! В пьесе с политической тематикой «Рычи, Китай» важную роль играли статисты, изображавшие китайских портовых грузчиков. Они так долго изучали свои движения, что их жесты и интерпретация приобрели абсолютно индивидуальный характер, приближаясь к хореографии.

Нас очень заинтересовал «Персимфанс» — оркестр, играющий без дирижера: музыканты собирались по группам; они могли свободно выражать свое мнение и высказывать критические замечания во время репетиций. В процессе концерта первый скрипач незаметно подает знак к началу. Этот опыт имел полный успех, но в сущности представлял собой лишь эксперимент, основывавшийся на политической идее. Дирижер добился бы одинаковых успехов, и, несомненно, быстрее...

Наш концерт имел большой успех, музыканты были послушны и весьма понятливы. А что за необычайная публика! Какая любовь к музыке! В Ленинграде было несколько музыкантов, которые группировались вокруг музыковеда Глебова. Все они жаждали познакомиться с новой французской музыкой, и мы несколько раз собирались вместе. Попов, Каменский, Дешевов исполняли нам свои произведения и сочинения своих товарищей. Они были ошеломлены, когда Вьенер сыграл им синкопированную музыку: Каменский, этот «добродушный великан», превосходный пианист, тщетно пытался воспроизвести новые для него ритмы. Мы очень хорошо чувствовали себя в обществе этих чуждых условностям молодых людей, обладавших несомненными поэтическими качествами.

В Москве молодые музыканты были более склонны к резонерству, больше вдавались в мелочи. Очень любознательные москвичи задавали всевозможные вопросы: об идеологии Пуленка, о происхождении «Шестерки», о том, какой процент членов этой группы составляют сыновья рабочих (наш ответ «все они дети буржуа», должно быть, разочаровал их). Нам показалось, что в общем атмосфера здесь более напряженная и более интеллектуальная, чем в Ленинграде.

Однажды ко мне пришел молодой человек с задумчивыми глазами, скрытыми за большими очками и показал мне симфонию, которая, вопреки своей форме и довольно условному построению, свидетельствовала о настоящем даровании и некотором величии, особенно если принять во внимание, что ее автору, Шостаковичу, в то время было лишь восемнадцать лет и он еще был учеником консерватории ¹.

Директором консерватории был Глазунов. Я нанес ему визит...

Традиции Антона Рубинштейна еще были полностью живы, и фортепианная школа была изумительна. Мы прослушали несколько замечательных молодых виртуозов шестнадцатилетнего возраста: мне вспоминается Каган; что стало с ним? Прибывший в Париж через несколько недель Владимир Горовиц является блестящим образцом русского музыкального воспитания той эпохи. Мы присутствовали также на нескольких ученических занятиях, на очень тщательно подготовленных сценических постановках, на спектакле «Сорочинская ярмарка», который был поставлен и сыгран студентами под руководством дирижера — студента консерватории. Какое приятное впечатление производили эти выступления, вдохновлявшиеся чистотой и энтузиазмом молодости!

Само собой разумеется, что мы посетили все музеи. В Царском Селе нам показывал дворец один из бывших царских служителей; буржуазная обстановка, в которой он жил, окруженный воспоминаниями и многочисленными фотографиями своих хозяев, отражала вкусы восьмидесятых годов прошлого столетия. Жан Вьенер остановился перед игрушками цесаревича; он охотно привез

_________

¹ Речь идет о знакомстве с Д. Шостаковичем, состоявшемся в Ленинграде. — Ред.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание