Выпуск № 12 (289) | 1962 - страница 10

жен гнать лошадей, и т. п. Одно из «чудес XX века» — граммофон разносил эти песни по всем уголкам русской провинции.

Проблема связи «высокой лирики» и лирики бытовой явилась для советского романса одной из сложнейших, ибо связи эти уже были разорваны. И долго еще камерный романс, с одной стороны, и песня массовая, лирическая, эстрадная, с другой, шли по двум не пересекавшимся дорогам, хотя попытки объединить эти две области все время возникали.

В камерных вокальных циклах, созданных в годы войны, мы часто встречаемся с песенными, а иногда массово-песенными эпизодами. Такова, например, песня «Партизан Неуловимый» в цикле В. Нечаева «О доблестях, о подвигах, о славе» или «Уральский паренек» в цикле М. Коваля « Урал-богатырь». Особенно знаменателен процесс сближения романса с лирической песней. Многие мелодии В. Соловьева-Седого, относящиеся к тому периоду, явно тяготеют к романсу («Услышь меня, хорошая», «Когда песню поешь» и другие). А в то же время даже такой «романсист par excellence», как Ю. Шапорин, включил в свой камерный цикл песню («Под вечер примолкла война»).

Однако до тех пор, пока дело ограничивалось только более или менее близким «соседством» двух жанров, еще нельзя было говорить об их подлинном взаимовлиянии. Впервые очень широко и по-новому ввел в романс стихию песенности Г. Свиридов. В его цикле на стихи Бёрнса масштабность музыкальной композиции, раздвигающей рамки куплетной формы (казалось бы, неизбежно вытекающей из строфики стихов), явное тяготение к «сквозному развитию» сочетаются с яркой песенностью интонации. Думается, что именно это придало произведению такую жизненность звучания. Из песенного родника многое почерпнул композитор и в дальнейшем. Напомним такие превосходные сочинения, как «Песня под тальянку» из есенинского цикла или «Долина Сално» из цикла на слова А. Исаакяна. Но в цикле на слова Бёрнса мы встречаемся и с наибольшим приближением к песенной интонации, и одновременно с наиболее широкой и свободной трактовкой песенной формы. Это и делает его, на наш взгляд, особенно смелым и новаторским.

Отмеченный нами процесс взаимовлияния смежных вокальных жанров¹ весьма характерен для современного состояния советской музыки и в основе своей несомненно прогрессивен, так как рожден стремлением к демократизации романса. К сожалению, он иногда развивается по линии наименьшего сопротивления, и возникают произведения, чаще всего называемые лирическими песнями, написанные гладко, благозвучно, но совершенно лишенные образной и жанровой определенности. Это по существу не песни, не романсы, ибо в них нет ни детализированного воплощения поэтического слова в музыке (что является отличительным признаком романса), ни особой обобщенности образа (присущей песенному жанру). Такие «нейтральные» опусы встречаются иногда и у крупных мастеров. Трудно, например, узнать почерк автора «Бухенвальдского набата» и ряда прекрасных песен о мире в безлично-благозвучной лирике вальса-дуэта «Под вечерними огнями», поражающего почти цитатным интонационным сходством с мелодией из старой венской оперетты.

Широко проникают в советский романс и элементы оперного стиля. Новаторство вокальных циклов Д. Шостаковича («Из еврейской народной поэзии» и «Сатиры») в том и заключается, что вместо более или менее обобщенного «лирического героя» в камерную вокальную музыку вошли определенные персонажи, получившие почти сценически конкретную характеристику. Так возродилась очень важная и заглохшая было традиция русской классической вокальной музыки, идущая от песен-сценок Даргомыжского и Мусоргского, от «Титулярного советника», «Семинариста» и других произведений того же типа.

Кстати, о традиции. В романсовом жанре вопрос о традициях и новаторстве стоял и стоит очень остро. Пожалуй, нигде больше не является столь очевидной опасность и демонстративного разрыва с традициями, и пассивного следования им (второе встречается особенно часто).

Нелегко объяснить, почему романсы советских композиторов, написанные в «классической» манере, сейчас кажутся нам академически ретроспективными, а в 30-х годах они же воспринимались иначе, как очень живые, прогрессивные явления. Думается, что обращение к классической традиции помогло созданию положительных образов, которых так не хватало музыке двадцатых годов. В стихах Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Блока советские композиторы находили обобщенное поэтическое выражение самых высоких и благородных человеческих чувств и мыслей. И неслучайно особенно больших творческих удач достигали композиторы, когда они обращались к жанру элегии, к поэзии размышления.

_________

¹ См. еще об этом статью А. Сохора «Романс и песня»(«Советская музыка», 1959, № 9).

Пушкинские элегии, например, широко и разнообразно представлены в творчестве Ан. Александрова, В. Шебалина, Г. Свиридова, Ю. Шапорина. Вспомним знаменитый романс Ю. Шапорина «Заклинание». Слова его, обращенные к умершей возлюбленной, могли подсказать композитору траурную элегию (кстати, именно так трактовано это стихотворение у Римского-Корсакова). Но Шапорин прочел стихи не как выражение скорби, а как пламенный призыв любви, не примирившейся со смертью. Так родились и взволнованная, крылатая мелодия, и трепетная инструментальная партия. Так возник один из прекраснейших романсов нашего времени.

Но к 50-м годам задача воплощения положительных образов была уже давно решена. Надо было снова двигаться вперед.

И совершенно неслучайным представляется тот факт, что если для советского романса 30-х годов характерно возрождение традиций прежде всего Глинки, Даргомыжского, Римского-Корсакова, Рахманинова, то наиболее «созвучным» 50-м годам классиком стал Мусоргский, с его интересом к песенной и особенно речевой интонации. В творчестве Шостаковича, Свиридова, многих молодых авторов мы ясно ощущаем развитие принципов Мусоргского.

Работа композиторов над вокально-речевой интонацией составляет сейчас самую суть поисков интонационного языка. Очень интересны в этом отношении находки Шостаковича, главным образом в цикле «Из еврейской народной поэзии», где вокально-речевая интонация служит своеобразным материалом для лепки характеров. Или упомянем драматические песни-романсы-сцены М. Вайнберга на стихи Ю. Тувима и Ш. Петефи.

Из опытов молодых авторов назовем очень интересные и свежие «Простые песни» А. Петрова на слова Джанни Родари, где ряд маленьких и очень выразительных музыкальных «портретов» создан именно интонационными средствами. И не с Мусоргским ли отчасти связан интерес к воплощению нарочитых «прозаизмов», характерных для многих произведений современных поэтов? Задача эта для музыканта трудна и даже «небезопасна»: одно дело — прочитать, например, с эстрады слова: «Носил он брюки узкие, читал Хемингуэя...» — и совсем другое дело — пропеть их. Но вот молодой Г. Савельев не побоялся выбрать эти стихи Е. Евтушенко для одного из эпизодов своего вокального цикла «Юность кончена» и даже рискнул именно пропеть их, а не продекламировать речитативом.

Появление таких опытов, конечно, неслучайно. Ведь и «Сатиры» Шостаковича построены на омузыкаливании «прозаизмов» Саши Черного, да еще и на подчеркивании их «антиромантической» направленности цитатами из романтической музыки...

И та же тенденция в лирическом цикле Шостаковича на стихи Е. Долматовского, воспринимающиеся почти как ритмизованная проза. Думается, что это предпочтение «прозаизмов» — свидетельство живого интереса композиторов к ритмически свободной «речи как таковой».

∗

Все сказанное лишь одна из первых попыток обобщить наблюдения над советской камерной вокальной музыкой. В этом жанре происходят сейчас важные внутренние процессы, симптоматичные поиски. Кое-что здесь даже выходит за пределы «круга интересов» самого камерного, жанра. Например, отмечавшиеся выше тенденция драматизации романса, превращения его в своего рода «сценку», работа композиторов над современной речевой и, в частности, «прозаической» интонацией заставляют ощущать в нынешнем этапе развития этого жанра подступы к решению некоторых важных и трудных оперных проблем. И в первую очередь проблемы создания живого образа нашего современника.

А сам романс? Удастся ли ему, наконец, завоевать столь широкую аудиторию, как завоевала советская поэзия? Думается, это должно произойти в самом недалеком будущем. Залог тому — рост интереса композиторской молодежи к камерной вокальной музыке, ее искания в этой области. Следует только пожелать молодым еще большей настойчивости и смелости...

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание