бы их своему сыну. Он очень тосковал по своей «маленькой семье» и при каждом удобном случае вспоминал ее и грустил.

В Москве, чтобы попасть в мавзолей В. И. Ленина, мы стояли в очереди вместе с приехавшими из самых отдаленных областей крестьянами. Обтянутый красной материей проход вел в небольшое помещение, где посетители могли увидеть Ленина в стеклянном гробу. Бывшему советнику советского посольства в Париже удалось в сопровождении офицера провести нас в Кремль, куда доступ был временно прекращен, так как там проходили сессии. Мы имели возможность полюбоваться среди прочих сокровищ небольшой часовней, представляющей собой подлинную жемчужину.

...В музеях имеются отличные коллекции — сорок картин Рембрандта в Эрмитаже, многочисленные полотна импрессионистов и Пикассо «голубого периода» в собраниях Щукина и Морозова. Замечательно организовано воспитание масс: повсюду видны группы посетителей, руководимые специалистами-экскурсоводами, проводящими разъяснительные беседы.

Русские люди вели нелегкий образ жизни, жили в тесноте, иногда по нескольку человек в одной комнате. Их меха и одежды были изношены, ели они мало, но желание перестроить свою страну сквозило во всех их поступках. Они жили суровой жизнью, редко бывали в обществе, не посещали дансингов или кабаре. Интеллигенты собирались в клубах, чтобы покурить и поспорить. Тем не менее однажды вечером Красин пригласил нас в ночной кабачок, якобы тайный, а скорее всего неофициально разрешенный. Наш хозяин приехал около двух часов ночи, когда мы уже собирались уезжать, но он нас не отпустил. Нас чествовали, пили за наше здоровье, за здоровье Жана, которого тоже заставили выпить... Все это было прелестно и невинно! Интересно, что непрерывно раздавались телефонные звонки и это возбуждало наше любопытство.

Как-то утром сотрудник управления по делам искусств, который ежедневно осведомлялся у меня о наших пожеланиях, предложил мне на выбор посетить завод, больницу и школу. По-видимому, своим ответом я разочаровал его, сказав, что посещение завода или больницы в СССР меня интересует не больше, чем в моей собственной стране, но что я очень охотно побывал бы в школе.

Дети встретили нас пением «Марсельезы» и «Интернационала», и, к нашему великому удивлению, мы увидели, что класс украшен полотнищем. «Да здравствует Коммуна!» и большим портретом Луизы Мишель ¹. Учеников старались окружать предметами, отражающими ту эпоху истории, которую они изучали, и Луиза Мишель являлась для русских ребятишек легендарной личностью. При входе в школу была вывешена стенная газета, составленная и иллюстрированная учениками, обсуждавшими школьные дела и наиболее важные политические события.

Не без чувства печали расставались мы с нашими молодыми ленинградскими друзьями. Мы с грустью задавались вопросом: увидимся ли мы еще когда-нибудь? Ведь путешествие в СССР было таким же исключительным событием, как и поездка в Европу для русских людей. Этот первый контакт был настолько чистосердечным, непосредственным, у нас оказалось столько общих, художественных интересов, что нам хотелось сохранить дружбу с этими молодыми музыкантами.. Несмотря на то, что царившая здесь атмосфера коренным образом отличалась от европейской, ее чары действовали быстро, и, сделав вновь остановку в Ревеле, мы испытывали чувство беспокойства, настолько эти несколько недель пребывания в СССР оказали на нас свое влияние. Комфорт, роскошные витрины казались нам анахронизмом.

В Париже на нас набросились с вопросами и бесконечно повторяли: «Ну, конечно, вам ничего не показали?» Но, боже мой, что же особенного нам показывают в Бельгии, Англии или Швейцарии?..

Перевел Г. Нашатырь

_________

¹ Луиза Мишель (1830–1905) — видная французская революционерка, деятельница Парижской Коммуны, писательница. Участвовала в народном восстании 18 марта 1871, героически сражалась на фронте и баррикадах Парижа. — Ред.

Из писем Гуго Вольфа

«Смерть не уносит раньше, чем человек не выскажет того, что имел сказать», — утверждал Гуго Вольф. Между тем его собственная судьба сложилась трагически и он ушел из жизни, не высказав всего, что мог. Но все же творческое наследие Гуго Вольфа, особенно его вокальное творчество, настолько значительно, что имя этого замечательного композитора по справедливости стоит в ряду величайших композиторов Германии. Правда, истинное признание искусства Вольфа, как это не раз случалось со многими другими талантами, произошло уже после его смерти.

«Как только Вольф умер, — пишет Ромен Роллан, — гений его был признан всей Германией. Его страдания вызвали почти чрезмерную реакцию в его пользу. Повсюду стали основываться “Общества Гуго Вольфа”».

Теперь только и слышно, что об изданиях, сборниках писем, воспоминаниях, биографиях. Кто только не уверяет, что всегда понимал величие несчастного художника и возмущался его хулителями! Памятники и статуи не замедлят явиться.

Сомневаюсь, чтобы суровый и искренний Вольф нашел в этих запоздалых почестях, если бы мог их предчувствовать, большое утешение. Он сказал бы своим посмертным почитателям:

«Вы лицемеры. Не для меня вы воздвигаете статуи, а для себя. Это все для того, чтобы произносить речи, образовывать комитеты, заставить поверить других и самих себя, что вы из числа моих друзей. Где вы были, когда я в вас нуждался? Вы дали мне умереть. Не ломайте комедии у моей могилы. Оглянитесь лучше вокруг себя, нет ли других Вольфов, которые борются с вашей враждебностью или с вашим безразличием. Что до меня, то я у пристани». (Ромен Роллан. Собрание сочинений. «Гуго Вольф», изд. «Художественная литература», Л., 1935, т. XVI, стр. 380–381.)

Шестьдесят лет назад, 16 февраля 1903 года, Гуго Вольф скончался, и уже с 1904 года в Штутгарте, Мюнхене, Берлине, Лейпциге начали публиковаться его письма к родным и друзьям. Они представляют огромный интерес не только как богатейший источник, из которого биографы Вольфа могут почерпнуть разнообразный фактический материал, но и как драгоценный памятник блестящего литературного таланта композитора, наделенного острым умом, горячим, отзывчивым сердцем, страстно любящего искусство, люто ненавидящего рутину, едко бичующего пороки современного ему общественного уклада жизни, защищающего идеалы справедливости и добра.

В письмах с потрясающей силой отразился романтически мятущийся, непримиримый дух Гуго Вольфа.

Многие письма по своим литературным достоинствам и содержанию перекликаются с его критическими статьями, которые с 1884 по 1887 год печатались в журнале «Salonblatt». Публикуемые нами письма Вольфа взяты из двух немецких изданий: Hugo Wolf. Eine Personlichkeit in Briefen. Familienbriefe. Herausgegeben von Edmund von Hellmer. Leipzig. Breitkopf und Härtel, 1912 и Hugo Wolfs Briefe an Oskar Grohe. Herausgegeben von Heinrich Werner. S. Fischer Verlag, Berlin, 1905.

В письмах имеются купюры: одни из них сделаны в немецких изданиях (они отмечены знаком тире, заключенным в квадратные скобки), другие — редакцией журнала «Советская музыка» (они отмечены многоточием, также заключенным в квадратные скобки).

Примечания в большинстве случаев заимствованы из вышеуказанных изданий, и лишь незначительная часть их принадлежит автору перевода писем — В. К. Тарасовой. Примечания переводчика специально оговорены.

I. Ф. и К. ВОЛЬФАМ ¹

23 ноября 1875 г.

Вена

[...] Рихард Вагнер находится с 5-го ноября в Вене, а именно в отеле Империаль. Он занимает со своей женой 7 комнат. Несмотря на то, что он уже так давно в Вене, я не имел счастья и радости увидеть его раньше 10 ч. 45 м. 17-го ноября, а именно у входа на сцену Придворного Оперного театра, откуда я отправился на сцену и слушал репетицию, на которой присутствовал Вагнер. С истинно священным трепетом я смотрел на этого великого мастера звуков, ибо теперь его считают первейшим оперным композитором среди всех. Я сделал несколько шагов ему навстречу и почтительно поклонился, и он мне любезно ответил. Начиная с этого момента я почувствовал непреодо-

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Перевел Г. Нашатырь

Из писем Гуго Вольфа

Содержание