ИСКУССТВО СЛУЖИТ НАРОДУ

О. ТАКТАКИШВИЛИ

Наша главная забота

Какая это сложная, особенная, заманчивая область человеческой духовной деятельности — искусство! И как радостно видеть пробуждение к нему буквально общенародного интереса! Пробуждение, в котором немалую роль сыграли знаменательные встречи руководителей партии и правительства с советскими художниками. Люди хотят знать: как понимать «современный стиль»? Что такое подлинное новаторство? Чем определяются взаимоотношения опытных мастеров и молодежи? И многое, многое другое. Но среди всех этих вопросов, волнующих ныне даже неискушенных ценителей художественного творчества, есть, конечно, менее и более значительные. Есть и главный, самый важный вопрос: о связи искусства с жизнью, о глубоком и точном выражении в нем жизненной правды.

У нас, советских художников, много общего в воспитании, эстетических вкусах, в творческой судьбе. И все же каждый из нас по-своему решает для себя этот самый важный вопрос.

А мое мнение?

Попробую начать с одного памятного эпизода. Я возвращался в Тбилиси после долгого отсутствия, во время которого слушал много музыки, нашей и зарубежной, интересной и не очень, яркой и совсем бедной. Поезд шел по Грузии, и в окнах вагона уже видны были рельефы гор, словно высеченные резцом Арсакидзе на голубизне неба. И вдруг кто-то запел народную песню о невесте «Ты, лоза виноградная». Пели негромко, для себя, но все мои музыкальные впечатления последнего времени как-то враз «отступили» перед этим безыскусственным, удивительно правдивым, конечно, много раз слышанным прежде напевом.

Я не случайно поставил рядом эти слова: безыскусственность и правдивость. Наш XX век предъявил небывало высокие требования человеческому интеллекту, знаниям, науке, технике. И вот, думается мне, в этой атмосфере торжества разума, мысли не изменяем ли мы порой своему ощущению природы вещей?

Надо уметь сохранить первозданную свежесть восприятия, способность чувствовать окружающее, а не только хорошо «разбираться» в нем и отдавать себе «отчет» в своих жизненных впечатлениях. Прежде всего сами впечатления художника должны быть живы, непосредственны, без всякого налета «литературности», вторичности восприятия.

Здесь, кажется, я подошел к главной своей мысли, очень простой в общем.

Искусство убирает случайное между человеком и предметом, в искусстве художник словно бы остается один на один с сущностью предмета. И эту близость к познанной природе явления он и должен запечатлеть в произведении, о ней и должен поведать людям. (Примерно так расшифровываю я для себя понятие художественной безыскусственности.) В силу этого академизм кажется мне одним из злейших врагов искусства, с которого фактически начинается (может начаться!) формализм.

Вспомните: как часто, утрачивая ощущение жизненной правды, даже опытные мастера становились ремесленниками! Вот пример, от нас очень далекий, но по-своему поучительный: Бомарше. Жизнерадостный и умный певец третьего сословия, он затем склонился перед Реставрацией. Ну, казалось бы, и что ж? Художник остается художником. Но нет! Изменив правде жизни, художник изменил и собственной своей музе: она немедленно покрылась ядовитой пыльцой тления. Как литератор он утратил многое; как гражданин он потерял все. Родился Бомарше-ремесленник; умер Бомарше-поэт...

Конечно, нельзя профессиональную замкнутость отождествлять или даже просто сравнивать с политическим ренегатством: судьба Бомарше

никогда не найдет аналога в судьбе советского художника. Но и перед ним, перед советским художником, стоит реальная опасность ремесленничества, коль скоро притупляется его безошибочное чутье на жизненную правду.

В связи с этим несколько слов о новаторстве. Сейчас, как мне кажется, в нашем искусстве происходит некий процесс «теоретического освоения» многих художественных явлений, которые еще несколько лет назад находились «за семью печатями». Процесс, требующий от всех нас четкой идейной ориентации, зрелости мысли. Эти условия иногда отсутствуют (особенно в среде молодежи). И тогда возникает примерно такое суждение: «Что тональная музыка — это традиционализм! А вот додекафония, или серия, или алеаторика — это да! Это новое!»

Но ведь подобное суждение несерьезно. Во-первых: что такое традиционализм? Очевидно, слепое, догматическое следование чему-то уже известному, сложившемуся, имеющему определенные образцы. А раз так, то не самые ли отчаянные традиционалисты фанатичные жрецы додекафонии? Во-вторых, мы же советские художники, мы не имеем права проходить мимо вопроса: по какой причине буржуазные идеологи так настойчиво пропагандируют додекафонию? Не все ли равно им в конце концов, тональную или атональную музыку будут сочинять композиторы? Как видно, нет, не все равно! Почему? Чтобы ответить на этот вопрос, надо попробовать понять, почему возникла сама эта система. Чисто профессиональное объяснение найти нетрудно: конечно, она родилась как реакция на систему тонального мышления, как казалось кому-то, исчерпанную Вагнером. Хор Роберта Шоу привез нам ранние опусы Шёнберга. Это очень мало самобытная музыка, хотя и вполне тональная. Вероятно, Шёнберг понимал, что он лично в этой области уже ничего значительного не создаст. И он обратился к экспериментальному конструированию... Но одного этого объяснения мало.

Додекафония, безусловно, возникла как музыкальный «эсперанто» в противовес национальным художественным школам. Причем «эсперанто», на котором лучше всего выражаются чувства страха, растерянности. Для общественных сил, стремящихся подавить национальное самосознание и объединить мир под эгидой космополитизма, такая система просто находка. Можем ли мы с «профессиональным безразличием» относиться к этой идеологической задаче, выдвигаемой перед додекафонией? Дикий, абсурдный, немыслимый для деятеля социалистического реализма вопрос...

Наконец, в-третьих. Что же, спрашивается, значит, не надо знать додекафонию или другие модернистские системы и течения? Знакомиться с ней никому не возбраняется, но при одном условии — правильной оценки. А самое главное — всегда помнить, что новое не приходит в искусство только из искусства, а возникает в жизни, находя потом эквивалентное художественное воплощение в творчестве. Как часто мы повторяем это и как редко умеем быть действительно безотказно чуткими ко всему истинно (а не по видимости только) новому!

Задержимся немного на этом вопросе: разница между истинной и мнимой новизной. У нас его порой понимают упрощенно. Допустим, всем ясно, что если, к примеру, Кшёнек при помощи электронной машины вычисляет, через какой промежуток времени надо взять «ми» после «ля», чтоб не звучало тонально, то это миф, галлюцинация, мираж новаторства.

Но мнимое в искусстве совсем не всегда столь наивно и прямолинейно. Оно может состоять и в добросовестном «воспроизведении» черт искусства вполне реалистического, вполне жизненного самого по себе. Но это нового также не откроет. Система разработанных образно-тематических ассоциаций, сама безошибочность воздействия того или иного сотни раз апробированного приема (пусть чуть улучшенного, усовершенствованного, более изощренного) — все это представляется мне чертой, границей творчества, за которой нет новых берегов!

Великая вещь композиторская школа. Это она формирует профессиональные навыки, оттачивает и отгранивает дарование, прививает любовь и вкус к традициям. Но любая композиторская школа только класс, только учеба в большой школе жизни. Конечно, «отличники» всегда сумеют создать еще одно грамотное, великолепно сработанное сочинение, будто снабженное табличками: «Мастерская Прокофьева» или «Мастерская Шостаковича», но «отличники» еще не художники...

Логический круг замкнулся: я вновь пришел к проблеме академизма. И это естественно, как естественно смыкается с академизмом (в своем роде) всякое ложное новаторство — модернистского оно или псевдореалистического толка.

Ну, а новаторство истинное, подлинное?

Для меня лично это прежде всего правда запечатления народной речи в музыке. Речи моего народа, моего времени. Грузинского, советского. Наверно, можно акцентировать другие стороны в искусстве. Мне эта дороже других. А поиски здесь идут еще непростительно робко. Гордимся

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

ИСКУССТВО СЛУЖИТ НАРОДУ

О. ТАКТАКИШВИЛИ

Наша главная забота

Содержание