сонатина для флейты и фортепиано, но это мое намерение я выполню не скоро».

...Это зарубежные письма. Есть и другие папки: письма соотечественников — советских людей. Известных новаторов и школьников, кузнецких горняков и азовских рыбаков, кубанских колхозниц и тихоокеанских моряков... У всех пожелания, просьбы, попросту говоря, заказы: пусть Хачатурян непременно напишет песню школьников, марш подводников, симфонию весны, лирическую песню юного города. Это очень нужно. Очень! Пожалуй, самое дорогое в жизни, когда ты так нужен народу.

Усталым и, кажется, не очень довольным вернулся Хачатурян через час из редакции. Гранки прочитаны, статья завтра будет в газете. Но все теперь хотелось бы сказать по-иному, сильнее.

— А вы здесь не скучали? Письма читали? Признаюсь, и по этой части у маня должок... Завтра в Рим лететь, а целая пачка писем лежит пока без ответов. Что делать, в сутках только двадцать четыре часа...

...И снова мы у «глобуса». Снова говорим о музыке, труде, честности в искусстве, о минувших встречах, незаписанных впечатлениях... Смотрю на часы: десять! Пора собираться. Как промелькнули эти шесть часов! Вероятно, их придется продлить. Но это мы сделаем, когда Арам Ильич вернется из Италии...

Москва,
апрель 1963

ГОВОРИТ АРАМ ХАЧАТУРЯН

— Ваше мнение о проблеме национального и интернационального в советском искусстве, — с таким вопросом мы обратились к Араму Ильичу Хачатуряну. Композитор охотно поделился с нами своими размышлениями.

Национальное и интернациональное... На эту тему мне часто приходилось выступать устно и письменно, на встречах с нашей молодежью и пресс-конференциях за рубежом, во время съездов и пленумов композиторов в Москве и в столицах братских республик. И всегда мне задавали множество конкретных вопросов, которые, очевидно, горячо волновали моих собеседников. Я тоже старался отвечать конкретно и в свою очередь волновался: правильно ли будут поняты и истолкованы мои слова? Ведь я не теоретик: говорю так, как подсказывает мне мой жизненный и творческий опыт, опыт моих товарищей. И сейчас я не возьмусь решать эстетические проблемы, но охотно поделюсь с читателями «Советской музыки» некоторыми своими мыслями.

За рубежом меня часто спрашивают, почему я всегда говорю о национальном характере музыки, в то время как «язык музыки» универсален и поэтому понятен каждому человеку, любящему ее?

Да, действительно, язык музыки воспринимают «без перевода». Но это только одна сторона вопроса. Другая — и здесь проявляется диалектика явления — заключается в том, что общепонятный, универсальный «язык музыки» на самом деле состоит из множества языков. И то, что мы понимаем эти «языки» — русский или немецкий, армянский или французский, — вовсе не должно ставить под сомнение само их существование.

Скажу больше: только потому и могла сложиться мировая музыкальная классика, что каждый по-настоящему большой художник вносил в нее свой вклад от имени того народа, культура которого воспитала и сформировала его как творческую личность.

Говоря так, я всегда думаю о Бахе. Он гениально воплотил и передал в совершенной форме дух своего народа, его национальный характер. Музыкальный язык его сложился из интонаций и ритмов немецкой крестьянской песенности, немало у него и «процитировано» подлинных народных мелодий. И вот смотрите: его искусство давно уже принадлежит всему человечеству. Каждый находит в нем нечто глубоко созвучное своим чувствам, мыслям, душевным движениям.

А Бетховен? Его музыка тоже уходит своими корнями в родную почву. Он воплотил в музыкальных образах национальный гений своего народа. И как не сказать еще раз: ведь Бетховен, как и Бах, претворил в своих произведениях живую народную речь (не только немецкую) и, переосмыслив ее согласно со своей индивидуальностью, создал произведения, которыми гордится все прогрессивное человечество.

Очень интересно еще сравнить, как один и тот же сюжет, одна и та же тема по-разному претворяются художниками разных национальных школ. Возьмите, например, «Ромео и Джульетту»

Берлиоза и Чайковского, «Орлеанскую деву» Чайковского и «Жанну д’Арк» Онеггера, «Карнавал» Шумана и Пуленка, «Реквием» Верди и «Немецкий реквием» Брамса. Помимо всяких отличий, обусловленных разницей в эпохах, масштабах дарования, жанрах, везде ощутимо заметны различия прежде всего национальные.

