Выпуск № 11 (288) | 1962 - страница 18

го», во многом обусловливается им и в то же время предвещает «завтрашнее».

В тридцатые годы мы, несколько ленинградских композиторов, жили в Детском Селе, поэтичном пригороде, в прошлом резиденции российских царей, на «лицейской» родине Пушкина, которой в 1937 году, в дни празднования столетнего юбилея великого поэта, было присвоено его славное имя. Этот тихий, утопающий в зелени городок, орошаемый свежими водами таицких ключей, украшенный дворцами и павильонами Растрелли и Кваренги, был в полном смысле этих слов заповедником отечественной культуры. И не только потому, что над его парковыми аллеями, над светлой гладью его прудов и озер веял дух Державина и Пушкина, Тютчева и Блока. До самой Великой Отечественной войны был он своеобразной «колонией» творческой интеллигенции Ленинграда.

Недалеко от Лицея находилась красивая, просторная дача Алексея Николаевича Толстого с садом, обнесенным высоким забором. Толстой жил «открытым» домом. Шумны, веселы и всегда богато содержательны были многолюдные его вечера, на которых бывали и артисты МХАТа, и балетная молодежь кировского театра, писатели, художники, музыканты. С неподражаемой выразительностью, с яркой актерской жилкой читал хозяин дома в интимном кругу фрагменты романа «Петр Первый», сцены из пьесы об Иване Грозном. Не раз на различных стадиях работы играл здесь Шапорин своих «Декабристов».

Невдалеке от дачи Толстого жил Вячеслав Яковлевич Шишков. В Лицее, в высоких, холодных, неуютных комнатах второго этажа окнами на садик с придворной Знаменской церковью и баховским памятником Пушкину, квартировал талантливый, умный и злой Кузьма Сергеевич Петров-Водкин. На Октябрьском бульваре во втором этаже скромного деревянного домика обитал Борис Владимирович Асафьев, именно здесь создавший балет «Бахчисарайский фонтан» и задумывавший «Утраченные иллюзии». В «зубовском» флигеле Екатерининского дворца в летние месяцы нередко поселялся Константин Александрович Федин, а в левом полуциркуле того же дворца в смежных квартирах жили композитор Гавриил Николаевич Попов и я.

Горожанами Пушкина (Детского Села) были искусствоведы Э. Голлербах и И. Иванов-Разумник, критики Л. Коган и А. Старчаков. Нередко живал там Иван Васильевич Ершов — певец, актер, режиссер, педагог. Все мы много и часто общались, и, конечно, в этих условиях нашла благодарную почву для развития наша дружба с Шапориным.

Мы ездили вместе в Ленинград, где в обеденные часы на «крыше» Европейской гостиницы происходили интересные встречи с Луначарским, завораживавшим блеском эрудиции и, помнится, остроумно высмеивавшим «идиллические советские пасторали», как он называл некоторые вокальные пьесы композиторов-рапмовцев (дело было еще до опубликования Постановления ЦК партии от 23 апреля 1932 года, которое, несомненно, уже подготовлялось, и, разумеется, не без участия Луначарского), с Всеволодом Мейерхольдом, Юрием Михайловичем Юрьевым, с историком Павлом Елисеевичем Щеголевым, с Бернардом Шоу, с Альбертом Коутсом и многими другими деятелями советской и зарубежной культуры.

Мы совершали большие совместные прогулки и в знойные летние и в студеные зимние дни, и ранней весной и в безмятежную пору «бабьего лета», когда «в багрец и золото» одевалась природа. О чем только не переговорили мы, бродя по красивым просторам Александровского и Баболовского, Екатерининского, Отдельного и Павловского парков, — о римском праве, и своде советских законов, и о контрапункте строгого письма; об отличиях и общности исторических школ Костомарова, Соловьева, Ключевского, Платонова и Покровского и о влиянии Мусоргского на французскую музыку начала XX века; о строительстве Магнитогорска и Хибиногорска, и о двенадцатитоновой школе Шёнберга, и теории ладового тяготения Яворского.

В те годы, не оставляя работы в драматическом театре и время от времени отдавая дань киномузыке, Шапорин в особенности упорно и напряженно работал над оперой «Декабристы». Это был все еще первый, лирико-драматический, ее нариант. Но уже все сильнее и сильнее проступали в произведении элементы героики и эпоса. Замысел медленно, но неуклонно перестраивался, опера меняла «жанровое русло», превращаясь из дворянской «семейной хроники» в историко-революционную эпопею.

Для меня несомненны близость всей лирико-ариозной части «Декабристов» романсному творчеству Шапорина, точно так же, как общность ее песенной основы с его ораториальным письмом, с приемами, идущими от хоровых возгласов Симфонии, и сближенными пластами массивного многоголосного звучания в позднейших симфонияхкантатах. В первом из этих двух главных стиле-

вых компонентов произведения¹ преобладали нюансы «вокальной акварели», выражение глубокого и искреннего чувства через нежный и гибкий распев. Во втором на первый план выступало «письмо маслом», сочные характеристические интонации. Примеры первого дают ария Анненкова (это имя носил главный герой первоначальной редакции оперы):

Я был во Франции,
Дышал я воздухом свободы,
Людей я видел равных, счастливых,
И страшно, маменька,
Мне было возвращаться
В Россию, во тьму невежества и рабства,
К подножию трона...
Рабы! Мы все рабы!;

большая дуэтная сцена Анненкова и Полины, песня цыганки на ярмарке, монолог старухи Анненковой, идущий на фоне секвентной мелодии солирующего фагота. Во всех этих примерах «экспозиция характеров» дана теми же или почти теми же выразительными средствами, какими раскывались автовысказывания и в проникновенных по мелодике романсах «О чем ты воешь, ветер ночной?», «О, как на склоне наших дней нежней мы любим и суеверней» (тютчевских) или же «Под небом голубым страны своей родной она томилась, увядала» (пушкинском). Говорю не о сходстве воплощенных в вокальных высказываниях эмоциональных состояний или еще менее того о близости интонационных оборотов. Имею в виду другое — самый характер высказывания в форме душевной исповеди. Конечно, для этого требуется исключительная «многонюансность» лирики, выражающейся и в сложном и тонком сплаве распева и речитации, и в гибкости вокальной декламации, и в изобилии агогических и динамических штрихов. И все это есть в «Декабристах» — опере, представояющей собой грандиозную картину далекого прошлого, охваченную взором художника, — лирика по преимуществу.

Обаяние личности автора накладывает свою печать на высказывания его героев. Это всегда ощущается при «напевании» Шапориным своей музыки. И это всегда «заражало» слушателей, когда он показывал отдельные эпизоды еще не законченных «Декабристов» или же играл целиком уже готовые, «сквозные» сцены и картины. В задушевности тона его негромкого, но всегда выразительного пения, в искусном пользовании фальцетом, во внезапных переходах в эмоционально решающие моменты от напевания вполголоса к открытому сильному звуку — во всем этом была волнующая и неотразимо действовавшая «вокальная театрализация».

Мне вспоминается случай, убедивший меня в силе воздействия личного обаяния автора «Декабристов» на большую и несколько предубежденную аудиторию. Дело происходило в Москве, в Доме актера, на оперной конференции, проведеннош ВТО во второй половине тридцатых годов. Среди других советских опер исполнялась в отрывках и опера «Декабристы», очень тепло принятая слушателями. Но некоторые театральные деятели и критики готовились предъявить автору претензии по поводу затянувшейся работы над произведением, уже много раз декларировавшимся в качестве «готовящегося к постановке». Претензии эти были высказаны на дискуссии в самой категорической форме. Тогда Шапорин, рассказав о происходящем пересмотре идейно-драматургической концепции оперы, сослался на занятость своего либреттиста Алексея Толстого. Здесь речь его снизилась до шепота. Он подошел к самому краю эстрады, интимным жестом приложил палец к губам и, как бы ища защиты у аудитории, почти испуганно произнес:

— Только это должно остаться между нами. Ведь, знаете, Толстой — это такой большой человек.

Дружный и одобрительный смех зала свидетельствовал о том, что фактический виновник задержки не только полностью прощен, но и поощрен.

С переездом Шапорина в Клин, где он прожил несколько лет в Доме-музее Чайковского, а потом в Москве его творческая активность росла. Росли и известность, и мера общественного признания. Он заслуженно стал лауреатом Государственных премий, кавалером советских орденов, заслуженным деятелем искусств, а затем народным артистом СССР. Ныне он один из секретарей Правления Союза композиторов СССР. Не раз представлял маститый композитор советское искусство за рубежом — в Финляндии, Норвегии, Польше, Венгрии, Болгарии, Италии, Франции. Ему выпадает высокая честь открывать наиболее ответственные в культурном и политическом отношениях музыкально-общественные мероприятия — всесоюзные и всероссийские съезды композиторов, юбилейные сессии, посвященные великим музыкантам прошлого, отмечаемые нашей страной как всенародные празднества.

Свои обширный творческий опыт Шапорин передает талантливой молодежи, руководя клас-

_________

¹ Третий компонент, симфонический фактор, не имеет в «Декабристах» автономного значения. Он примыкает то к сфере ариозности, то к сфере песенности, сливаясь с ними и чаще всего подчиняясь их характеру и их содержанию.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание