ЙОЖЕФ УЙФАЛУШИ

Рождение шедевра

1 августа 1919 года вооруженные войска Антанты и внутренние контрреволюционные силы подавили Венгерскую Советскую Республику.

Но буржуазно-демократическая революция (осень 1918 года), а еще больше Советская Республика за несколько месяцев своего существования в 1919 году открыли блестящие перспективы перед прогрессивной интеллигенцией. И вполне естественно, что теперь, в создавшихся обстоятельствах, та часть ее, которая уцелела от первого контрреволюционного наступления, объединялась для борьбы и искала возможные пути для осуществления своих стремлений.

Внимание передовой общественности всего мира было приковано к событиям, происходящим в Венгрии. И хотя возмущенные протесты не могли остановить вооруженного террора, бушевавшего в стране, все же они помешали Хорти расправиться с теми отдельными деятелями культуры, имена которых были широко известны за рубежом.

Прогрессивные музыкальные объединения в Берлине, Вене, Париже, Лондоне, Риме, Праге были в то время прочно связаны между собой и не теряли из виду известных деятелей культуры разных стран. Уже с начала 1920 года Берлин аплодирует гастролирующему там Бартоку. В следующем году венский журнал «Анбрух» выпускает специальный номер, посвященный сорокалетию со дня рождения композитора. Лондон и Париж горячо принимают его...

В 1922 году отдельные группировки прогрессивных деятелей объединились в Международное общество современной музыки (International Society of Contemporary Music).

Хортистская диктатура вынуждена была считаться с авторитетом этой международной организации. И хотя контрреволюционеры знали, что Барток, Донаньи и Кодай принимали одинаково активное участие в революционной музыкальной директории, все же они не решались поднять руку на первых двух из них: слишком велика была их известность. На концертах в Венгрии публика демонстративно аплодировала Донаньи.

Кампания, организованная против Бартока в печати весной 1920 года, провалилась. В письме к матери 23 октября 1919 года Барток правильно оценивал создавшееся положение: «...Меня не преследуют (не потому что у них нет оснований — это теперь не имеет значения, — а потому, что не осмеливаются делать этого)».

В то время Золтан Кодай, казалось, был самым беззащитным. Дирекция консерватории, стараясь завоевать Бартока и Донаньи, делала все возможное, чтобы одновременно отстранить от преподавания Кодая. Против него начато было дисциплинарное дело за то, что в дни революции он являлся заместителем директора. Но когда в январе 1920 года Кодая вызвали в дисциплинарный комитет, Барток и Донаньи немедленно потребовали, чтобы и их, как коллег Кодая в революционной директории, тоже привлекли к ответственности. Разумеется, на это никто не осмелился. Дисциплинарный комитет, вынужденный восстановить Кодая в должности профессора консерватории, тут же заставил его уйти в отпуск, сначала на первый семестр, а потом и до конца следующего (1920–1921) учебного года: «Не желают его видеть в консерватории», — оказал Донаньи 25 января 1921 года в своем заявлении для печати.

Кодая всячески пытались изолировать от Бартока. Некоторые газеты в январе 1921 года выступили с грубыми нападками на него. Однако Барток со свойственной ему твердостью немедленно выступил в прогрессивном журнале «Нюгат» («Запад»): «Некоторое время известные музыкальные круги стараются столкнуть меня с Золтаном Кодаем. Им хочется представить дело так, будто Кодай использовал нашу дружбу в целях личной карьеры. Это — гнусная ложь... К счастью, вопрос с Кодаем будет решен не здесь, а за границей. Похороненные у нас произведения Кодая, благодаря одному венскому издательству, скоро одно за другим появятся на свет, и мы услышим о них мнение за рубежом. Тогда повторится то странное превращение, свидетелями которого мы были недавно в связи с подобным же "вопросом": господа, только что изрыгавшие обильные проклятия, превратятся в покорных овечек и даже в воодушевленных энтузиастов».

Барток не ошибся. Венское издательство «Универсаль» купило произведения Кодая, и вскоре они зазвучали на эстрадах всего мира и в концертах Международного общества современной музыки. То «странное превращение», которое претерпело отношение к Бартоку, повторилось и в случае с Кодаем. В начале 1921–1922 учебного года дирекция консерватории уже ничего не могла возразить против того, чтобы Кодай продолжал свою работу на кафедре композиции.

∗

Обо всех этих обстоятельствах, предшествовавших созданию «Венгерского Псалма», стоило бы рассказать, даже если бы они относились только лично к Кодаю. Они раскрыли бы условия, в которых создавался один из шедевров венгерской музыки XX века и в которых протекала вся последующая деятельность композитора. Но они одновременно отражают также и обстановку, в которой работала прогрессивная венгерская интеллигенция.

