Г. Рождественский

Евгений Мравинский

О Евгении Александровиче Мравинском написано много — книги, статьи, рецензии. Его дирижерское дарование привлекало внимание музыковедов, критиков, музыкальных писателей, слушателей.

В этом приветствии Мравинскому я при всем желании не смог бы углубиться в детализированный анализ его творчества. Хочется написать о впечатлениях, мимолетных наблюдениях, уроках, вынесенных из далеко не регулярного общения с Евгением Александровичем. Я имел удовольствие дважды участвовать вместе с ним в гастрольных поездках оркестра Ленинградской филармонии (в 1960 г. по странам Европы, в 1962 г. по США). Правда, эти поездки не были для меня первым знакомством с Мравинским. Я знакомился с ним раньше — как слушатель его московских концертов (в основном в мои школьные и студенческие годы) и как дирижер, работавший с превосходным коллективом оркестра Ленинградской филармонии, воспитанным Мравинским.

До сих пор прекрасно помню в деталях многие произведения, слышанные мною в исполнении оркестра под управлением Мравииского 10–15 лет тому назад. Это пьесы Лядова, «Поэма экстаза» Скрябина. Особенно ярко запомнился концерт в Колонном зале: Шестая симфония Шостаковича, «Ноктюрны» Дебюсси, «Болеро» Равеля.

Выступления Мравииского всегда были событиями в музыкальной жизни Москвы: они представляли собой редкий сплав масштабного замысла с ювелирной отделкой деталей.

Работая с оркестром Ленинградской филармонии, я всегда чувствую ценные и необходимые качества, ставящие его на одно из первых мест среди мировых оркестров. Многие из этих качеств воспитаны в артистах Евгением Александровичем Мравинским.

Прежде всего следует сказать о самой рабочей атмосфере. Ее определяют беспредельно любовное и добросовестное отношение к искусству (именно к искусству, а не к «исполнению служебных обязанностей»), высокая творческая (а не административная) дисциплина, идеально организованный репетиционный режим. Благодаря систематической работе Мравииского с коллективом здесь не приходится тратить время на «налаживание» ритма, на напоминания о необходимости слушать друг друга во время игры, на выравнивание интонации. Как всякий большой художник, Евгений Александрович не мыслит подлинного творчества вне крепко сцементированной базы из так называемых «азов». Он никогда не допускает в своем искусстве элемента художественной анархии, так называемой «артистической импровизации», зачастую балансирующей на грани с небрежностью.

Мравинский одинаково требователен к себе и к оркестру. Во время совместных гастролей, когда мне на протяжении сравнительно короткого отрезка времени приходилось много раз слышать одни и те же произведения, я всегда удивлялся способности Евгения Александровича не терять ощущения их свежести при многократном повторении. Каждый концерт — премьера, перед каждым концертом все должно быть заново отрепетировано. А как это порой бывает трудно!

Особо хочется сказать о ритме Мравинского. Мне думается, что его ритм далеко выходит за рамки метрономического понимания этого слова. Он рожден прежде всего пульсом музыки, ее живым дыханием. Вспоминаю, сколько раз возвращался Евгений Александрович на репетиции к началу знаменитой «Токкаты» из Восьмой симфонии Шостаковича. Казалось бы, все играется совершенно точно и с точки зрения ансамбля, и динамики, и темпа. Но дирижер повторяет начало части снова, снова и снова... Наконец вы слышите новую музыку — точное попадание в пульс!

Мне кажется, что именно эти качества Мравинского так сильно воздействуют на его слушателей, слушателей самых разных, но всегда обогащенных его рассказом о многих сокровенных вещах, не обозначенных нотными знаками.

Среди новых достижений Мравинского очень

интересно его прочтение «Музыки для струнных, ударных и челесты» Бела Бартока. Хочется, чтобы с этой работой как можно скорее познакомились москвичи. Мы хотим чаще видеть Евгения Александровича на московской концертной эстраде и ждем от него новых творческих побед.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Г. Рождественский

Евгений Мравинский

Содержание