ТРИБУНА

Ю. KPEMЛEB

О некоторых задачах эстетической науки

Теория, как известно, вырастает из практики. Но дурна та теория, которая лишь безвольно регистрирует явления и не способна воздействовать иа развитие практики. Наука, не обладающая способностью предвидеть, — слабая наука. И, напротив, умение предуказывать, намечать пути вперед — высшее достоинство подлинной науки. С восхищением следим мы, как постепенно заполняются клеточки периодической системы Менделеева. Глубокую веру в марксизм вселяют в нас его предвидения величайших преобразований человеческого общества.

Основная задача нашей эстетической науки — предвидеть и проектировать будущее, формировать деятельность художников в определенном направлении, целостном и едином, несмотря на все богатство и разнообразие выражающих его индивидуальностей. Следует признать, что эту задачу наша эстетика пока выполняет плохо, проявляя сплошь и рядом беспомощность в постановке насущных проблем искусства, пассивно следуя за текущей практикой и даже забывая — хотя, быть может, невольно — важнейшие принципы марксизма-ленинизма.

Неоспоримо, что искусство есть вид идеологии. Но делают ли должные, последовательные выводы из этого положения? Зачастую нет.

Между тем выводы таковы. Поскольку искусство — вид идеологии, решающим критерием его ценности является идейное содержание, в каких бы особых художественных формах оно ни было выражено.

Возьмем совокупность философских, научноисторических и политических идей. Мы прекрасно знаем, что подобного рода идеи всегда носят определенный общественный характер. Ныне в непримиримой борьбе коммунистической и буржуазной идеологий очень отчетливо противостоят два идейно-философских, идейно-политических лагеря: лагерь социализма и лагерь капитализма.

Можно ли при этом хоть в каком-либо, даже самом ограниченном, смысле ставить вопрос об единых философских, единых политических идеях XX столетия? Ясно, что нельзя. Напротив, весь смысл нашей эпохи в борьбе противоположностей. Для успешного завершения этой борьбы мы должны со всей строгостью и последовательностью отстаивать чистоту и нерушимость нашей идеологии. Мы не можем, например, ставить вопрос о «дополнении» марксизма-ленинизма какими-либо другими философскими или политическими теориями, не изменяя нашему основному делу, нашей основной задаче — задаче построения коммунизма.

Это, конечно, не значит, что мы должны бесповоротно осуждать взгляды и воззрения, не являющиеся последовательно марксистскими. Напротив, мы сочувствуем различным силам, борющимся с реакцией, и поддерживаем эти силы, даже если они не подымаются выше либерализма, не порывают с религиозными предрассудками. Однако нельзя ни в коем случае смазывать различие между марксизмом-ленинизмом и воззрениями представителей подобных сил. Сочувствие и поддержка, солидарность усилий никогда и никак не должны приводить к отождествлению идейных принципов, к отрицанию идейных различий.

Как будто азбучные истины. Но о них при-

годится напоминать в связи с некоторыми нынешними тенденциями в искусстве и эстетике. Быть может, здесь дело обстоит иначе, чем в области философии? Быть может, искусство подчиняется иным законам? Так думают некоторые, но бездоказательно. Искусство, как вид идеологии, подчинено ее общим законам. В образах искусства с большей или меньшей отчетливостью всегда выступают те или иные идеи. И если эпохе свойственна острая, непримиримая идеологическая борьба, то она необходимо развивается и в области искусства. Понять до конца и направить эту борьбу — насущная задача нашей критики, нашей эстетики.

Между тем за последнее время кое-где в советской творческой практике и искусствознании стала приобретать влияние доктрина о якобы едином стиле искусства нашего века. Эта доктрина особенно склонна пользоваться хронологическим критерием «современности». Подчеркивая, что искусство прежде всего должно быть «современным», она оставляет в стороне важнейшие, определяющие принципы идейно-художественного содержания. Подобные воззрения не новы, в свое время они так и назывались «современничеством». Но старомодность воззрений отнюдь не снимает их весьма опасных качеств и тенденций, с которыми необходимо бороться.

В области литературы, живописи, скульптуры они очевиднее, нагляднее проявляют свою несостоятельность и быстрее оказываются под огнем критики. Но, например, в области архитектуры или музыки (то есть в областях искусств, более сложных для анализа) указанная доктрина менее уязвима для критики.

Можно, для примера, сослаться на мнения некоторых теоретиков архитектуры, пытающихся связывать «современный стиль» архитектуры с новыми технологическими материалами. Бесспорно, подобные материалы очень расширяют возможности строительства. Но нельзя аргументировать в пользу тех или иных форм архитектуры, не принимая во внимание идейно-образное существо этих форм (помимо их чисто практической целесообразности). Как только художественное творчество (даже в прикладных искусствах) уходит от проблемы воплощения образного содержания, возникает опасность пассивного подражательства. Недаром поэтому у нас в полемике с «устаревшими» (в кавычках и без кавычек) формами зодчества, мебели и т. п. возникают порою элементарные подражания характеру нынешней буржуазной архитектуры или обстановки. Новаторство всегда необходимо, но следование «моде» есть не новаторство, а раболепство.

Доктрина «современного стиля» в настоящее время заметно проявляется в области музыки и музыкознания. Суть этой доктрины проста: критерий новизны как таковой она ставит впереди критерия содержания. Если же о содержании говорится, то обычно во вторую очередь — оно оказывается «созвучным современности» благодаря новизне формы.

Наше музыковедение пока вообще очень мало сделало для прояснения широкой группы вопросов, связанных с содержанием музыки. Музыковеды часто упорно продолжают придерживаться рутинных представлений о музыке как замкнутом искусстве «чистого выражения», не изучают связи музыки с жизнью, с материальным, предметным миром.

Что сделано, например, для того, чтобы, установив пути происхождения музыки из реальных жизненных интонаций-прообразов, поставить эту важнейшую проблему на почву научного эксперимента? Что сделано в области изучения музыки с позиций научной физиологии? Почти ничего. Культивирование вопросов музыкальных форм, а не музыкального содержания приводит к бытованию и даже развитию ложных эстетических доктрин.

Сколько бы ни пытались подобные доктрины утвердить «единый музыкальный стиль» XX века, факты начисто опровергают это положение. Достаточно открыть том вокальных произведений Г. Эйслера, из которых одни написаны в пределах добропорядочного мажоро-минора, а другие в атональной манере, чтобы убедиться в том, что для нашей эпохи зачастую характерно наличие двух противоположных стилей даже в творчестве одного композитора. Это проявляется и в творчестве некоторых советских композиторов. И все это не случайно, поскольку свидетельствует о жесточайшей борьбе художественных принципов, свойственной нашему времени.

К сожалению, многие практики и теоретики искусства все еще придерживаются чисто эволюционной точки зрения, согласно которой развитие искусства (в частности, музыки) протекает путем постепенно сменяющих друг друга «новаций», а не путем борьбы противоположностей. Эти практики и теоретики все еще не поняли сути того глубочайшего упадка искусства, который произошел в буржуазном обществе за последние 60–70 лет и который был вызван катастрофическим разрывом между растущими притязаниями личности и загниванием общественного строя.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

ТРИБУНА

Ю. KPEMЛEB

О некоторых задачах эстетической науки

Содержание