Контрреволюционное правительство вынуждено было терпеть и даже положительно оценивать творческую деятельность прогрессивных писателей, художников, артистов, допуская восторженные высказывания критиков Иштвана Петерфи, Аладара Тота, Шандора Емница в 1920 году о Бартоке и Кодае. Но, разумеется, нападки на них постоянно возобновлялись: делалось все, чтобы переистолковать, изуродовать их творческие идеи.

Со своей стороны прогрессивная интеллигенция молчаливо подчинилась известному требованию Хорти: «не принимать участия в политической деятельности». Этой ценой она получала возможность продолжать литературную, художественную, научную или воспитательную деятельность, бороться за свои первоначальные цели, за свои социальные идеалы, пока, разумеется, лишь средствами своего искусства, прибегая к эзопову языку, изыскивая окольные пути.

Барток и Кодай, казалось, оставили общественную деятельность и целиком отдались музыке. Однако вся их деятельность, творческая, научная, педагогическая, подчинена была пропаганде прогрессивных взглядов. Оба остались верными народному искусству. Барток все больше уделял внимания исследованиям фольклора, занимался сравнительным анализом музыкального творчества разных народов. Эта деятельность питалась идеями гуманизма, великого братства народов. Конечно, Барток не получал никакой поддержки. Наоборот, официальные круги в годы перед второй мировой войной были по отношению к нему настолько враждебно настроены, что почти все его значительные произведения исполнялись в основном за пределами его родины.

Для Кодая пропаганда народного искусства имела глубоко социальное содержание. В результате он пришел к великой программе культурного развития всего народа. Эта программа — с лозунгом единства народной музыки и всей исторически сложившейся венгерской музыкальной культуры — впоследствии вызвала к жизни целое движение, охватившее широкие круги венгерских патриотов.

Программа Кодая и Бартока была «обнародована» 19 ноября 1923 года, когда венгерская столица праздновала пятидесятилетие со дня своего официального основания — соединения городов Пешт и Буда. Бартоку и Кодаю было предложено написать сочинения для торжественного концерта, и оба они предстали перед публикой с замечательными произведениями. «Танцевальная сюита» Бартока явилась протестом против казенного шовинизма; противопоставив ему идею братства народов, Кодай в своем трагическом «Венгерском Псалме» проклял угнетателей венгерского народа. Торжествующей официальной столице, самодовольным победителям едва ли когда-либо бросали в лицо такую жестокую правду, как это сделал Кодай: «Весь этот город полон злобы, великого гнева одних против других».

Не случайно текст для своего «Псалма» Кодай взял из литературы XVI века, одного из самых тяжелых веков венгерской истории. Страна была поделена тогда между Габсбургами, Турцией и Трансильванским княжеством. Народ испытывал невиданные страдания. Народные проповедники в духе библейских пророков бичевали погруженных в роскошь и распутство притеснителей и молили бога об освобождении. Именно так передает Михай Кечкемети Вег, автор текста «Псалма», 55-й псалм царя Давида. Но бог Михая — это бог крестьянских войн, бог угнетенных народов, который в конце концов, попреки всему, добьется, чтобы воцарилась справедливость.

Зная судьбу Кодая, зная, как реакционные круги хотели опозорить замечательного музыканта, слышишь его гневный голос в словах псалма: «Лучше жить в пустыне, бродить по дикому лесу, чем находиться среди тех, кто не дает мне правду оказать. Днем и ночью они думают лишь об одном, как бы схватить меня, в чем бы обвинить, чтобы радоваться моему плену». Но не личная обида звучит в этих фразах — это обвинительное слово всего оскорбленного народа. Художник здесь как бы видит перед собой всю историю страны и, подобно летописцу XVI века, выражает чувство скорби бесправного угнетенного народа. Вег Михай рисует торжественную картину «утешения» своих братьев в будущем. От последней же строфы произведения Кодая веет безутешностью. В словах одинокого летописца звучит такая же бесконечная скорбь, как и в жалобе Юродивого в сцене под Кромами из «Бориса Годунова» после потрясающей картины мятежа.

Еще одно событие, уже научного порядка, обусловило характер «Псалма». Весной 1914 года, собирая народные песни в Буковине среди живущих там венгров, Кодай нашел одну ранее не записанную мелодию, созданную неизвестным поэтом

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

ЙОЖЕФ УЙФАЛУШИ

Рождение шедевра

Содержание