Выпуск № 3 (292) | 1963 - страница 60

Окруженный цепью гор Хёлленгебирге, склоны которых со стороны озера отвесны, и предгорьями Шафсберга, Унтерах являет собой картину полной обособленности и уединения. Еще два года тому назад я провел здесь счастливую осень, написав большую часть песен на слова Эйхендорфа, а также все духовные песни, «Песнь Вейласа», «Огненного всадника» и т. д. И на этот раз, как только я вошел в дом, муза подарила мне чудесную песнь: она прозвучала как «Добро пожаловать!». Это стихотворение Готфрида Келлера и начинается так: «Войдите, знатный воин». В остальном я работаю над инструментовкой недавно сочиненной патриотической песня на слова Роберта Рейника для мужского хора и большого оркестра ². Я надеюсь, что это произведение, которое, как я полагаю, должно производить сильное впечатление, будет принято Мужским Хоровым Обществом Штутгарта. Относительно неприсылки тома песен на слова Эйхендорфа можно было бы сказать многое. Во-первых, Вы обещали вернуть том песен на слова Мёрике, который до сих пор не получен. Далее, я совсем не понимаю, почему я должен спешно предложить господину придворному капельмейстеру этот том, тогда как его величество до сих пор не снизошел до того, чтобы прислать мне слово благодарности за мою посылку. Господин Вейнгартнер, вероятно, не целый день расхаживает с дирижерской палочкой, он, наверное, и ест и пьет, удовлетворяет и другие потребности. Он мог бы, конечно, прислать мне несколько благодарственных слов. [ — ] Каким бы большим человеком и ни воображал себя господин Вейнгартнер, ему совсем не к лицу подчеркивать это по отношению ко мне. Пусть, он от этого воздержится. [ — ] Поэтому Вы обяжете меня, если вернете мне все рукописи, а именно по адресу: I Тухлаубен. И. К. Лаком ³, Вена.

Откровенно признаюсь Вам, что откладывание концерта было мне приятно, и я надеюсь никогда больше не иметь дела с маннгеймским Обществом Вагнера. Что же мне сказать по поводу опасности, что «Во время странствия» будет петь дама? После этого я жду, что для исполнения «Филины» будет приглашен господин Планк ⁴. [ — ] Тогда уж я лучше останусь при своих легкомысленных, ветреных, бесхарактерных, но понимающих венцах. То, что Венское академическое общество Вагнера ставит в свои программы, по крайней мере подлинно. Фальшивым искусством там никогда не занимались, и при всех обстоятельствах можно считать за честь для композитора, если в Венском академическом обществе Вагнера исполняются его произведения, чего нельзя сказать о любом другом обществе Вагнера. Не принимайте, пожалуйста, этих упреков на свой счет, дорогой господин доктор. Это скопление желчных чувств, которые всегда при упоминании «Маннгейма» бушевали во мне, пока не нашелся невинный, на которого я мог излить их. Я знаю, у Вас добрые намерения, но Вы ведь судья, а, благодарение богу, не капельмейстер, ибо тогда нашей дружбе был бы конец, если бы мы вообще могли стать друзьями. Однако ко всем людям, не принадлежащим к цеху музыкантов или рецензентов, я питаю большое доверие, даже к профессиональным разбойникам, ибо они действуют честно.

Итак, благоденствуйте в Вашей новой резиденции и сохраняйте дальше дружеские чувства к преданному Вам

Гуго Вольфу

Унтерах на Аттерзее

1 июня 1890

5. О. Гроэ

Мой дорогой друг!

Вы правы, совершенно правы, и мне стыдно за мое недоверие. Да, я очень недоверчив, но тот, кто пережил так много жестоких разочарований, кто может так много рассказать о вопиющем предательстве, неблагодарности и подлости по отношению к себе, тот должен в конце концов стать недоверчивым. Я предчувствовал своего рода заговор против себя и всех обитателей Маннгейма (за исключением Вас) рассматривал как своих смертельных врагов, — вот в чем я признаюсь. Я видел, что надо мной там только издеваются, меня жалеют и в лучшем случае хоронят. Будь проклята страсть, которая постоянно гонит меня в объятия демона недоверия. Да, и тогда я могу неистовствовать как невоспитанный малый ребенок — не правда ли?? О, я страшно зол на себя. Каким счастливым я могу считать себя, имея в Вашем лице рассудительного, благоразумного друга. Если я ребячлив и возбудим как Тассо, то Вы мудры и умны как Антонио, но без его горечи; Вы холодно взираете на мир, такой, какой он есть, имея при этом горячее сердце в груди. О, Вы счастливец! Насколько приятнее я мог бы жить, если бы во мне была хоть доля Вашей уравновешенности. К сожалению, Вы узнали меня только с дурной стороны; отныне я постараюсь представляться Вам только в самом благоприятном свете.

Скульптура работы
Эдмунда Хэллмера

Теперь перейду к более приятной теме. Уступая желанию моих венских друзей, побуждавших меня сочинить пьесу для оркестра, я решился написать симфоническую картину к «Буре» Шекспира. Но чем больше я старался понять эту вещь в ее самых простых чертах, тем живее в моей душе одна за другой поднимались все те разнообразные, яркие сцены и картины, которыми так богата «Буря». Основная идея этого произведения возбуждала мое музыкальное чувство гораздо меньше, чем характерные фигуры сюжета. Вот, наконец, материал для оперы, которого я так много искал, которого мне так долго не хватало, страстно желанный, постоянно всплывавший и опять исчезавший, но, наконец, прочно пойманный и более неотторжимый. А комический элемент! Какое великолепное поле деятельности! Калибан, Тринкуло и Стефано! Вот, наконец, ребята, о которых я всегда мечтал. В ходе действия не нужно ничего менять. [...]

Вот вкратце мой сценарий. Если Вы действительно думаете, что Ваш друг [—] в состоянии мне помочь, то я с удовольствием вступил бы с ним в переговоры. Еще я имел бы в виду одного малоизвестного (по крайней мере у нас в Австрии) поэта, по имени Детлеф фон Лилиенкрон, которому я вполне доверяю. Он недавно прислал мне свои стихи, которые я нахожу очень талантливыми. Я был бы счастлив сверх меры, найдя в нем подходящего мне человека. Меня радует, что Вы меня морально подгоняете палкой, заставляя взяться за оперу. В этом у Вас есть достойный партнер в лице моего друга Шалька ¹ в Вене, который тоже изо всех сил лупит меня, чтобы добиться от меня оперы. Дай только бог, чтобы я не посрамил непоколебимое доверие моих друзей, если опера будет когда-нибудь написана.

Касаясь дела Вольф против Вейнгартнера, я должен еще заметить, что отчасти Ваш энтузиазм по отношению к «Christblume» ² виноват в моих выпадая. Дело обстоит так: я уже давно знал о композиторской деятельности Вайнгартнера. Некоторые его фортепианные пьесы, бывшие у меня в руках, мне не понравились. Наоборот, как говорят, он как-то играл в Венском обществе Вагнера оперу «Малавика», и мне расхваливали его исключительную технику, подчеркивая при этом полное отсутствие изобретательности и самостоятельности. Все якобы сделано, во всяком случае, с большим искусством, по-вагнеровски. А тут Вы мне написали, что на Вейнгартнера особенное впечатление произвела «Christblume». Поначалу это была весьма приятная весть, ибо она доказывала мне, что и Вейнгартнер заглянул в тайны поэзии. Но когда речь постоянно шла только о «Christblume», я истолковал себе это дело иначе. Стой, подумал я, Вейнгартнер полагает найти во мне товарища, который «тоже» сочиняет по-вагнеровски. Отсюда я довольно справедливо сделал вывод, что он не увидел черты народности в моих песнях, и со спокойной уверенностью заключил, что он меня совсем не понял, что я, должно быть, даже мешаю ему. И это сделала «Christblume», с ее «мистическим ореолом». Итак, если я был несправедлив к Вейнгартнеру, то я от всей души прошу у него прощения. [...]

Унтерах на Аттерзее
6 июня 1890

6. О. Гроэ

Дорогой друг! Драма [—], о которой Вы подали мне сигнал в Вашем последнем письме, вчера попала мне в руки. Итак, темой для своей оперы я должен взять Будду, некое второе издание Парсифаля, может быть, также с вариациями на вагнеровские мотивы? Поистине я не понимаю Вас. Как мало Вы знаете меня как художника, если Вы тре-

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Скульптура работыЭдмунда Хэллмера

Содержание

Скульптура работы
Эдмунда Хэллмера