Словом, какого бы крупного художника мы ни назвали — Шуберта или Глинку, Шумана или Бородина, Шопена или Мусоргского, Моцарта или Дебюсси, Брамса или Римского-Корсакова, Гайдна, Верди, Балакирева, Вагнера, Грига, Сибелиуса, Дворжака, Сметану, Листа, — никогда не возникнет никаких сомнений в национальной определенности его искусства, и оттого оно обретало крылья, на которых летело по всему свету.

До сих пор я говорил преимущественно о музыкантах-классиках. Все это, конечно, относится и к моим современникам и в первую очередь соотечественникам. Но прежде чем продолжить конкретный разговор, небольшое отступление.

Недавно я получил письмо от одного нашего музыканта. Оказывается, в республике, где он живет, некоторые «теоретики» вдруг стали твердить, что композиторы должны, отказаться от претворения фольклора и искать «интернациональный» музыкальный язык, очищенный от элементов народной музыкальной речи. Письмо моего молодого коллеги взволновало меня до глубины души. И я вспомнил выступление М. А. Суслова на встрече руководителей партии и правительства с представителями интеллигенции летом 1960 года. М. А. Суслов говорил тогда: «...было бы неправильно считать национальной традицией только то, что отличает одну национальную культуру от другой, или только то, что связано с прошлым народа, с его историей, с тем, что отражало тягостную жизнь народа и национальное угнетение». Надо поддерживать, подчеркивал М. А. Суслов, новые традиции, складывающиеся во взаимоотношениях советских людей в ходе коммунистического строительства.

Мысли эти, по-моему совершенно ясные, опираются на творческую практику, отражают закономерности жизни. Вот в Азербайджане, например, национальной считалась когда-то только унисонная музыка. Но пришел Узеир Гаджибеков, а вслед за ним целая плеяда молодых азербайджанских композиторов, и посмотрите, что осталось от этой «теории»? Или находились люди, которые объявляли «неприкосновенными» ашугские напевы: их-де нельзя обрабатывать, нельзя вводить в ткань крупных симфонических произведений. Меня глубоко трогают ашугские песнопения, я их очень люблю, так же как любят их, наверное, и другие. Но ведь это вовсе не означает, что, кроме них, ничего не должно существовать и что ими исчерпаны возможности национальной культуры. Настоящие художники никогда так не думали: они смело преодолевали косные воззрения, создавали новые традиции, отражавшие потребности современников. То, о чем я говорю, хорошо можно проиллюстрировать в Азербайджане, скажем, на примере творчества Караева и Амирова. Каждый из них внес большой вклад в развитие своей национальной культуры, в сокровищницу мирового искусства.

Однако еще и сейчас те неверные взгляды, с которыми спорил М. А. Суслов, нет-нет, да и встречаются в нашей художественной среде. В Таджикистане, например, до сих пор в теории и на практике утверждается, что подлинно народна только унисонная инструментальная музыка, а все остальное «от лукавого». Там порой в штыки принимают попытки культивировать многоголосие, полифонию, развитое хоровое письмо, «европейскую» манеру пения в оперном театре. Нужно ли доказывать, что все это очень мешает росту профессионального мастерства таджикских композиторов.

На моей памяти почти все проходившие в Москве декады литературы и искусства национальных республик. Некоторые из них наводили на грустные размышления: почему, в самом деле, сюжеты многих опер и балетов неизменно бывали заимствованы из далекого прошлого? Я уж не говорю о том, что иной раз в таких операх заметно проглядывали тенденции идеализировать старину. Нам предстоит еще острая борьба, за правильное понимание закономерностей развития нашего искусства, искусства социалистического реализма, национального по форме, проникнутого революционной романтикой, отражающего большую правду советской действительности.

Каковы эти закономерности?

В исторических документах XXII съезда КПСС подчеркнуто, что «в условиях социализма действуют две взаимосвязанные прогрессивные тенденции в национальном вопросе. Во-первых, происходит бурное и всестороннее развитие каждой нации... Во-вторых, под знаменем пролетарского интернационализма идет все большее сближение социалистических наций, усиливается их взаимовлияние и взаимообогащение». Исчерпывающе точно сказано! Это означает, что в эпоху построения основ коммунизма национальные особенности не стираются, а, наоборот, развиваются, и именно развитие этих национальных особенностей приводит к интернациональному искусству. Это диалек-

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Москва, апрель 1963

ГОВОРИТ АРАМ ХАЧАТУРЯН

Содержание

Москва,
апрель 1963