Выпуск № 10 (287) | 1962 - страница 56

правляющей руки педагога, будет, разумеется, трудной и длительной.

Но консерваторские годы были для Тищенко тоже нелегкими. В начале учебы он был исключен из класса композиции как не справляющийся с академическими заданиями. Лишь по настоянию заведующего кафедрой покойного Виктора Владимировича Волошинова, взявшего его в свой класс, он вновь приступил к занятиям по специальности и начал быстро и успешно развиваться. Особых успехов добился он в классе О. Евлахова, под руководством которого написал Сонату, Симфонию и Фортепианный концерт.

Сложная «ученическая биография» Тищенко показывает, с какой ответственностью должны оценивать педагоги природные данные, степень и направленность дарования студента. Ведь в чем бы ни заключалась ошибка педагога — в переоценке или недооценке данных учащегося, она может привести и нередко приводит к непоправимым последствиям, особенно если начинающий композитор обладает неуравновешенной и впечатлительной натурой.

Об ответственности и трудности процесса воспитания композиторских кадров, требующего сугубо дифференцированного, индивидуального подхода к каждому студенту, свидетельствовал очень неровный выпуск класса Б. Арапова.

Большую дискуссию среди членов экзаменационной комиссии вызвал Владислав Успенский. Отличник, так же как и Тищенко, он представил на экзамен по специальности большое количество сочинений: цикл фортепианных прелюдий, Фортепианный квинтет, вокальный цикл на стихи иранского поэта Аль-Баяти, кантату «Мой сверстник», посвященную комсомолу, и одноактный балет «Песня юности», который был поставлен на выпускном спектакле Ленинградского хореографического училища балетмейстером Н. Серебренниковым.

Успенский — всесторонне подготовленный профессионал. Он чувствует себя достаточно свободно в различных жанрах музыкального творчества и столь же свободно ориентируется в вопросах теории и истории музыки, хорошо владеет анализом. Он несомненно талантлив, но творческая индивидуальность его еще не раскрылась. Молодой композитор усвоил закономерности голосоведения, формообразования, инструментовки, но своей техники, вытекающей из собственного склада мышления и определяющей индивидуальный стиль, еще не приобрел. Здесь-то и выявились относительно слабые стороны педагогического процесса. Шлифуя талант, стимулируя его развитие — ведь в этом заключается задача воспитания ученика, — консерватория, помимо «азбуки ремесла», должна давать студенту навыки самостоятельной творческой работы. Законченный Успенским консерваторский курс не дал ему этого в нужной степени. И в этом вина не ученика, на всем протяжении учебы показавшего образцы дисциплинированности, внимания и старательности, а его руководителя. Основное, над чем предстоит работать теперь Успенскому, и уже без помощи педагога, — это над выработкой собственного склада мышления, своего индивидуального языка.

Два других ученика Арапова, Георгий Фиртич и Борис Архимандритов,— одаренные композиторы. Но и они не получили от вуза всего, что должны были бы получить.

Фиртич еще в годы учебы прошел основательную школу в области музыки прикладных форм. Это дало ему хорошее подспорье к программе академического курса. Он владеет оркестром малого состава, легко сочиняет в различных жанрах и стилях. Это положительно сказалось на его эстрадных пьесах, написанных для радио и в кинокомпозициях. На основе музыки к одному из фильмов композитор смонтировал красочную характеристическую танцевальную сюиту, найдя впечатляющие образы для монгольского, арабского, кубинского, индийского и ряда других танцев. В этой сфере его можно назвать мастером своего дела, и, если бы консерватория готовила композиторов с узкой специализацией, можно было бы считать, что задача учебного курса выполнена на «отлично».

Но вот рядом с танцами трехчастная Соната для фортепиано и четырехчастная симфония, названная «Поэмой о Родине». Оба эти произведения показывают, что молодому композитору не привиты навыки мышления в крупных формах, что ему не хватает логики тематического развития и фактурного единства. И в сонате, и в симфонии есть талантливые страницы и эпизоды. Так, например, оригинально гармонизовано хоральное начало последней части сонаты. Убеждает общий «плакатный» характер планировки симфонии и привлекают по материалу две средние ее части — поэтичное «Утро отчизны» и динамичное скерцо «Война». Но рядом с этим в музыке много случайного, не связанного с предшествующим и не подготавливающего последующее. Все это — следствие слабости, непродуманности общего замысла.

Одно из двух: либо молодой композитор не был подготовлен педагогом к заданиям такого рода (тогда не следовало давать их ему в качестве дипломных работ), либо они были сделаны

наспех и без должного внимания со стороны руководителя.

Иную картину представляет творчество Архимандритова. Это серьезный музыкант, склонный к философски углубленной проблематике, обладающий несомненным мелодическим даром и живой творческой фантазией. Об этом свидетельствуют и две части Концерта для оркестра, и романсы, и в особенности оратория-поэма о мире, написанная на собственные слова. В ее трех частях, озаглавленных «Война», «Мир» и «Эпилог», ощущается дыхание современности. В ней есть и сильные драматические нарастания, и светлые лирические эпизоды. Но уровень профессионального умения не соответствует размаху замысла. Приемы развития монотонны, инструментовка мало практична, и местами обнаруживаются расхождения между «тембровым образом» и эмоционально-психологическим содержанием тематического материала. Еще явственнее выступают погрешности инструментовки в Концерте для оркестра, в котором слышится явное злоупотребление медью, в особенности тромбонами.

Однако отмеченные недостатки (различные во всех трех случаях) связаны с некоторыми дефектами самой постановки учебного дела на теоретико-композиторском факультете. Еще совсем недавно здесь (впрочем, так же как и в некоторых других консерваториях, включая Московскую) практиковался метод занятий педагога с учеником «один на один». На таких уроках не было атмосферы коллегиальности, практический опыт учащихся ограничивался собственным примером; это не давало простора росткам «дискуссионности», ограничивало обмен художественными и технологическими находками.

Нужна коллегиальность и в другом — в наблюдении за творческим ростом студентов, в публичном показе и обсуждении курсовых работ. За последние годы найдены формы таких показов и обсуждений. Теперь их надо систематически и шире практиковать.

Как показали «программа» выпуска нынешнего года, а также общегородской смотр творчества молодых композиторов, современная советская тема начинает занимать заметное место в учебных работах студентов. Однако иногда молодые люди обращаются к сложной теме, не имея еще практических возможностей для ее успешного решения.

Хорошо, что в минувшем году установился творческий контакт между консерваторией и Ленинградским отделением Союза советских композиторов, что студенты неоднократно выступали на концертах-выставках в Доме композиторов, что в члены союза были приняты одаренные выпускники консерватории. Было бы хорошо также, чтобы контакт этот развивался и приобрел двусторонний характер. Консерватория может привлекать актив ленинградских композиторов к участию в обсуждении студенческих вечеров, результатов переходных экзаменов, может периодически проводить для композиторов и музыковедов «день открытых дверей».

Музыковедческий выпуск был также очень интересным и по индивидуальным обликам оканчивающих, и по темам их дипломных работ. Однако, как и у композиторов, работы весьма неровны. Иной раз тема оказывается не по силам дипломанту. Так случилось со студенткой Дудаевой, написавшей работу о мелодических и мелодико-гармонических модуляциях С. Прокофьева, и Герасимовой — о ладовых особенностях романсов и песен Мусоргского.

Иногда тема, значительная сама по себе, ставится в неправомерно суженном ракурсе. Это можно сказать, например, о работе Э. Фрадкиной, посвященной киносюитам Д. Шостаковича. В ней охвачен обширный материал, имеются верные наблюдения, но вызывает сомнение то, что анализ киносюит дается вне большого разговора о киномузыке Шостаковича вообще. То же самое можно сказать и о талантливой работе М. Дунаевского об опере Д. Гершвина «Порги и Бесс», музыкальная драматургия которой рассматривается автором без учета партитуры, лишь на основании клавира, сценария, пьесы, послужившей источником либретто, и писем композитора.

И здесь слабости дипломных работ являются скорее ошибками руководителей, нежели самих дипломантов. В целом же дипломы свидетельствуют о хорошем культурном, эстетическом и профессиональном уровне учащихся.

Лучшими работами мне представляются обзорное теоретическое исследование Олега Соколова, озаглавленное «Учение о мотиве и фразе в русских дореволюционных и советских учебниках музыкальной формы» и историко-эстетический очерк Сергея Дягилева, посвященный Восьмой симфонии Брукнера. У Соколова хорошие аналитические и критические данные. Работу его отличает логичность и систематичность изложения. Но все же ей недостает обобщающей точки зрения на исследуемый предмет. У Дягилева такая точка зрения есть. Однако она выражается в безоговорочно апологетическом отношении к творчеству Брукнера, что вредит научной объективности труда.

Несомненный интерес представляет работа

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание