ТРИБУНА

Навстречу пленуму по музыкальному театру

Не о том спорим, товарищи!

В. Винников

Давным-давно оперетта признана равноправным жанром советского театрального искусства. Много воды утекло со времени создания первых опереточных спектаклей, убедительно рассказывающих языком своего жанра о волнующих событиях современности. Больше десятилетия тому назад сошли со сцены те единичные произведения, которые были перегружены драматическими коллизиями и действительно выходили за пределы оперетты.

Тем не менее до самых последних дней не утихают споры о специфике жанра. Для подогревания этой уже ставшей чисто схоластической полемики нередко выдвигаются мнимые проблемы, от разрешения которых якобы зависит дальнейшее развитие советской оперетты. Так, Л. Жукова¹ утверждает, что «в начале пятидесятых годов родились музыкальные драмы (замечу в скобках не «драмы», а «музыкальные спектакли», но об этом скажу подробнее дальше. — В. В.), наметившие тот крен в сторону драматизации жанра, который так резко — как явное преувеличение — ощутим сегодня».

Понимая, однако, что признаки когда-то почивших «музыкальных драм» — недостаточно убедительные оппоненты, Л. Жукова в той же статье пишет: «...Кое-кто и сегодня считает, что без надрыва и слез это искусство жить не может...».

Мне думается, что не мрачные мифические личности, которым в полемическом задоре приписывается злодейское желание превратить жизнерадостную оперетту в душещипательный цыганский романс, представляют сегодня главную опасность. И спорить о том, что оперетта должна быть веселой и оптимистичной, а не упадочной и трагической, бесполезно. Больше того, вредно, так как бесплодные споры по надуманным проблемам отвлекают внимание от бесспорных недостатков, присущих сегодня нашей оперетте.

Обратимся от рассуждений к фактам. Каждый сезон репертуар оперетты пополняется новыми произведениями. По названиям и тематике они вполне современны. Тут и «Седьмое небо» (авиация), и «Олимпийские звезды» (спорт) и «Эврика» (наука). Все действующие лица — наши современники: летчики, спортсмены, студенты, рабочие, инженеры, физики. А по характерам и поступкам сколько еще среди них давно знакомых заштампованных опереточных персонажей — самодовольных героев и героинь, незадачливых простаков, безудержно бойких гризеток и откровенно нелепых комиков, наспех переодетых в современные одежды и «разжалованных» из графов и баронов в граждан пролетарского происхождения! Я говорю «опереточных» в том смысле, который еще в словаре Д. Ушакова толковался как «карикатурный, такой, что нельзя принимать всерьез...».

Естественно, что у героев, которых «нельзя принимать всерьез», не чувства, а мелкая чувствительность и вместо конфликтов — пустяковые недомолвки.

Вместе со штампованными героями начали возвращаться на сцену штампованные, я бы сказал, «дежурные» недоразумения, столь похожие друг на друга, словно их выделывают в соответствии с каким-то специальным опереточным ГОСТом.

Засилие подобных недоразумений во многих опереттах привело к курьезному недора-

_________

¹ См. ее статью, опубликованную в журнале «Советская музыка», № 2, 1964.

зумению в жизни. Один литератор обвинил другого в плагиате. А экспертиза пришла к заключению, что, несмотря на большое количество совпадений, назвать это плагиатом нельзя, так как речь идет о ситуациях, кочующих из одной пьесы в другую.

В обстановке бесконечных и однообразных недоразумений, лишенных к тому же подлинного изящества и изобретательной интриги, когда судьбы персонажей решают не их поступки и характеры, а одно неверно понятое слово, оброненная фотография или случайная встреча, не остается места для полноценного образа положительного героя. Ему просто не в чем проявить свой характер, свои человеческие качества, будь это верность в любви, преданность в дружбе, бесстрашие в борьбе. Помимо воли авторов, в таких произведениях появляется существо, произносящее «правильные» слова и почти ничего не делающее для их подтверждения. Глядя на такого «положительного героя», невольно вспоминаешь пушкинские строки: «Что ж он?.. Слов модных лексикон?.. Уж не пародия ли он?»

Вообще прием пародирования издавна свойствен оперетте. Нередко с успехом он применяется и в советских произведениях. В качестве примера можно привести оперетту Р. Гаджиева и В. Есьмана (стихи В. Кисина и А. Рустайкис) «Ромео, мой сосед»: пародийно воссоздаваемый в ней конфликт современных «Монтекки и Капулетти» позволяет высмеять отсталые настроения и предрассудки, задержавшиеся еще кое-где в нашем обществе.

Но пародия требует безукоризненного такта, точного знания — что и во имя чего пародируется. Иначе рождаются «опусы», подобные сочинению О. Сандлера, Л. Аркадьева, В. и А. Днепровых «Эврика!», где мудрый миф о Пигмалионе послужил поводом для глупой балаганной истории, лишенной здравого смысла и элементарного вкуса.

Еще больший такт и, по-видимому, еще большее профессиональное мастерство необходимы при попытке сочетать элементы пародийные с элементами реальными. Особенно это трудно и ответственно в произведениях об исторических событиях и героях.

Фото

«Белая акация» И. Дунаевского. Яков Наконечников — М. Водяной, Лариса — Е. Дембская.
Одесский театр музыкальной комедии

Зрители тепло встретили оперетту Р. Гаджиева, В. Есьмана и К. Крикорьяна «Куба — любовь моя». И это естественно: невозможно без волнения слушать мужественные и задушевные кубинские мелодии, смотреть на бесстрашных людей, с которыми нас связывает нерушимая братская дружба. Как любая весточка с героического острова Свободы, советскому человеку дороги даже внешне скупые детали беспримерной борьбы доблестного кубинского народа. Когда же от общеизвестных иллюстраций авторы текста обращаются к показу внутреннего мира героев, они сразу обнаруживают свою творческую беспомощность и невзыскательность.

Посудите сами. На сцене появляются повстанцы. И вид у них настоящий, и занимаются они, судя по их намерениям, настоящим делом: добывают оружие для борьбы с диктаторским режимом ненавистного Батисты. И вдруг этот жестокий противник предстает в образе типично «опереточного» начальника полиции, много десятилетий переходившего из одной оперетты в другую; он смешон, беспомощен и непроходимо глуп. А герои, ничего не замечая, вступают с этим противником из папье-маше в серьезную как будто бы борьбу. От этого они сами мгновенно теряют черты жизненного правдоподобия.

В результате высокая романтическая тема

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка