значительной степени исчерпало накопленный ранее запас образов и приемов. И творческие поиски в области синтеза музыки со словом должны помочь симфонизму обрести новые стимулы развития.

Собственно говоря, то, что найдено в последнее время в ораториально-кантатных жанрах, уже сегодня влияет на симфоническое творчество ряда композиторов. Так вновь и вновь подтверждается принципиальная важность современного подъема этих жанров для всей советской музыки.

Полемика мнимая и истинная

Статья Д. Житомирского называется «Решения мнимые и истинные». Автор ищет «истинных» решений в противовес тем «мнимым», которые он усматривает в статье М. Элик. Что ж, вполне возможно, что взгляды Д. Житомирского и М. Элик расходятся. В статье М. Элик — первом выступлении молодого музыковеда — есть неточные формулировки, некоторые мысли недостаточно развиты и аргументированы. И было бы очень хорошо, если бы столь уважаемый и глубоко эрудированный музыковед, как Д. Житомирский, помог начинающему автору. Но почему же в его «замечаниях» избран такой легкий и, мягко выражаясь, неплодотворный метод полемики, как «подсовывание» оппоненту нелепых взглядов и высказываний, а затем победоносное их опровержение?

Д. Житомирский почти не цитирует статью М. Элик, а пересказывает ее. Вот и получается, будто М. Элик утверждает, что симфонизм «изжил себя», что нужно писать музыку «однозначную», будто она не верит в «самостоятельную силу музыки и в способность нашего современника овладеть всеми ее богатствами» и т. д. Мы уже видели, как все это непохоже на то, что в действительности содержится в статье «Что волнует сегодня». А иногда создается впечатление, что Д. Житомирский отвечает вообще какому-то совершенно другому, мифическому оппоненту. В самом деле, на кого рассчитана, например, такая реплика: «Отождествлять содержание музыки и слов в произведениях синтетических жанров — значит, в сущности, уничтожать синтез. Ибо то, что музыка прибавляет к слову, ничем иным, кроме самой музыки, выражено быть не может, а если бы она ничего не прибавляла, она была бы не нужна. Стало быть, если композитор говорит слушателю: вы поняли в моей оратории слова, значит, вы усвоили произведение, — он отчасти вводит слушателя в заблуждение и обманывает самого себя». Неужели в статье М. Элик сказано нечто подобное?

Не способствует правильному течению спора и цитирование, а затем «опровержение» отдельных слов и выражений, вырванных из контекста. «Трудно говорить о сегодняшнем дне на языке симфонизма». Так выглядит мысль М. Элик в передаче Д. Житомирского. Мне кажется, если процитировать фразу целиком, эта мысль предстанет несколько иной: «И потому еще сейчас трудно говорить о сегодняшнем на языке симфонизма, что многие испытанные приемы его развития, связанные для нас с определенными образами, в значительной степени изжили себя, омертвели и утратили силу воздействия». Тогда понятна и следующая фраза: «Однако правы те композиторы, которые не оставляют поисков» и т. д.

Наконец, есть в статье Д. Житомирского и нечто такое, что вызывает глубокое удивление. Изложив свои взгляды на проблему трагического, автор пишет: «Тех, кто думает иначе, кто отождествляет трагедийность и пессимизм, личную страстность и индивидуализм, а взволнованность и душевную самоотдачу трактует как «нервирующую ложную трагедию», как смятение и «неверие в жизнь», — этих людей мне хочется спросить, глядя им прямо в глаза: какого человека, какого героя нашего времени имеете вы в виду, когда хотите как бы от его имени воззвать: «Довольно печали!»? Не того ли мифического, «идеального» героя-солдата, который изображен в фильме «Падение Берлина»? Да, этому «простому человеку», за которого обо всем думает генералиссимус, действительно печалиться не о чем. Но такая беспечальность глубоко чужда идеалу наших дней». Вот и мне хочется спросить автора, «глядя ему прямо в глаза»: кого и что имеете Вы в виду? Неужто М. Элик и ее статью? И откуда взяты слова о «нервирующей ложной трагедии» и «неверии в жизнь», помещенные Вами в кавычках? В статье «Что волнует сегодня» их нет. А ведь читатель, естественно, подумает, что Вы цитируете именно эту статью, где имеются приводимые Вами тут же слова «Довольно печали!». Не кажется ли Вам, что этот метод полемики прискорбным образом напоминает те, которые были в ходу как раз во времена кинофильма «Падение Берлина»?

В споре о жанрах советского музыкального творчества подняты важные и сложные вопросы. И хотелось бы продолжить начатый разговор в деловом, серьезном тоне.

СЛУШАЯ ВПЕРВЫЕ

В. БОБРОВСКИЙ

Кипение молодых сил

Впервые, 5-го января 1963 года, в Большом зале Московской консерватории прозвучала Вторая симфония нашего молодого композитора А. Николаева. Слушатели концерта испытали ту чистую, светлую радость, которую переживаешь всегда, когда знакомишься с новым талантливым музыкальным произведением. Музыка симфонии, весь ее образный строй, ее эстетическая сущность привлекают прежде всего воплощенным в ней душевным здоровьем, внутренней цельностью, светлым тонусом. Жизнь, преломленная в партитуре этого сочинения, полна обаяния, красоты и радостного волнения.

В музыке симфонии выпукло проступает мелодическое начало: тематизм всех ее трех частей отличается ясностью, распевностью, подвижные же темы можно тоже пропеть и воспринять их интонационную выразительность и вне общего фактурного окружения. При этом ощущается глубокая, органическая национальная почвенность музыки: без цитатной точности она звучит по-русски приветливо и как-то по-особому доброжелательно.

Интересно, что все три части симфонии идут в быстрых темах (Allegro molto, Allegro non troppo, Allegro molto); но это создает не однообразие, а удивительное единство настроения, выраженное посредством бурной устремленности, подвижности и скерцозного оживления. Контраст частей при этом не воспринимается как конфликтное противопоставление полярных жизненных явлений, а воплощает различные стороны единой сущности. Так возникает цельный и многогранный образ, полный молодого кипения сил, радостной творческой деятельности, проникновенных личных переживаний.

Внутренняя гармоничность, присущая содержанию симфонии, определяет стройность и единство выразительных средств, целостность и лаконизм композиции; ее исполнение длится около двадцати минут, но минуты эти глубоко содержательны и емки, каждое мгновение музыки осмысленно и одухотворенно, а вся симфония воспринимается как произведение, идущее на одном дыхании. Общий светлый и благородный тонус симфонии сказывается во всем — и в инструмен-

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

СЛУШАЯ ВПЕРВЫЕ

В. БОБРОВСКИЙ

Кипение молодых сил

Содержание