Выпуск № 6 (307) | 1964 - страница 11

строительство величественного храма, и ныне покоряющего красотой архитектурных форм. Повествуется о трагической судьбе архитектора Арсакидзе, ставшего жертвой царского произвола.

Лучшие страницы оперы связаны с образом народа, получившим в новом произведении Мшвелидзе едва ли не еще более убедительную, социально заостренную характеристику.

Величавая заздравная песня и трагический хорал оплакивания убитого предводителя (I акт), хор рабочих (II акт), грозная стихийная сила восставшего народа (III акт), хор, прославляющий созидательный гений народа и его бессмертие в искусстве (IV акт), — все эти отдельные звенья беспрерывного хорового действия, привносящие в оперу дыхание эпоса, претворяют на национальной почве черты оперного стиля Мусоргского.

В «Деснице великого мастера» Мшвелидзе пошел дальше в решении проблемы оперного героя и создал более яркие музыкальные «портреты». Таковы мужественный, мудрый и вместе с тем жестокий тиран Георгий, жертва собственных необузданных страстей, мать Арсакидзе — образ большой внутренней силы, скорбный и возвышенный; пылкая и женственная Шорена — возлюбленная архитектора; вероломный и льстивый царедворец Парсман...

Ныне оперный театр опять привлекает творческие интересы грузинских композиторов. Конечно, возникнут произведения, использующие разные драматические принципы. Но думается, две оперы Мшвелидзе долго будут еще будоражить пытливую композиторскую мысль, как живой пример современной трансформации эпоса, возникновения вокальных форм из коренных особенностей народного песнетворчества. А какие там богатые россыпи живой декламации, способной родить свежие мелодические импульсы...

*

Начало творческого пути Мшвелидзе совпало с первыми шагами советских национальных культур. И композитор сразу же получил полную общественную поддержку. Его произведения исполнялись, удостаивались добрых, дружеских критических отзывов. Напомним о книге В. Донадзе, работах А. Цулукидзе, Г. Торадзе, М. Жордания.

И все-таки когда думаешь о судьбе творчества Мшвелидзе, трудно до конца сохранить светлую тональность. Искусство нуждается не только в признании народа и критики, но и в творческом резонансе. Когда первооткрытия композитора остаются всего лишь его собственностью, не может не возникнуть чувство горечи. Ведь подлинный художник не только продолжатель традиций, но в какой-то мере и их зачинатель. Надо признать, что Мшвелидзе долгое время был лишен радости видеть, как отзывается его музыка в музыке современных ему или молодых композиторов.

Более того, несмотря на различие дарований, творческих склонностей, тематики, композиторы Грузии, пожалуй, ближе стояли друг к другу, чем все они вместе взятые — к Мшвелидзе.

Хорошо помнится эпитет, который долгое время безоговорочно приставляли к его музыке, — архаическая. Притом никто не спорил: да, искусство его значительно, самобытно, но что, мол, поделаешь, оно связано с прошлым, эпосом, со старой народной песней, но никак не с нашей «динамичной» современностью. Кстати, на фоне быстрого прогресса композиторской техники особенно становились заметными формальные просчеты в отдельных произведениях Мшвелидзе. А поскольку знаменосцем упомянутого прогресса выступала молодежь, то именно она и занимала наиболее непримиримую позицию по отношению к «консервативному» композитору. Кроме того, шло решительное обновление жанровых источников. В нашу музыку все шире вторгались интонации современного быта вплоть до эстрадных, поэтически обобщенных во многих новых произведениях.

В это время Мшвелидзе представлялся мне горой, которую покидают или обходят стороною ручейки и реки, дороги и вниз бегущие тропинки. Воздав должное ее красотам, уходят и люди. В искусстве не так уж много альпинистов, карабкающихся по отвесным склонам ради разряженного озоном воздуха и притаившихся на лакунах альпийских цветов. И это путешествие, скажем прямо, совсем не приспособлено к комфорту.

Растекалось и то, чему было суждено застопориться в неглубокие водоемы, разбегались и те, которым все равно не преодолеть могучее расстояние равнин. Но уходили и другие, прокладывающие новые пути. Туда! Все туда, к манящим огонькам больших городов, к плодородию возделанных садов. Трудно что-либо предосудительное, что-либо похожее на творческое оскудение видеть в этом всеобъединяющем движении. Нет! Здесь действительно раскрылись новые горизонты: национальная культура подошла к новым перекресткам. И выбор дорог был разный.

Первый, кто сделал выбор, — О. Тактакишвили, давно считавшийся чуть ли не антиподом Мшвелидзе. Обратившись к поэзии Важа Пшавела, он

сделал шаг в определенном направлении: вокальный цикл и опера «Миндия» возникли во многом на основе тех самых музыкальных диалектов, которые столь пристально и настойчиво разрабатывались Мшвелидзе и которые как раз послужили кое для кого поводом к разговорам об «архаичности». Впрочем, сегодня об этом уже никто не вспоминает, и мы становимся свидетелями любопытнейших вещей: в опусах самых молодых (Н. Мамисашвили, Р. Карухнишвили) нет-нет да и проскользнет нечто типично «мшвелидзевское»... А. Мачавариани в своих новых вокальных сочинениях опять-таки на стихи Важа Пшавела тоже в какой-то мере использует черты, принципы, характерные хотя бы для терпкого речитатива Мшвелидзе.

Явным преувеличением было бы видеть в этом некий всеобщий процесс. А все же глубоко закономерно, что творчество Мшвелидзе обретает новые жизненные силы именно сегодня. Грузинская советская музыка постепенно включается в могучий процесс взаимодействия с современным искусством. Но собственное лицо она сможет сохранить лишь в том случае, если будет по-настоящему связана с жизнью народа, если в ней самой отразится народно-характерное, самобытное.

Вот почему сейчас мы рельефнее чем когда-либо ощутили, что музыка Мшвелидзе — живое искусство современности, а не музейный экспонат, выставленный для созерцания.

Так скажем еще раз в ответ на вопрос: в чем же его притягательная сила? В музыке Мшвелидзе упорно пробивает себе путь жизнестойкая, подлинно народная интонация. Мшвелидзе — один из подлинных ее творцов. Он обладает мастерством доставать «со дна колодца» настоящие изумруды этой интонации, он обладает даром слышать ее в речи своего народа, в дыхании природы и в мечте о будущем. В его импровизации может быть слишком много слов, но ни в одном из этих слов самый искушенный слух не смог бы уловить какое-либо отклонение от неписаных законов народной поэтики или пассивное воспроизведение ее эстетических догм.

Нередко приходится наблюдать, как изучают композиторы народные песни, стремясь войти в мир их образов, постичь их закономерности. Мшвелидзе может обойтись без подобных усилий, так как его композиторская индивидуальность неотделима от народной, и я берусь утверждать, что в обобщенном и одновременно непосредственном характере мшвелидзевской интонации причудливо просвечиваются какие-то самые коренные, оригинальные черты национальной самобытности — от языческого до современного, нетленные и неподвластные времени. Потому и пленительные свежестью и глубокой почвенностью своей.

Это и определяет место Мшвелидзе в национальной культуре, место, которое композитор никогда и никому не уступит.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

*

Содержание