Выпуск № 6 (307) | 1964 - страница 9

стигаемая порою применением асимметричных структур. В них привлекает самобытное ощущение красок, слова, колорит поэзии, суровой и сдержанной, мужественной.

В свою очередь ранние оркестровые миниатюры — красочный «Азар» и печальный «Пшаури» — предвосхищают особенности позднего симфонического стиля; основную гамму настроений, круг жанровых обобщений, тематические зерна, из которых впоследствии произрастут новые плоды.

Симфонические произведения Мшвелидзе не равноценны. Первая и отчасти Вторая симфонии особенно далеки от совершенства: в них еще не отстоялось мастерство лепки крупной формы, не найдены наиболее убедительные способы выражения, утомляют моменты малодейственной музыки. Им не хватает целеустремленности и концентрации. Довольно прохладный прием встретила и последняя работа композитора «Юноша и барс», композиционно не собранная и интонационно пассивная.

Вообще вопрос «строительства» свободной от излишеств и провалов формы — наиболее неприятная тема для исследователя творчества Мшвелидзе. Очаровывая самой сутью музыки, композитор упорно культивирует принципы рапсодической импровизационности, игнорируя другие эффективные средства организации материала, например динамичность сложившихся типов сонатных форм. Как видно, не всегда это приводит к добрым результатам! И тем не менее было бы несправедливо приписывать музыке Мшвелидзе статичность, инертность. Наоборот, она вся нагрета большими эмоциями, обращена к мысли и чувству, это окно, распахнутое в незнакомый мир и хотя бы поэтому в ее созерцательности много внутренней динамики. Но опять-таки, уподоблять эту музыку единому потоку тоже очень трудно: не всегда определишь, в какую сторону движется этот поток, перед нами все время возникают новые пейзажи, образы, настроения, подчас внутренне не связанные друг с другом. То ли от избытка творческой энергии, то ли от недостаточного ощущения специфики эстрады, поэтики артистизма (Б. Асафьев называл это «направленностью формы»), но Мшвелидзе порою как будто забывает об особенностях слушательского восприятия, и тогда неясно становится, на какой «стержень» нанизываются отдельные фрагменты музыки.

Вы можете на это возразить: не стоило начинать заметки о симфоническом творчестве Мшвелидзе такими фундаментально критическими замечаниями. Может быть, но их, бесспорно, следует иметь в виду, тем более, что речь идет о композиторе действительно огромного дарования, об одном из самых самобытных и интересных деятелей советского симфонизма.

Как быстро порою увядают сочинения, еще вчера встречавшие сочувственный отклик публики и прессы. Потому что в них не было главного — живой интонации, которая одна может привлечь своим ароматом. В поблекших розах нет уже той красоты лепестков, свежести цветка, совершенства линий бутона. Но вот послушайте сочинения Мшвелидзе, созданные десять, двадцать-двадцать пять лет тому назад, и они обязательно возьмут вас за живое. Сколько угодно ругайте за композицию, драматургию, многословие. Но главное в них нисколько не поблекло, и я уверен, что сегодня мы даже сможем лучше оценить те богатства, которые столь щедро рассыпаны в «Звиадаури» и симфонии «Самгори» да мало ли в каких еще сочинениях.

Поэтическое в произведениях Мшвелидзе проявляется в культе подвига, свершенного во имя высоких этических целей, социальной справедливости. Мшвелидзе привлекают и тема созидающего труда и преображения Родины, защиты отечества, и загадочный мир горских преданий, отразивших мучительные вековые поиски истины и донесших до наших дней дух первобытных представлений о мире. В его музыке самым непостижимым образом разрушается преграда между прошлым и настоящим, и они предстают как естественные, тесно взаимосвязанные звенья жизни народа. Это не означает, что композитор обезличивает времена и людей, теряет историческую перспективу. Наоборот, при столкновении прошлого и настоящего (например, в поэме «Звиадаури» или в симфонии «Самгори») поражают четкость и характерность образов, действенность контрастов, точность исторического колорита. Единство достигается поразительным ощущением самого субъекта истории, легенд, сказаний — народа. В произведениях Мшвелидзе именно народ получает наиболее верную и исчерпывающую, достоверную и поэтически обобщенную характеристику.

«Звиадаури» — как много должно это название говорить почитателю грузинской культуры. В партитуре, созданной еще в 1940 году, национальная симфоническая музыка решительно заявила о своей самобытности и зрелости, о том, что отныне наравне с поэзией она смело сможет вторгаться в духовную жизнь. Именно в поэтических образах Важа Пшавела Мшвелидзе обрел свою композиторскую индивидуальность. Слушая музыку, восхищаешься той свободой трансформации и той силой проникновения, с которой вос-

созданы художественные образы поэмы «Хозяин и гость». Какое единство идейного замысла и средств воплощения, портретной рельефности образов и глубины обобщения. Какая мощь в этих суровых страстях, вспыхнувших в столкновении варварского обычая кровной мести и благородной традиции гостеприимства, какой человеческой нежностью отличается воспоминание о погибшем герое, воплощенное в скорби и просветлении!

Сила воздействия симфонической поэмы Мшвелидзе в метафоричности, в многозначности музыкальных образов. Вот, к примеру, тема кровной мести, появившаяся в самом начале произведения в низком тембре виолончелей и контрабасов. Словно во тьме возникает мрачный силуэт — предвестник трагических событий. Композитор придал теме черты злого рока. Но вместе с тем мелодия ассоциируется с громадами скал, медленно плывущих в тумане, суровым ландшафтом гор. И эта многоплановость, многосоставность образа создает необыкновенный простор для игры поэтической фантазии.

Мрачная тема вводит нас в гнетущую, давящую атмосферу кровной мести. На другом полюсе возникают образы кистинца Джохолы и хевсура Звиадаури. Кистинец Джохола, смело бросивший вызов варварскому обычаю кровной мести во имя дружбы и гостеприимства, — человек открытой души и воинской отваги, непосредственный и пылкий. Таким обрисован он и в музыке Мшвелидзе — в песенно-танцевальном наигрыше гобоя, улыбчатом и мужественном.

А вот характеристика Звиадаури — хевсурского героя, варварски измученного кистинцами и умерщвленного, но не склонившего головы, — дана в совершенно иной тональности. Бывают же образы, в которых с наибольшей концентрированностью проступают черты стиля композитора, сила его художественных обобщений. Это относится и к Звиадаури. В сочинениях Мшвелидзе немало эпизодов героической скорби, мужественного ламенто, но среди них образ Звиадаури отличается подлинно высокой трагической экспрессией. Сперва будто горестные вздохи — судорожно ниспадающие гаммы струнных с глубокими «провалами», затем суровая и отрешенная мелодия кларнета — то ли печальная повесть о судьбе героя, то ли плач прекрасной Агазы, потрясенной смертью храбреца. Естественно, что эта тема кладется в основу третьей части — реквиема, в котором оплакивается смерть Звиадаури.

Вторая же часть поэмы полностью посвящена драматическим событиям. Поначалу старый кистинец Муса наигрывает незатейливую песенку, затем врываются новые образы — жуткая ночь пленения и убийства Звиадаури. Главное мелодическое ядро части — наступательная тема мести и жестокой расправы. Положенная в основу фуги, она порою звучит оргиастически, грозно и неумолимо.

Мшвелидзе в основном придерживается поэмы Важа Пшавела. За исключением финала. Скорбно-элегическая постлюдия поэмы в музыке заменена мажорным апофеозом. Это воспринимается как действенный контраст к предыдущим трем частям, выдержанным в мрачных тонах. Увеличивая потоки света (партитура в финале сверкает штраусовской пышностью оркестровки), Мшвелидзе выходит за рамки произведения Важа Пшавела. Он воспевает дружбу народов в духе современного понимания этой идеи. Легендарная старина естественно проецируется, таким образом, в нашу современность. Трансформируя главные тематические образы предыдущих частей, композитор из этого материала строит торжественную оду в духе народных празднеств, наполненную сияющей радостью и энергией движения.

В другой симфонической поэме — «Миндия» по мотивам поэмы Важа Пшавела — также немало вдохновенных страниц, отмеченных подлинным проникновением в поэтический мир писателя. Это прежде всего образ самого Миндии. Музыка здесь разнообразна — от непосредственного, пасторального наигрыша гобоя (для которого композитор использовал народную песню «Девушка, любишь ли?») до скорбно-патетических мотивов, воплотивших трагические противоречия, мучившие мудреца.

В рапсодически свободной форме поэмы чередуются эпизоды: в первом из них дан портрет героя — горского мудреца; возникает и тема, ассоциирующаяся с силами зла, вставшими на путь его благородных устремлений. Этот драматический контраст в дальнейшем углубляется и обостряется, приводит к резким интонационным столкновениям. Кстати, здесь в общих чертах воспроизводится характерный для «Звиадаури» контраст двух интонационных групп: образ Миндии вобрал в себя черты тем Джохолы и Звиадаури, а в символе злого рока ощущается сходство с темой кровной мести из первой поэмы.

Очарование творения Важа Пшавела не только в глубокой философской проблематике, но и в дыхании могучей природы, одухотворенной, заговорившей на своем таинственном языке:

Едва вернется к нам весна
И солнце в небе разгорится,
Весь мир, очнувшись ото сна,
Поет, звенит и веселится.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание