Сцена из третьей картины

ер. Они лаконичны, подчас даже скупы, но чрезвычайно выразительны. Иногда какая-нибудь одна важная частность (например, силуэт церкви в третьей картине) «задает тон» всему изобразительному решению сцены. И это правильно. Сама жизнь отметает устаревшую манеру загромождения оперной сцены обильным реквизитом, фотографически точного воссоздания мелких бытовых аксессуаров; реализм оперного искусства выявляется прежде всего в верном раскрытии правдивых человеческих характеров и жизненных конфликтов.

Костюмы и гримы в таллинском спектакле выполнены со вкусом и знанием национальной специфики, в спокойной, приятной цветовой; гамме.

Спектакль «Украденное счастье» прочно вошел в репертуар таллинского театра; интересно и полезно было бы организовать обменные выступления эстонских артистов на Украине, а украинских в Таллине. Такие выступления внесли бы много нового в сценическую жизнь произведения и еще больше укрепили бы творческие связи двух братских советских культур.

Минск

И. Белорусец

«СВЕТ И ТЕНИ»

Обширен репертуар советского балета. Значительны, интересны темы, своеобразны решения. И все же среди сюжетов, соприкасающихся с нашей действительностью, новый балет Генриха Вагнера «Свет и тени» занимает, пожалуй, особое место.

События, происходящие в балете, рассказывают о том, как орудуют «ловцы человеческих душ» в одном из белорусских сел.

Отец-сектант готовит свою дочь Анежку к «посвящению» Христу. По воле Женщины в черном он вовлекает ее в среду религиозных фанатиков. Но белорусский парень Алесь, любящий Анежку, и его товарищи, среди которых

русские, латыши и литовцы, помогают девушке порвать с сектантами. Поправившись после ранения, нанесенного ей озверевшим отцом, Анежка возвращается в круг своих друзей...

Новая тема требовала поисков и нового хореографического решения. Но, надо прямо сказать, что, несмотря на целый ряд интересных сценических находок, балетмейстерский замысел в общем оказался ниже музыки. Партитура Вагнера драматически значительна, темпераментна; при всей необычности сюжета она нигде не утрачивает подлинной танцевальности. И там, где постановщик правильно «услышал» музыку, возникло впечатляющее хореографическое действие, поведение исполнителей было убедительным и органичным (например, в любовных дуэтах героев или в великолепной картине плясовой оргии сектантов). Но в ряде случаев балетмейстер предлагает композитору сценические ситуации, не имеющие прямой связи с музыкальной драматургией.

Попробуем проследить подробнее развитие действия. После небольшой, но многозначительной интродукции, построенной на контрасте тем «света» и «тени», следует традиционная сцена веселья молодежи. В ее традиционности, разумеется, нет ничего дурного, тем более что она создает необходимое приподнятое настроение, которое еще сильнее оттеняет следующие трагические события. Однако постановщик, желая, видимо, подчеркнуть, выделить из общего действия ту или иную группу танцующих, погружает сцену в темноту, из которой луч прожектора выхватывает отдельные группы кордебалета; это идет вразрез с музыкой безмятежной, яркой, праздничной, которая требовала полного и ровного освещения. Да и декорация — широкая, уходящая вдаль перспектива современного пейзажа — не вяжется с замысловатой «игрой» света.

От композитора здесь, пожалуй, хотелось бы большей метроритмической контрастности и характерности в национальных танцах, что дало бы в дальнейшем возможность контрапунктически сочетать некоторые темы в общем танце и, вероятно, избавило бы сочинение от излишней секвентной растянутости в заключении.

Трогателен выход опечаленной героини и ее встреча с друзьями. Последующее затем адажио Анежки и Алеся выразительно и лирично. Если бы при этом дирижер ярче выделил звучание виолончелей, а затем скрипичное соло, то прелестный дуэт стал бы еще привлекательнее. Характерно и драматично по музыке конфликтное трио Анежки, отца и Алеся. Но хореографически оно решено до наивности трафаретно: борьба за Анежку представлена в виде перетягивания ее за руки в противоположные стороны.

Примером того, как одним ложным штрихом можно нарушить все впечатление от музыки и сюжета, служит и начало второго действия. Сумрачное оркестровое вступление создает ощущение настороженности. Но это ощущение мгновенно исчезает, как только открывается занавес и мы видим какие-то нелепые, неестественные движущиеся фигуры. Оказывается, это сектанты, идущие на моленье. Неудачно решена в сценическом отношении и молитва. Только с началом ритуальной пляски контакт между музыкой и действием, наконец, восстанавливается. Перед зрителем возникает впечатляющая картина. Огромный кладбищенский крест, страшные лапы деревьев, как бы тянущиеся к молящимся, дикая музыка «поганого пляса» (зловещее звучание низкого гобоя, резкие вскрики меди и мистические голоса хора за сценой) — все пронизано духом юродства и бесчеловечности. Почти непрерывное остинато басов нагнетает состояние безумного, отталкивающего экстаза. Потря-

Анежка — Н. Давиденко. Алесь — В. Миронов

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Сцена из третьей картины

Минск

И. Белорусец

«СВЕТ И ТЕНИ»

Анежка — Н. Давиденко. Алесь — В. Миронов

Содержание