грунтовой дороге. Через несколько минут становимся с головы до ног пепельно-серыми от пыли.

На одном из крутых поворотов машина останавливается. Дальше мы пробираемся пешком по узкой крутой тропинке. Суровая картина! Вокруг угрюмые скалы. Мы находимся недалеко от вершины горы Гран Пьедра.

— Здесь, в этом месте, — говорит Ребека, — палачами Батисты был схвачен Фидель после неудачного нападения на казармы «Монкада». (Так вот почему она так «присмирела»!)

— Когда Фидель убедился, что захватить крепость невозможно, он начал отводить людей небольшими группами по 8–10 человек. Уцелели немногие. 18 человек во главе с Фиделем в течение недели продержались на самой высокой части Гран Пьедра. Не оружие, а голод и жажда сломили сопротивление. Оставшиеся должны были еще раз разделиться на маленькие группки. Некоторым удалось просочиться сквозь линию вражеских войск. С Фиделем осталось два бойца. Они были обессилены до предела. На рассвете 1 августа 1953 года отряд батистовских солдат напал на спящих. Офицер, руководивший облавой, получил приказ немедленно расстрелять Фиделя. Его поставили перед строем солдат. Оставалось лишь подать команду. Фидель смотрел прямо в глаза офицеру, и тот не выдержал этого взгляда бесстрашного революционера: «Не стрелять! Идеи убить невозможно!» — сказал он солдатам.

Ребека рассказывала нам это, а мы стояли потрясенные, с глубоким волнением осматриваясь вокруг.

Какой же надо было обладать волей и мужеством, чтобы снова через два года идти на борьбу и, во второй раз очутившись здесь, в горах Сьерра Маэстра, суметь повести за собой весь народ и добиться победы!

Мы поднялись еще выше, откуда открывается вид далеко во все стороны...

Мой рассказ о Сантьяго был бы, пожалуй, неполон, если б я не познакомил читателя с его общим обликом. Город живописно расположен в котловине, окруженной высокими горами, покрытыми лесом. Своеобразную красоту придает ему громаднейшая морская бухта с большим количеством лагун и узким выходом в открытое море. Его «сторожат» маяк и старинная испанская крепость, уже триста лет стоящая прямо над отвесным обрывом. Недавно крепость реставрирована революционным правительством как памятник архитектуры.

*

Накануне отъезда сантьяговские друзья устроили нам проводы. Нас пригласили в великолепный ресторан «Версаль», находящийся на окраине города и построенный уже после революции. Собрались наши хозяева — милые руководительницы совета культуры Нильда Ариас и Ребека Чавес, музыканты и профессора университета, юный бородач — руководитель местного союза молодежи. Все было очень тепло, сердечно и совсем не хотелось расставаться с этими мужественными, приветливыми и гостеприимными людьми.

КИТАЙ

С. Аксюк

МУЗЫКАНТ РЕВОЛЮЦИИ

Как сейчас, помню свои встречи в Шанхайской консерватории с ее директором — композитором и музыкальным деятелем Хэ Лу-тином. Увлекательно было беседовать с этим интересным человеком и превосходным музыкантом с резко очерченной индивидуальностью. Именно в Китае, на его родине, в коллективе студентов и педагогов Шанхайской консерватории, которой он отдает так много сил, становились яснее и черты его характера, и существо его талантливой музыкальной натуры.

Песни, хоры, пьесы для фортепиано, симфонические произведения — во всех жанрах композитор верен своим эстетическим убеждениям и симпатиям. Его творчество всецело проникнуто духом народности.

Выступая на Третьем съезде Союза композиторов СССР, Хэ Лу-тин говорил: «Китай — это древняя страна, имеющая тысячелетнюю культуру и историю. Неиссякаемы богатства его народной музыки. После победы китайской революции наши музыканты изучают всю лучшую

Хэ Лy-тин и Д. Кабалевский

традиционную музыкальную культуру, используют все полезное для себя».

Эта целеустремленность молодого социалистического искусства отразилась и в творчестве Хэ Лу-тина. Здесь композитору предстояло преодолеть большие трудности и многие соблазны. Старое могло возобладать над новым, и тогда музыка прошла бы мимо живых явлений современности, бурной жизни нового Китая. И наоборот, новое могло бы отвернуться от ценных традиций национальной музыки, заимствовать модные западные буржуазные одежды — и тогда отдалилось бы от запросов народа, отразив жизнь как в кривом зеркале. Не годились и такие «средние» пути примирения старого с новым, когда традиционные национальные интонации растворяются, например, в расплывчатых озерах и заводях импрессионизма, сообщающих им статику, приглашающих к любованию мгновениями замершей красоты, а не зовущих к борьбе, созиданию, революционной активности. Жизненность и революционная направленность таланта Хэ Лу-тина помогли ему найти иные пути.

В произведениях любых жанров — будет ли это песня или симфоническая сюита — Хэ Лу-тин проявляет одухотворенное большой социальной идеей мастерство, позволяющее ему раскрыть музыкальный образ сильно и смело, создавать музыку волевую, обращенную к массам, всегда высокого вкуса, как бы отчеканенную в каждой своей детали. Это умение властно подчинить детали общему замыслу напоминает свойства старых мастеров китайской живописи, у которых филигранная отделка никогда не заслоняет главной идеи, существа картины.

В обработке народной песни провинции Шаньси «Восток заалел» нам как бы открывается лаборатория композитора, проясняются приемы и методы обращения с материалом. Солист находит крепкую опору в фортепианной партии, обобщающей в себе черты музыки для массовых

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

*

КИТАЙ

С. Аксюк

МУЗЫКАНТ РЕВОЛЮЦИИ

Хэ Лy-тин и Д. Кабалевский

Содержание