ИЗ ПРОШЛОГО

Художественные влечения К. Игумнова

К. Аджемов

Творческая жизнь Константина Николаевича Игумнова продолжалась свыше пятидесяти лет и принесла ему подлинную славу. Это был художник неповторимой творческой индивидуальности, глубоко своеобразный человек. Его артистическая и педагогическая деятельность началась в конце прошлого века и с каждым годом становилась все более интенсивной. Наибольшего подъема она достигла уже после Великой Октябрьской революции, когда отчетливо сформировались принципы игумновской пианистической школы.

Еще в молодые годы репертуар его был широк. Первым среди русских пианистов сыграл он листовскую Сонату си минор, талантливо интерпретировал сонаты Бетховена, многие сочинения Шопена и Шумана, постоянно включал в концертный репертуар фортепианные пьесы Чайковского. Игумнов был первым исполнителем фа-минорного Концерта Глазунова; первым вслед за автором сыграл он Второй концерт Рахманинова, первым познакомил публику с рахманиновской ре-минорной Сонатой. Перед революцией по его классу окончили консерваторию Николай Орлов — пианист большого дарования, талантливый Исай Добровейн.

*

К. Н. жил в одном из старых уголков Москвы, на Сивцевом Вражке, в квартире известного филолога Д. Ушакова. С семьей Ушаковых впоследствии мы — ученики Игумнова — были связаны тесной дружбой.

Высокий, худой, угловатый в движениях, Игумнов приковывал к себе внимание какой-то непохожестью на других. Слегка прищуренные глаза пытливо всматриваются в собеседника. Лицо некрасивое, отражает богатую внутреннюю жизнь, необъятный лоб. Руки большие, необычайно живые, тоже поначалу кажутся некрасивыми Они то и дело вмешиваются в разговор, поясняют, дополняют слова. Но приглядишься и понимаешь, что эти руки принадлежат чудесному мастеру. Разработанные, упругие, цепкие пальцы, гибкие, пластичные кисти.

Очень верно изобразил Игумнова художник П. Корин. Поднята крышка рояля, К. Н. — величавый — играет и как бы говорит с вами. Он поглощен слушанием. Почти таким мы часто видели К. Н. на эстраде, но художник собрал многие впечатления в один образ, исполненный значительности.

Игумнов всегда был в труде — концертные выступления, занятия с многочисленными учениками. Много читал и как-то по-юношески был влюблен в жизнь. Искусство было для него частью всегда манящей жизни.

Горячо любил он природу, которая пробуждала в нем все новые ростки творческой фантазии. Подмосковье знал изумительно и всех нас навсегда заворожил своим видением Коломенского, Звенигорода, Архангельского. Поздней осенью или в начале весны он стремился на юг — в Армению, либо Грузию и пояснял: «Мне хочется побольше тепла и солнца». Летом его привлекали снежные вершины и перевалы Кавказа; подобно Танееву, он обновлялся, бродя по горным тропам. Он и сам сказал об этом публике в день своего юбилея. Счастье идти к вершинам и достигать перевалов, откуда открывается вид на пройденный путь и на новые дали. К. Н. всегда был в исканиях, и каждое творческое свершение было для него перевалом, откуда открываются новые горизонты.

*

К. Н. не всегда бывал удовлетворен результатами своей педагогической работы. Ему органически чуждо было «изрекание истин». Он исподволь приобщал ученика к своей системе, незаметно прививая пианистические навыки. Иные ученики, не умея овладеть образом, ждали подсказок, правил, канонов. «Рецептов у меня нет», — часто говорил К. Н.

В классе Игумнова всегда увлекала обстановка творческого музицирования. Каждое произведение всякий раз как бы заново рождалось к жизни. Ученик старался добиться возможного совершенства уже при первом проигрывании. Не мыслилось показать учителю пьесу, не выучив на память, не овладев в должной степени техническими трудностями, не продумав аппликатуры, нюансировки.

К. Н. слушал либо все произведение, либо часть его. Тут и начиналось его вмешательство, его тончайшая работа художника. Он играет, «пробует», ищет звучание, ученик, следуя за ним, тоже вовлекается в искания, во время которых возникает звуковой образ — столь богатый, что его не охватить сразу. Тончайшие детали фразировки, штриховки, овладения формой, а главное, богатством звукового выражения рождаются из этой совместной лепки образа.

В поисках верного тона, живой нити «рассказа» К. Н. всегда как бы по-новому воспринимает нотный текст — важна и буква, но еще важнее дух. Однако К. Н. очень не любил «отсебятины, вольничаний». Он воспитывал ритмическую свободу исполнения в противовес метрической скованности.

В процессе исканий образа К. Н. уделял исключительное внимание развитию и совершенствованию пианистических навыков. Казалось, он постиг все тайны фортепиано. Огромный исполнительский опыт, педагогические наблюдения все накапливались, и он, действительно, умел помочь преодолеть любую трудность. Он часто говорил, что трудность можно победить, если «докопаться» до ее первоисточника, осознать задачу. Не любил технических облегчений, перекладываний из руки в руку, нарушающих задуманное автором изложение. Слабый четвертый палец при тренировке и умелом пользовании мог, по его мысли, выполнять любую функцию. И поэтому он не одобрял аппликатуры (в частности из редакций Бузони), где четвертый палец при исполнении сложных пассажей по возможности заменяется другим.

Бузониевские принципы овладения техникой увлекали многих из нас, мы знакомились с ними в основном по его редакциям баховского «Клавира хорошего строя» и сочинений Листа. Но К. Н. не был поклонником бузониевской школы. В существе своем романтик, он изумительно владел приемами романтической школы пианизма, идущей от Шопена. Эти приемы он обогащал, пересматривал, дополнял.

Игумновский пианизм был основан на идеально выработанном legato, его игра неизменно отличалась певучестью. В особенности хороша была мелкая техника. Такие пьесы, как скерцо из си-минорной Сонаты, этюд соч. 25 № 2 Шопена, он играл чудесно — в очень быстром движении, при котором каждый звук переливался и звенел.

В юные годы К. Н. выделялся техникой октав и аккордов. Этюд Листа «Мазепа» был одним из коронных номеров его программ. В поздние годы деятельности он лишь иногда демонстрировал блеск аккордовой и октавной техники. Так было при исполнении Большой сонаты, вступления из Первого концерта и фортепианного соло «Фантазии» Чайковского. Так было, когда он, находясь в полной «форме», играл.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

ИЗ ПРОШЛОГО

Художественные влечения К. Игумнова

К. Аджемов

*

*

Содержание