и прежде всего — в современной жизни, невозможно создать правдивые образы, выразить мыюль глубоко и просто, по-новому. Если у композитора нет вкуса к такой работе, не удивительно, что опера, оратория, кантата и другие вокальные жанры ему кажутся мертвыми. Ведь «общение» со словом, сюжетом — громадная и трудная область творчества, требующая пытливой мысли и горячего сердца. Конечно, гораздо легче заведомо объявить этот род творчества устарелым, умирающим, нежели преодолеть трудности и достичь нового.

Но работа со словом не только трудна. Она и чрезвычайно увлекательна, потому что, обостряя наблюдательность композитора, побуждает его изучать художественную атмосферу того времени, о котором он пишет, находить правдивую, реалистически почвенную интонацию, отмеченную и яркой конкретизацией, и широким обобщением. Она учит присматриваться к людям, глубоко сопереживать их судьбу, видеть в ней раскрытие характеров своих героев. Она расширяет кругозор композитора, дисциплинирует и тренирует интеллект.

И на этом пути перед ним могут открыться живые перспективы для истинного новаторства, обусловленного новой мыслью, новыми художественными образами. В обстановке конкретного действия конкретных характеров просто невозможно (для реалиста, конечно!) всю силу своего ума и таланта направить только на воплощение чисто субъективных переживаний. Творческая фантазия всецело определяется темой, содержанием. Трудно представить себе иную интонационную сферу в операх, скажем, Мусоргского, Бизе, Вебера или Палиашвили. Она претворена авторами с огромной убедительностью не только в силу их исключительного дарования, но и потому, что они пытливо искали ее, руководствуясь конкретной темой, образами своих героев, всем звучанием своей эпохи.

При таком методе возможность бравады «чистым» экспериментом сведена до минимума. Не этим ли объясняется пристрастие к бестекстовой музыке тех авторов, которые увлечены бездумным экспериментаторством?

Плодотворная работа над вокальной музыкой требует больших навыков, опыта. Ведь случается, что композитор, свободно владеющий средствами инструментализма, становится скованным, беспомощным, как только обращается к слову. Его музыкальная речь вдруг делается неуклюжей и «деревянной», инструментальная интонация «скользит» мимо смысла текста, а сам текст с педантичностью втискивается в какую-либо давно известную музыкальную схему.

Такие авторы, выслушивая критику в свой адрес, могут сослаться на примеры ораторий Баха, Моцарта и ряда других замечательных композиторов. Но подобная ссылка несостоятельна, так как текст в ораториях Баха и Моцарта имел крайне обобщенный характер и не был призван рисовать конкретные ситуации и характеры. Совсем иное дело — текст в каком-либо современном сочинении. Здесь подобная условность уместна далеко не всегда.

Опасна и другая крайность, встречающаяся в творчестве, — натурализм, приземленность, декоративность музыки, сведение ее к иллюстрации слова. По существу здесь можно говорить не о союзе двух могущественных искусств, а лишь о чисто служебной поддержке одного другим. Малопривлекательна для музыки и роль «регулятора» декламации — роль, уготованная ей А. Бергом, авторами-додекафонистами. Их метод обращения со словом совершенно невыносим на протяжении крупной формы.

Мелодия, естественная, говорящая мелодия, рожденная из смысла и звучания слова, — вот, на мой взгляд, венец красоты и силы воздействия в вокальной музыке. Если сочинена такая мелодия, то певец будто поет и говорит одновременно; музыка и слово сливаются воедино, и это единение поистине прекрасно. И у каждого автора для данных слов находится только одна заветная мелодия, та, в которой сказываются вся его индивидуальность, весь его талант. Поиски такой мелодии — иногда трудные, мучительные — и есть, по-моему, самый возвышенный вид творчества. И могут ли тогда увлечь человека пустые забавы? Конечно же, нет!

Таким образом, в конце концов я убедился, что умение создать, найти «единст-

венную» мелодию — самое главное в процессе сочинения. Знаю: многие скажут, что для утверждения этой азбучной истины не стоило выступать с нашей трибуны, Но, наверное, есть и такие люди, которые со мной не согласятся...

М. РОСТРОПОВИЧ

Любовь к искусству — любовь к людям

Прошел съезд партии — и после первых эмоциональных откликов на величественные перспективы общественного развития, начертанные в новой Программе, наступила пора боевой, горячей повседневной работы. Но ни одно дело нельзя хорошо делать, если не продумать пройденный путь, не помечтать о будущем, не осмыслить свою цель и место в общем движении народа вперед. И вот сейчас, после съезда, я вновь и вновь спрашиваю себя: исполнитель, пропагандист всего нового и лучшего, что есть в музыке, солдат могучей армии советской культуры, — что это значит? Как раскрывается для нас, дирижеров и инструменталистов, вокалистов и танцоров, мысль о неразрывной связи художника с жизнью народа? Что каждый из нас призван внести в национальную культуру?

Мне кажется, работа крупных музыкантов-исполнителей должна развиваться по трем направлениям. Первое — это собственно концертно-исполнительская деятельность. Второе — преподавание. Должен сказать, что во многих странах капиталистического Запада вопрос о преподавании регулируется исключительно материальными, финансовыми соображениями. Не то в Советском Союзе. У наших музыкантов высоко развито чувство профессионального долга, и те, кто достиг подлинного мастерства, считают себя обязанными передать «секреты» этого мастерства следующим поколениям. Наконец, третье направление работы исполнителя — это стимулирование композиторского творчества. Вот именно с этого мне и хотелось бы начать разговор с нашей предсъездовской трибуны.

...Если Вам случалось бывать, допустим, во Франции, вы могли убедиться, что многие, в том числе талантливые, французские композиторы с удовольствием и увлечением сочиняли бы виолончельные пьесы. Но эго для них — творческая роскошь, которую они зачастую не могут себе позволить. Ни о какой системе государственных заказов произведений в странах капитала не может быть речи, и художники, живущие там, вынуждены подчиняться требованиям финансирующих заказчиков. Нужно повидать все это своими глазами, чтобы оценить ту исключительно благоприятную для художественного творчества атмосферу, которая существует в нашей стране. Я не помню случая в своей жизни, чтобы продукция композитора осталась неоплаченной (если, конечно, она не антихудожественна). Только работай, только пиши, а уж материальные заботы и расходы государство возьмет на себя. Мы как-то очень привыкли к этому, а ведь, если задуматься, сколько в одном лишь этом факте кроется возможностей для развития музыки! Возможностей, стократ приумноженных крепкой творческой дружбой исполнителей и творцов нового искусства.

Да, в нашем деле без такой дружбы нельзя. Возьмем, к примеру, хоть оперу. Сколько говорится умных, правильных слов о том, как нужна советская классическая опера и какой она должна быть! И как редко, честно говоря, подобные слова дают эффективный практический результат! Не сомневаюсь, что дружба, полное взаимопонимание композитора, либреттиста, режиссера и дирижера, настойчивая заинтересованность театров в новом сочи-

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

М. РОСТРОПОВИЧ

Любовь к искусству — любовь к людям

Содержание