онная и материальная часть» ее находится в других руках. Вряд ли стоит так уж умалять свои возможности, уважаемый председатель музыковедческой комиссии! Безусловно, вы не можете систематически снабжать лекторов пленками, пластинками, книгами и нотами. Но вашему аппарату вполне по силам оказывать научно-методическую помощь тем, кто непосредственно ведает лекторийной работой, а главное, объединять, организовывать широкую общественность в борьбе за коренное улучшение дела, за проведение необходимых ему «реформ»¹. Многое можно сделать, объединившись единым фронтом против неполадок. Нужно только решиться начать. И поскорее!

*

В московских лекториях

Н. Рогожина

Не один раз уже звучали голоса с этой трибуны. Люди делились опытом, затрагивали «больные» вопросы, указывали на ошибки, вносили ценные предложения. Так продолжим наш дружеский обмен мнениями и постараемся сообща сдвинуть тот «лежачий камень», под который вода не течет и который мешает лекторской работе. Ведь жизнь выдвигает новые проблемы, а у нас и старые до сих пор не решены.

Мне довелось побывать в целом ряде лекториев Москвы. Было бы односторонне и несправедливо говорить лишь о недостатках. Нельзя не порадоваться, например, тому, что всюду слушатели проявляли серьезный интерес к занятиям университета культуры. Они не опаздывали на лекции (с тайным умыслом послушать только концерт!). Они были внимательны, порой даже внимательнее завсегдатаев филармонических вечеров в Большом и Малом залах консерватории. В руках у многих я видела записные книжки, куда заносились заметки. Активно обсуждались планы занятий на будущий год (в ДК ЗИЛа, в частности, высказывались пожелания познакомиться с английской музыкой).

Конечно, университет культуры не учебное заведение. И все же слово о музыке, сопровождаемое концертом, воспринимается людьми как занятие, пусть весьма своеобразное, — и чем своеобразнее, тем лучше (о том пойдет разговор дальше). Не стоит спорить, что является целью университета культуры: воспитание или образование (вопрос, дебатировавшийся на страницах журнала) — в живой практике одно от другого неотделимо. Характер же занятий зависит от тех, кто составляет типовые планы и программы, тех, кто их разрабатывает «на местах», а главным образом (что греха таить!) от инициативы лекторов и репертуара исполнителей. «Задает тон», разумеется, лектор — посредник между сердцами слушателей и музыкой. Он определяет направление всего процесса и отвечает за «настройку» аудитории на соответствующую «волну» восприятия.

Я посетила разные аудитории: рабочие, студенческие, смешанные, где работают лекторы Московской филармонии. Имела возможность сравнить занятия на различные темы у одного лектора и, наоборот, на одну и ту же тему — у разных. Среди них встречались люди с большим опытом и едва начинающие. «Сквозные» лекции чередовались со всевозможными «гибридными» формами лекций-концертов. Были и вступительные слова с «конферансом». Отдельные свои наблюдения и выводы я и выношу на обсуждение.

Услышанные мною лекции, независимо от их построения, разделялись на два вида: один приближался к строго академическому, принятому в музыкальных учебных заведениях (в соответствии с хронологической схемой), другой представлял собой попытку создать жанр «рассказа о музыке». Бесспорно, последний лучше воспринимался, да и лектор, избрав определенный ракурс темы, как правило, чувствовал себя свободнее.

Своеобразный «очерк» об А. Хачатуряне прочитала, например, С. Виноградова (ДК МИИТа). Развивая мысль: «Армения — родина музыкального дарования и творчества Хачатуряна», — она привлекала многообразный материал — литературу, поэзию, живопись, искусство театра и кино, живые картины быта и природы. Проводя аналогии, вызывая ассоциативные связи, Виноградова будто вписывала в этот фон индивидуальность художника. Портрет вышел несколько импровизационным, рапсодичным, но ярким и эмоциональным. Жаль, что в лекции имелись досадные упущения, например явно недооценен был последний период творчества, вообще выпал из поля зрения балет «Спартак». Тем не менее Виноградова достигла контакта со слушателями, которым, вероятно, жадно захотелось слушать музыку Хачатуряна. Помогли этому свободное обращение с материалом и его непринужденная подача.

Иначе, но тоже успешно решила монографическую тему Е. Горская. Ее лекция посвящалась Г. Свиридову (Дом ученых). Она сумела широко познакомить слушателей с его сочинениями, в том числе ранними, сравнительно редко звучащими (Фортепианное трио, цикл на слова А. Исаакяна), показать, как ведущая тема любви к родине раскрывалась композитором в разных аспектах. Ха-

_________

¹ Кстати, сколько месяцев еще понадобится Вам, чтобы, обобщив материалы семинара, направить документ с конкретными предложениями в Министерство культуры СССР?

рактерная деталь: когда исполнители решили сыграть Трио не полностью, лектор (теперь уже ведущая) настояла на устранении «купюры» тут же, как говорится, на ходу! Разумеется, доверие и симпатии аудитории к ней возросли; занятие несомненно принесло большой воспитательный эффект.

Сложнее оказалась задача Р. Глезер, которой предстояло в одном случае прочесть обзорную лекцию «Французская лирическая опера. Бизе» (ДК МИИТа), а в другом — рассказать одновременно о Кабалевском и Свиридове (ДК ЗИЛа). Многолетний опыт помог Глезер рационально скомпоновать свой обзор. Выделив творческий путь Бизе, она предпослала ему как бы краткое введение, посвященное лирической опере (Гуно, Массне, Сен-Санс). А вот вторую тему так и не удалось «уравновесить». Львиная доля времени досталась Д. Кабалевскому. Оно и не удивительно: конечно же, разговор о таком ярко индивидуальном художнике, как Г. Свиридов, требовал специального занятия.

Совсем в трудном положении оказалась Л. Горохова, проводившая занятие по шаблонной обзорной теме — «Веристская опера. Леонкавалло. Пуччини» (Гипрокаучук). Не найдя здесь сквозного «лейтмотива», она строго придерживалась историко-биографического плана и довольно схематично охарактеризовала типичные черты веристских опер, рассказав про указанных авторов все, что полагается по традиции: биографии, сюжеты наиболее крупных сочинений; зачитала несколько цитат. На анализ самой музыки времени не осталось. Оценки получились настолько беглыми и общими, что об особенностях стиля каждого из композиторов представление сложиться явно не могло (к примеру, о Пуччини говорилось буквально следующее: «В отличие от Леонкавалло он никогда не был типичным композитором-веристом и его музыкальный язык представляет собой большую цельность»).

Впрочем, на конкретный разговор о музыке у Л. Гороховой не осталось времени и в «персональной теме». В лекции «Прокофьев» (Дом ученых) она обстоятельно и со вкусом развертывала перед слушателями биографию композитора (конечно, очень интересную, но многократно описанную), особенно увлекаясь ранним детством и первыми сочинительскими опытами (из них даже приводились отрывки на фортепиано). В потоке сведений важное, определяющее потонуло во второстепенном: зрелая пора творчества выглядела скомканной, почерк Прокофьева-мастера охарактеризован не был. Вопрос: «Что такое музыка Прокофьева?» — по существу, остался без ответа.

К глубокому моему сожалению, я должна привести и такой пример, когда вопрос об индивидуальности композитора вообще не мог возникнуть, ибо лектор попросту не владел материалом. Это была лекция С. Халаджиева о В. Соловьеве-Седом (ЦДСА), которая свелась всего лишь к развязному конферансу. Бесконечно отвлекаясь, повторяясь, растекаясь в ненужных экскурсах в историю и путаясь в хронологии, он сначала долго и бесцельно блуждал по «периферии» своей темы, периодически обыгрывая правильные, но далеко не оригинальные мысли: «Песня — самый простой, доходчивый и благодарнейший жанр», «Песня —важное явление в жизни», «Песня — звучащий документ истории».

Перейдя, наконец, к биографии Соловьева-Седого, он стал перед каждой датой и каждым названием поглядывать в спасительный «памятный листок», лежавший справа на рояле. Когда же дело дошло до музыки, последовало заявление: «Я думаю, что все вы знаете песни Соловьева-Седого и объяснять (?) их вам не надо...» То же и об оперетте «Самое заветное»: «Вы все, конечно, слышали эту оперетту, и мне нет необходимости на ней останавливаться».

Да, по-видимому, сидевшие в зале лучше него знали музыку Соловьева-Седого, а его биографию могли прочесть в хорошей книге. Лектор так и не понял, для чего он нужен слушателям.

Нельзя не возмутиться речью С. Халаджиева, замусоренной лишними словами (типа «так сказать») и обильно «сдобренной» сомнительными остротами: «На заре туманной юности человечества зародилась песня», «Песня сопровождает нас от рождения и до глубокой старости — я не буду заходить дальше» (?!), «До сих пор вам пели песни по одному, теперь будут петь по двое» (перед дуэтом) и т. п.

А вот другой молодой лектор. В роли «заменителя» заболевшей И. Петровой выступила С. Горбачева (ДК им. Чкалова, концерт-лекция из цикла «Молодые советские композиторы»). Слов нет, это очень невыгодное амплуа — срочно заменять коллегу (а С. Горбачева часто в нем выступает). Сделав короткое вступительное слово о советской песне, она просто конферировала концерт из песен Л. Афанасьева, А. Пахмутовой, Б. Баяхунова, А. Петрова. У С. Горбачевой есть все данные к овладению профессией лектора: живость и естественность поведения на сцене, культура слова, умение найти образные характеристики для музыки. Однако есть у нее и склонность (однажды я уже имела случай отметить это) «облегчать» изложение материала, скользить по поверхности. Может быть, такое впечатление объясняется невыгодным «амплуа», недостаточной подготовкой? А может быть, уже складывается нетребовательность к себе? Хочется предостеречь молодого лектора от этой опасности. Вероятно, руководству Московской филармонии стоит принять меры к повышению квалификации лекторской молодежи, уделять ей побольше внимания.

Пора поговорить и о непосредственных помощниках лектора — исполнителях. Их миссия — подтвердить положения лекции. Здесь одинаково важны и выбор репертуара, и качество исполнения. Много высококвалифицированных и талантливых артистов вносят свою лепту в музыкальное просвещение. Среди них немало тех, кто успешно осваивает советский репертуар. Назову хотя бы вокалистов — А. Яковенко («Гадкий утенок» Прокофьева), Л. Мезенцеву (вокальные поэмы Тактакишвили), А. Соколова и Б. Яганова (песни Свиридова на стихи Есенина), Ю. Ельникова и Г. Абрамова (сцена из «Любви к трем апельсинам» Прокофьева), Ю. Белокрынкина и И. Любимову (сцена из «Дуэньи» Прокофьева), Л. Геловани, Л. Яковлева, Л. Краеву (советские песни). Из инструменталистов хочется отметить А. Бахчиева (Прокофьев), Э. Грача, В. Симона и В. Горностаеву (Трио Свиридова).

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

*

В московских лекториях

Н. Рогожина

Содержание