Но самое важное в этом списке не количество, а то, что дружба, возникшая в «Бродячей собаке», превратилась в творческий союз композитора и режиссера.

У нас даже выработался свой «творческий метод» в работе: фантазируя и мечтая о будущем спектакле, мы устанавливали в пьесе определенные темы, которые было бы желательно раскрыть и усилить в музыкальном звучании.

Шапорин разрабатывал эти темы. И когда результаты удовлетворяли нас обоих и нам верилось, что они будут помогать зрителям воспринимать идейно-эстетическую направленность спектакля, композитор передавал свое детище в полное распоряжение режиссера.

Когда музыкальный материал бывал вмонтирован в драматургическую ткань пьесы, Шапорин вновь приходил на репетицию и, просмотрев и прослушав все сделанное нами, устанавливал тот характер инструментовки, который подсказал ему ход сценического действия.

Его ощущения образов пьесы в большинстве случаев были безошибочны, поскольку он уже хорошо знал и любил драматический театр и все его пленительные тайны.

Из ранних работ хочется вспомнить интереснейшую его музыку к спектаклю «Фауст и город» А. Луначарского, поставленному мною в 1920 г. в Александрийском театре (ныне им. А. С. Пушкина).

Анатолий Васильевич очень любил этот спектакль, любил шапоринскую музыку, а однажды даже вызвал в Москву всех участников грандиознейшего пролога для участия в каком-то торжественном концерте...

Эти беглые заметки, конечно, ни в коем случае не претендуют на статью о композиторе Юрии Шапорине, они являются лишь отрывками воспоминаний об отдельных эпизодах нашей совместной работы, о дружбе композитора и режиссера, которая и по сей день является столь же прочной, как и в наши молодые годы.

Вс. РОЖДЕСТВЕНСКИЙ

Эпопея революционного героизма

Если я пытаюсь вспомнить, когда же довелось мне впервые повстречаться с Ю. А. Шапориным, меня охватывает странное чувство — я теряю представление о времени. И кажется мне, что я знаю его всю жизнь, чуть ли не с детских лет, хотя наше знакомство произошло в близкий к войне период, в Детском Селе, в доме А. Н. Толстого. Вероятно, и внешний, и внутренний облик этого замечательного человека и не менее замечательного композитора всегда отличался такой цельностью, такой гармонической уравновешенностью всех присущих ему качеств, что какое-то основное (и самое главное) в нем понимается сразу и запоминается уже навсегда. С течением времени многое усложнялось и дополнялось, внутренний облик детализировался, углублялся, обогащался, но первое впечатление оставалось неизменным.

В самом деле, с первых же минут беседы, помню, он поразил меня не только своим ростом, крепостью сложения, но и ощущением какого-то внутреннего здоровья и, я бы сказал, чисто русской эпичностью всего своего и внешнего, и духовного склада. Это впечатление усиливалось и самой манерой говорить, несколько порывистой, но всегда точной, изобилующей оттенками и тонкостями превосходной русской речи, в которой радугой переливаются все краски родного языка. Так может говорить только тот, кто воспитан на лучших речевых традициях классической литературы, на уважении к родному слову, на богатейших и неистощимых его смысловых возможностях.

Знакомство наше поначалу произошло на чисто деловой почве: речь шла о совместной работе над либретто будущей оперы Юрия Александровича, посвященной героической эпохе декабристов. Всем известно, что создание этого монументального произведения заняло значительный период напряженного творческого труда композитора. И все это время мне приходилось непрестанно общаться с ним, потому что заботу о драматургии, о тексте либретто Юрий Александрович делил со мною на всех этапах нашей многолетней работы. Вероятно, не существовало ни единой фразы, которая не была бы продумана вместе, прежде чем нашла музыкальное воплощение. И хочется попутно сказать, что уже с самого начала поразило меня в Шапорине глубокое знание эпохи даже во всех ее бытовых мелочах, не говоря уже об его исключительном интересе к родной истории вообще. Деятели Декабрьского восстания были

для Шапорина живыми людьми. Каждый со своими свойствами характера, особенностями душевного склада. Рылеев, Пестель, Бестужев, Якубович, Трубецкой — все эти имена звучали как нечто родное, близкое по своей духовной сути самому создателю их музыкального бытия. Он словно сам жил в их среде, был свидетелем грозных и героических событий на Сенатской площади в мглистый морозный день 14 декабря 1825 года.

История создания оперы «Декабристы» — это сложная и многотрудная эпопея в творческой жизни Ю. А. Шапорина, и рассказ о ней мог бы стать значительной страницей в летописи советской музыки. Надо (надеяться, что когда-нибудь и возникнет эта страница (а возможно, и целая глава), но сейчас хочется говорить о другом, о духовном облике человека, воскресившего в музыкальных образах не только самый ход событий далекого прошлого, не только живых людей того времени, но и самый дух эпохи во всем ее величии и трагизме. Примечательно самое отношение Ю. А. Шапорина к этой большой, ответственной теме. Помнится, еще на дальних подходах к ней он неоднократно говорил мне, что ему хочется попытаться воссоздать героический групповой портрет благородных и чистых духом людей, жертвенно посвятивших себя патриотической и революционной идее. Вся опера должна была звучать как гимн прекрасным, возвышенно-романтическим чувствам, раскрывающим безмерное богатство, духовное благородство этих русских патриотов и любовь их к родному угнетенному народу.

Конечно, осуществить все это можно былотолько при особых свойствах композиторского, таланта, при особых качествах самой натуры создателя такой оперы, при наличии не только глубокой музыкальной и общей культуры, но и индивидуальных свойств человека, которому присуще то самое духовное здоровье, какое я несколько выше назвал «эпическим».

Для меня совершенно ясно, что без этого душевного здоровья, без широкой общей культуры, без глубинной любви к родному народу, без крепких корней, уходящих в пласты лучших музыкальных традиций нашей классики, не были бы созданы симфония-кантата «На поле Куликовом» и монументальная оратория «Сказание обитве за русскую землю», не говоря уже об инструментальной музыке Шапорина и циклах романсов на слова Пушкина, Тютчева, А. Блока и современных советских поэтов.

Д. Шостаковичу посчастливилось найти очень, точное определение Шапорина-композитора. Он назвал его продолжателем русского «богатырского» симфонизма. Это, конечно, верно для всей, творческой манеры Юрия Александровича, включая сюда и произведения ораториального характера. И, разумеется, его героическую, историко-революционную оперу.

За долгие годы совместной работы над «Де-

Друзья

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Вс. РОЖДЕСТВЕНСКИЙ

Эпопея революционного героизма

Друзья

Содержание