В последние годы

не был безразличен: каждая нота, каждое pizziccato были значительны.

В нашем трио он был своеобразным "балансом", уравновешивающим противоположные намерения, если они возникали. Его искусство "цементировало" ансамбль. Поиски правильных решений успешнее завершались благодаря искренности игры Кнушевицкого. Его умение выразить свою мысль в свободно льющейся фразе часто разрешало наши сомнения и всегда нас устраивало. Для Света в любом произведении его партия была не только исполнительской задачей, но прежде всего ролью, образом... В Трио Чайковского партия виолончели имеет особое значение — самый глубокий тембр, самая глубокая выразительность. Даже последние звуки произведения, порученные виолончели (так же и в Трио Рахманинова), у Света прибавляли многое к общему раскрытию замысла. Он обладал тем, что я больше всего ценю у виолончелистов: мужественным глубоким тембром, без стремления к облегчению звука, приближению его к скрипичному.

Святослав Николаевич всей душой был предан музыке. Ей он отдавал себя всецело. Никогда не отказывал в советах и помощи ни своим ученикам, ни композиторам.

У него было много друзей, его любили. Но и он к людям относился с большим теплом. Необыкновенно внимателен был к начинающей артистической молодежи. Не было у него и ревности к новым именам, но всегда большая доброжелательность и не только объективность — он восторженно отзывался о тех, кто этого заслуживал.

*

Вспоминаю первые годы совместной работы. Война. Мы собирались репетировать в холодной квартире. От меня он часто уходил ночью, с инструментом шел по затемненной Москве много километров, и всегда безропотно, безотказно. В начале 1942 года в зале им. Чайковского у нас был первый концерт трио. Возле пультов поставили рефлектор, у которого мы в паузах грели пальцы. Концерт не был окончен: по тревоге мы спустились в бомбоубежище... А в каких опасных условиях играл он в Ленинграде во время блокады!

Он был помощником многих советских композиторов. Он учил новые произведения, никогда не задумываясь, принесут ли они ему в дальнейшем успех. Для него важно было помочь рождению нового, пополнить концертный виолончельный репертуар.

Даже когда он был уже болен, я поражался его энергии. Сразу после Второго конкурса им. Чайковского, где он был членом жюри (а мы все знаем, какая это трудоемкая работа!), он, не жалея сил, на другой день уехал концертировать в ГДР.

Кнушевицкий знал и любил оперную, симфоническую литературу, бывал на всех значительных концертах, спектаклях. Это был человек, к которому познания шли больше через сердце... Всем сердцем любил он музыку и поэтому знал ее.

Я вспоминаю о Свете постоянно — никак нельзя примириться с тем, что жизнь, которая в нем кипела, могла оборваться. Его виолончель никогда не перестанет звучать для меня...»

Думается, что к этим словам присоединятся все знавшие Святослава Николаевича и в первую очередь его ученики. Начав преподавательскую деятельность в Московской консерватории в 1941 г., он. в течение ряда лет заведовал кафедрой виолончели и контрабаса. Человек большой души и огромного личного обаяния, Кнушевицкий следовал педагогическим принципам Козолупова и был подлинным другом своих питомцев. В их числе можно назвать М. Хомицера, Е. Альтмана, Ю. Едигаряна. Святослав Николаевич прививал ученикам высокий вкус, выразительную и благородную манеру игры, никогда не подавлял своим творческим и педагогическим авторитетом. Много внимания обращал он и на звукоизвлечение, стремясь раскрыть студентам принципы своего исполнительства и «тайны» мастерства.

Вместе с профессиональными навыками он передал им глубокую любовь к жизни, преданность избранной деятельности, желание принести людям свое искреннее горячее слово — все то, что характеризовало самого Святослава Кнушевицкого, что придавало его искусству великую силу правды.

*

У современнницы Стасова

А. Туманов

В квартире на Ленинском проспекте, где живет замечательная русская певица Мария Алексеевна Оленина-д’Альгейм, часто бывает молодежь: студенты, молодые солисты московских театров, филармонии. Здесь можно узнать много интересного о творчестве артистки, показать свою новую работу, посоветоваться, услышать, что она говорит о песнях Мусоргского. Ведь именно эта сторона ее исполнительской деятельности получила высокую оценку современников и, в частности, В. Стасова.

«Владимир Васильевич не упускал из виду меня и брата¹, — вспоминает Мария Алексеевна. — После рождественских праздников 1887 г. он повез меня к Александре Николаевне Молас, которая согласилась давать мне уроки. Мы договорились. Когда я спускалась по лестнице, Стасов выбежал за мной и закричал сверху: "Мы от вас ждем, слышите? Ждем!" А когда в 1902 г. я пела в Петербурге, вся семья Стасовых очень одобрила мое исполнение песен Мусоргского... Я радостно чувствовала, что, значит, не ошибалась, раз те, кто знал Мусоргского и помнят, чего он добивался от своих исполнителей и как сам пел свои песни, так высоко меня ценят».

Путь поисков правдивого воплощения мира образов Мусоргского обусловил успех не только самой Олениной, но превратился в высокую традицию русской камерной интерпретации. Об этом говорят такие замечательные явления, как исполнительское творчество Зои Лодий, Анатолия Доливо, Нины Дорлиак, Зары Долухановой, Галины Вишневской...

Несмотря на свой возраст (в этом году ей исполняется 95 лет), Оленина-д’Альгейм удивительно активно воспринимает все события нашей жизни, нашего искусства. Но главная ее забота — о молодежи. Недавно у Марии Алексеевны побывали солистка Музыкального театра им. К. Станиславского и Вл. Немиро-

_________

¹ А. А. Оленин (1865–1944), композитор и пианист, собиратель народных песен.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

В последние годы

*

*

У современнницы Стасова

А. Туманов

Содержание