торая иной раз выступает на первый план в трактовке этой роли. Мельник Ведерникова — человек думающий, примечающий многое, но его мысли и чувства в плену привычной рабской психологии: «Если князь берет невесту, можем ли мы помешать?!» Покоряйся, терпи любые беззакония «сильных мира сего» и старайся хоть как-то устроить свое маленькое жизненное благополучие. Однако смерть дочери разрушает столь «удобное» кредо Мельника. Безумный, он словно сбрасывает с себя путы рабских представлений, сковывавших его сознание, и начинает чувствовать себя Человеком. Свободным Человеком. Вот откуда широта и сила вокальных фраз, размашистость движений, образ вольной птицы, в которую он превратился в своем потрясенном воображении. Он уже не боится Князя и смело бросает ему в лицо: «Заманишь, а там, пожалуй, удавишь ожерельем!» — это уже и бесстрашный вызов и грозное обвинение. А последнюю «точку» артист ставит в короткой финальной сцене оперы, когда грозно и властно становится перед Княгиней и ее окружением со словами: «Он наш жених, его мы не уступим!» У Ведерникова это звучит торжественно и сильно, и это понятно: дело здесь не в мести, а в утверждении человеческого достоинства.

Пусть не в реальной жизни, пусть в сказке, но оскорбленные Мельник и Наташа теперь становятся равными презревшему их некогда Князю. И в этом запечатлена извечная мечта народа о торжестве справедливости. Иным выглядит Мельник у А. Эйзена. В нем покоряет удивительная жизненная мудрость, глубокая любовь к дочери. Интересно, что первая ария, которая часто становится эффектным номером, звучит у певца с оттенком раздумья. В ней гораздо яснее чувствуется сострадание к дочери, понимание того, что не пара она Князю, чем корыстное поучение. А что касается слов: «и для себя, и для родных хоть что-нибудь добыть!..» — то в этом у Эйзена слышится скорее осторожное предупреждение: «Не бывать хорошему, ты и не надейся!»

И все-таки, когда это подтвердилось, он кажется на первых порах еще более потрясенным, чем Наташа. От этого состояния полной подавленности артист находит точный переход к третьему акту, к интонации грозной для Князя и одновременно звучащей как укор своей нерешительности:

Но только что с берега броситься думал,
Вдруг сильные крылья ко мне приросли, Невольно меня на лету удержали
И в сторону прочь от реки унесли!

В безумии Мельник у Эйзена более сосредоточен, чем у Ведерникова, более заторможенно-статичен. Порыв к освобождению сменяется стоном и жалобой одинокого больного человека.

Как и у Ведерникова, Мельник Эйзена становится героем оперы.

А как же остальные исполнители? Тут, увы, похвастаться особенно нечем. Партию Наташи поет Н. Соколова. Поет вокально небезупречно, хотя надо отдать должное ее актерскому таланту. Арию четвертого акта она исполняет с подъемом,

Княгиня — К. Леонова, Ольга — В. Фирсова

энергично и властно. В другом спектакле мне пришлось слышать артистку Ленинградского Малого оперного театра Т. Богданову, которая взволнованно провела первый акт, но совершенно не справилась с четвертым.

Я уже отмечала обаятельную и юную Княгиню — К. Леонову, создавшую русский женский характер с его величавым терпением и сдержанной печалью. Хорошо поет ту же партию В. Левко, хотя сценически она несколько пассивна. Что же касается Князя, то здесь положение довольно плачевное. А. Соколов, при всей своей сценической робости, все же эмоциональнее и естественнее, чем опытный В. Ивановский. Последний, видно, мало думает об образе, главной его заботой остается выпевание нот (обычно только на форте). Пренебрежение к образу подчас доводит до нелепостей. Скажем, фразу «Ах, дай обнять тебя в последний раз!» В. Ивановский произносит в упор дирижеру, стоя боком к Наташе; затем сразу же поворачивается к кулисе и быстрыми шагами уходит со сцены, так и не успев обнять оторопевшую Наташу.

Казалось бы, все данные для роли Князя имеет Ф. Пархоменко: высокий рост, осанка, хорошее, мужественное лицо. Но как плохо звучит его голос: он сипит, хрипит; на протяжении всего спектакля ни одной «живой» ноты... Остается надеяться, что Е. Райков споет партию так, что зрителям не придется напрягать слух, чтобы услышать слова, а, услышав их, не бояться за связки исполнителя.

В спектакле «Русалка» есть несомненно яркий, убедительный образ Мельника, есть обаятельная Княгиня, есть отлично очерченные эпизодические персонажи и естественно поставленные массовые сцены. Наконец, спектакль несет ясную идею, по-новому раскрывая содержание произведения. Но можно ли считать постановку вполне благополучной, если зритель не встречает в ней художественно полноценных образов таких важнейших персонажей, как Наташа и Князь? Это тем более досадно, когда речь идет о спектакле, который, с моей точки зрения, прокладывает пути к современному прочтению оперной классики.

М. Сабинина

«Подпоручик киже» в балете

Конечно, зрителю, который приходит в театр, привлеченный афишей нового спектакля, нет дела до «предыстории» произведения: он воспринимает его таким, каким оно показано.

Впрочем, много ли среди публики найдется абсолютно непредвзятых зрителей? Любителю музыки, например, будет довольно трудно отвлечься от того факта, что перед ним истолкование хорошо знакомых образов симфонической сюиты Прокофьева, и он невольно станет искать в спектакле соответствия (или противоречия!) с духом композиторского замысла. Так же точно старый любитель кино обязательно вспомнит об остроумном фильме «Поручик Киже» А. Файнциммера. И, конечно, почти всем придет на память едкая и своеобразная повесть Ю. Тынянова, с которой начался путь «перевоплощений» легендарного героя... Словом, если даже исключить критиков-специалистов, которые, как известно, заведомо склонны к придиркам и разного рода аналогиям, то и тогда контингент идеально непредвзятых зрителей окажется не слишком большим. Однако попробуем взглянуть на вещи их глазами и с помощью либретто и предисловия, написанного постановщиками спектакля А. Лапаури и О. Тарасовой, разобраться в увиденном.

Едва успел подняться занавес и прозвучали первые такты музыки, как уже создается совсем особая, необычная для Большого театра атмосфера хлесткого, причудливо-пародийного представления. Развертывающаяся в потоке колких, упруго энергичных «военных» ритмов, музыка чисто по-прокофьевски шутит, смеется, брызжет звонкими и светлыми красками, обещая нечто забавно-игровое. И вот на сцене появляется

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Княгиня — К. Леонова, Ольга — В. Фирсова

М. Сабинина

«Подпоручик киже» в балете

Содержание