Выпуск № 2 (279) | 1962 - страница 43

исполнять в «Мет» заглавные партии»), позволяет в подобных условиях проводить вокально полноценные спектакли. Подчеркиваю вокально, потому что все остальное редко интересует гастролеров, да и трудно было бы им сыграться, создать сценический ансамбль при столь случайном знакомстве друг с другом.

Говоря о мастерстве солистов — «звезд», хочу особо выделить среди моих талантливых партнеров двух больших артистов: итальянца Ансельмо Кольцани (Амонасро) и американца Уильяма Олвиса (Пинкертон в «Чио-Чио-Сан»). Кольцани охотно принимал мои мизансцены и не только пел, но и играл. А Олвис играл роль Пинкертона даже во время оркестровой репетиции, когда меня приводило просто в отчаяние сценическое равнодушие некоторых других партнеров. Олвис, по-моему, прекрасный Пинкертон; хороший голос своеобразной, незвонкой окраски, подкупающая внешность, искренний драматизм игры. Он много снимается в кино; вероятно, эта сделало живой его мимику, дало ему свободу движений.

Итак, «Мет» в основном театр «гастролеров», а гастролеры чаще всего работают, так сказать, каждый за свой страх и риск. И за кулисами я ощущала этот своеобразный индивидуализм, отсутствие коллективного чувства ответственности за спектакль, горячей заботы о его слаженности, художественной ценности, которая сплачивает советский театральный организм от портнихи до дирижера.

Необходимо отдать должное моим американским коллегам: мне прощали своевольство и часто шли навстречу, порой даже нарушая установившиеся обычаи. Хористы показывали мне «глухие» места на сцене, откуда голос плохо звучит. Костюмерша бралась за иголку, парикмахер помогал гримироваться. Кстати, расскажу о гриме.

На Западе и особенно в США моден сейчас однотонный, маскообразный грим, лишающий лицо всякой выразительности. После неудачной попытки местного гримера я гримировалась для Аиды сама (удачный грим, традиционный в нашем театре, так же как и привезенные мною костюмы, был отмечен прессой). С гримом мадам Баттерфляй чуть не произошло недоразумение.

«Чио-Чио-Сан», оказывается, любимая опера Рудольфа Бинга и в известной мере его детище. Вне условий первоначального контракта он предложил мне спеть не только лишний спектакль «Аиды», но также и Чио-Чио-Сан. Небывалым для «Мет» было то, что мне разрешили петь по-русски (в этом театре оперы исполняются на языке оригинала, и опера Пуччини шла по-итальянски). Перед репетицией меня загримировали якобы в «японском стиле»: белое лицо-блин с бровками-запятыми посреди лба и крошечными губками бантиком; когда поешь и рот открыт, этот «бантик» выглядел бы просто комично! К ужасу окружающих (а посмотреть грим в уборную явились все директора, кроме главного) я стерла все и сказала, что в таком виде на сцену не выйду. Меня не убедили фотографии различных знаменитостей, певших именно в таком гриме, и я начала репетировать без грима. За кулисами произошел переполох; после второго акта мне сказали, что Рудольф Бинг просит меня показать мой грим. Единственная репетиция так и не была доведена до конца: я пошла гримироваться. Бингу грим, принятый в нашем театре, понравился, понравился и публике, и рецензентам.

С удовольствием согласилась я спеть мадам Баттерфляй не только потому, что очень люблю

эту партию и всю оперу, но и потому, что хотела поработать с известным японским режиссером Иосио Аойяма. Это прекрасный, тонкий мастер сцены. Показывая мне, казалось бы, внешние приемы поведения Чио-Чио-Сан (при этих показах он был изящнее любой женщины!), Аойяма раскрыл мне очень много в характере роли. Чио-Чио-Сан совсем не «рядовая» гейша, она держит себя в жизни и умирает, как женщина «высокого происхождения» и изысканного воспитания. Под руководством Аойяма артисты «Метрополитена» вместе с гастролерами создали прекрасный спектакль.

Счастлива, что достойно представляла в Нью-Йорке родной Большой театр, русское оперное исполнительское искусство. Хорошо принимала публика и концерты, в которых я старалась знакомить слушателей с малоизвестными ей произведениями классической русской и советской музыки. Конечно, две мои программы включали и зарубежную классику. В первой программе наряду с Бахом, Бетховеном и Верди я исполняла очень любимые мною «Песни и пляски смерти» Мусоргского (они были прекрасно встречены аудиторией и в первую очередь отмечались рецензентами), произведения Рахманинова и Мясковского, два романса Ю. Левитина на слова Блока — они пользовались не меньшим успехом. Во второй программе, кроме Шуберта, Рихарда Штрауса, Вагнера, Верди и Пуччини, я пела Чайковского, Рахманинова, «Гадкого утенка» Прокофьева и арию Катерины из «Катерины Измайловой» Шостаковича, которую считаю гениальным сочинением. Уверена, что опера эта дождется еще своего второго рождения.

Работать в США и Канаде пришлось с большим напряжением: за 46 дней пять оперных спектаклей в «Метрополитене» и одиннадцать сольных концертов, причем все — в разных городах. А расстояния огромные. Пролетев пять часов на реактивном самолете из Сан-Франциско в Нью-Йорк, петь на другой день такую трудную партию, как «Аида», да еще на чужом языке (я выучила ее к гастролям по-итальянски) нелегко. Но интернациональные «блуждающие звезды», постоянно находящиеся в разъездах, обычно работают на гастролях еще более напряженно. Результаты бывают порой печальны: я сама была свидетельницей, как «сел» голос у Леонгины Прайс. Спектакль допевала другая певица, а ей пришлось на несколько недель замолчать.

Признаюсь, побывав в США, я особенно остро ощутила, как избалованы мы, советские певцы, заботой о нашем искусстве, о нашем творческом росте. Одна молодая и талантливая американская певица плакала горькими слезами в моей артистической уборной, когда я рассказывала ей о своем пути. О том, как меня, совсем молоденькую артистку оперетты и эстрады, приняли в стажерскую группу Большого театра. Я училась и еще деньги за это получала! На заглавные партии в «Метрополитене» можно попасть только уже готовой «звездой» с сложившейся репутацией, о воспитании молодежи здесь, конечно, и не думают.

Однако при такой скудости спроса на оперных певцов, как в США, и многим хорошим артистам не всегда удается получить ангажемент. Тогда они почитают себя удачливыми, если устраиваются на работу, например, в ресторан Асти. Вот хороший тенор: он смешивает коктейли и поет классический репертуар, свободно берет до. Бас, певший Бориса и Мефистофеля (есть пластинки с его записями!), распевает, гуляя между столиками. Все очень «фешенебельно» и «артистично», на стенах вместо обоев — фотографии видных артистов с автографами, публика избранная, репертуар «официантов» и «официанток» очень выдержанный, это вам не варьете. Но когда тенор, только что участвовав-

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание