Из дневника концертной жизни

23 марта

Большой зал консерватории

На этом вечере выступил Я. Зак. Программа, отличавшаяся стройностью, была тщательно продумана пианистом. Это чрезвычайно характерно для Зака и является следствием присущих ему качеств — художественной требовательности, вкуса, большой эстетической культуры. На этот раз концерт открылся и завершился произведениями двух гигантов советской музыки — Прокофьева и Шостаковича. Сочинения же композиторов, в чем-то очень родственных друг другу,— Брамса и Метнера — соседствовали в центре программы. 

Продуманная «режиссура» сказалась в отборе и чередовании многочисленных пьес Брамса, составивших основную часть первого отделения. Из этих сочинений, помеченных разными опусами, пианистом словно был создан новый цикл, яркости и цельности которого способствовало использование как контрастности, так и «перекличек» образных характеристик, настроений, тональностей, темпов. Очень тонко были переданы при этом жанровые особенности брамсовых каприччио, интермеццо, рапсодий, баллады.

Органическое взаимопроникновение «ясного, сильного интеллекта» и «большого, стройно организованного темперамента» (Г. Нейгауз) определило убедительность воплощения таких разных произведений, как соль-минорная Соната Метнера, Седьмая соната Прокофьева или чрезвычайно своеобразно сыгранная Прелюдия и фуга Шостаковича ре минор. Хочется, в частности, отметить безукоризненное владение пианистом «музыкальным временем». Кстати, именно этого важнейшего качества так часто не хватает иным исполнителям прокофьевской Седьмой сонаты при выявлении сложной драматургии первой части или темповой непреклонности финала, при передаче средней части , глубокая выразительность и очарование которой в огромной мере связаны с пластичностью ритмического рисунка.

Раскрывая тот или иной индивидуальный музыкальный образ. Зак умеет придать ему особую обобщенность, собирательную силу. Образы различных произведений в богатейшем мире музыки нередко обнаруживают скрытые связи, а порой и тесное родство. Так, скажем, в фортепианных сонатах Прокофьева в той или иной мере нашли отражение другие сферы его творчества. И вот при слушании в исполнении Зака Седьмой сопаты (например, середины медленной части) невольно рождались ассоциации с полными скорби и волнения за судьбы родины темами из «Александра Невского» или «Войны и мира». Другой пример: исполняя произведения Брамса, пианист с особенной наглядностью передавал связь его музыки с творчеством Бетховена, Шумана, нисколько не затушевывая самобытнейшего стиля замечательного композитора.

Многих исполнителей в их долгом творческом пути сопровождают произведения-спутники, второй концерт Прокофьева — одно из таких произведений для Зака. И вот снова (1 апреля, Большой зал) в отличном ансамбле с Государственным симфоническим оркестром под управлением Е. Светланова он дал нам насладиться и зачарованным, хрустальным звучанием рояля в начальной теме, и звуковыми россыпями каденции первой части, логично подготовившей величавое вступление меди. С блеском, без претензии на «эффектность» прозвучали пассажи в Скерцо, прорезаемые короткими резкими росчерками оркестровых реплик. А какой остротой отличалась неповторимая прокофьевская саркастичность, каким леденящим оцепенением поражали выдержанные на pianissimo аккорды рояля — поистине образ «иного мира»...

Но, разумеется, дело не только в этих «частностях». Главное — в передаче глубокой, целостной концепции, драматургии сочинения. Главное — в умении до конца подчинить себе, своей индивидуальности, творческой воле исполняемую музыку и одновременно — в умении полностью подчинить себя музыке, ее внутренним законам, логике развития. Именно это дано Якову Заку и представляется особенно ценным в его высоком искусстве.

Дм. Благой

12 апреля

Большой зал консерватории

Исполнялась драматическая симфония «Ленин» для чтеца, солистов, хора и оркестра на слова Маяковского, созданная В. Шебалиным в 1931 году и впервые исполненная 21 января 1933 года под управлением А. Мелика-Пашаева.

Слишком много времени прошло с тех пор, чтобы можно было по памяти восстановить все детали исполнения, но даже участие такого выдающегося дирижера, как Мелик-Пашаев, не дало этому сочинению настоящей путевки в жизнь. За минувшее со дня премьеры время симфония была исполнена не более 4–5 раз. Новые поколения слушателей совсем
не были знакомы с этой партитурой, а некоторые музыканты считали, что композитор здесь не сумел справиться с большой и ответственной задачей, не возвысился до своего соавтора — Маяковского, который сам подал композитору идею создания этой симфонии. Конечно, сочинения Шебалина никогда не сулили легких лавров исполнителям. Высоко интеллектуальная атмосфера господствует в его партитурах и предъявляет суровые требования к дирижеру. 

Следует сказать, что нынешнее исполнение симфонии не только принесло личный успех молодому дирижеру Эдуарду Серову, но и заставило по иному отнестись к произведению Шебалина. Проведя ее с большим подъемом, уверенно и свободно, Серов раскрыл масштабность и значимость этого сложного произведения, созвучность его замечательному литературному первоисточнику, его «маяковскость». Стало ясным, что симфонию Шебалина до сих пор недооценивали. Радует и то, что, одержав творческую победу в интерпретации столь трудной партитуры, Серов реабилитировал себя после осенних неудач. Молодому дирижеру следует сделать необходимые выводы для своей будущей деятельности. Мобилизуя все свои данные, относясь с самой повышенной ответственностью к каждому своему выступлению, он, несомненно, добьется дальнейших творческих успехов.

Во втором отделении прозвучали два концерта для скрипки с оркестром — ми-мажорный Концерт Баха и впервые исполненный в Советском Союзе Второй концерт Шимановского. По первому знакомству трудно составить себе полное представление об этом весьма интересном произведении. Но ясно, что оно достойно представляет собою поздний период творчества замечательного польского композитора (написан в 1930 году). Если Первый скрипичный концерт, созданный в 1917 году, является чисто импрессионистическим программным произведением (литературная основа его — стихотворение «Майская ночь» польского поэта Тадеуша Мицинского), то Второй концерт с его бурными драматическими кульминациями и энергичным движением несколько тяготеет к экспрессионизму. Оба сочинения — Баха и Шимановского — выразительно и вдумчиво сыграл Михаил Фихтенгольц. 

В заключении концерта Большой симфонический оркестр Всесоюзного радио и телевидения исполнил созданную в 1944 году и давно не звучавшую с эстрады «Армянскую рапсодию» С. Баласаняна.

13 апреля 

Концертный зал им. Чайковского

Состоялся концерт Государственного симфонического оркестра СССР под управлением А. Стасевича. Программа была посвящена произведениям советских композиторов. В этот вечер как-то особенно свежо и ярко прозвучала Вторая симфония А. Хачатуряна. Весь ее образный строй на редкость соответствует творческому облику дирижера — он наилучшим образом проявляет себя прежде всего там, где господствует открытая эмоциональность, где есть простор для неуемного темперамента исполнителя, где краски сочны и пышны, где в основе музыки лежит импровизационность, где быстрые темпы обязательно стремительны и где ни на миг не ослабевает страстная напряженность.

В этой же программе была исполнена «Скифская сюита» С. Прокофьева. Творчество великого мастера занимает в жизни Стасевича особое место. Увлеченность дирижера музыкой Прокофьева, преданность ей были должным образом оценены еще самим композитором. И действительно, в интерпретации Стасевичем произведений Прокофьева всегда ощущается искренность, достоверность, подлинность. Однако временами у Стасевича не хватает достаточно тщательной прорисовки всех деталей, умения точно «сбалансировать» звучности так, чтобы была хорошо слышна вся богатейшая полифония Прокофьева. Так было на этот раз и со «Скифской сюитой», где кое-что из этой удивительной партитуры так и осталось «вещью в себе».

Концерт для виолончели с оркестром Т. Хренникова впервые прозвучал в сезоне 1964/65 года и за короткий срок успел завоевать немалую популярность. О первых двух частях этого сочинения можно смело сказать, что они раскрывают новые стороны в композиторском облике Хренникова и несомненно принадлежат к лучшим страницам его творчества. Обе эти части — медленные. Обычно в медленных частях композитор отдает дань мечтательности, чисто лирическим настроениям иногда с элегическим оттенком. Гомофонный склад господствует почти безраздельно. В Виолончельном же концерте первая часть — Прелюдия — сразу же вводит слушателя в мир размышлений, философского, а не интимного склада лирики. И, естественно, на смену гомофонии приходит полифония, хотя и не слишком сложная. Так, сразу же после первого изложения темы у солиста начинается развернутый дуэт фагота с виолончелью. После небольшой кульминации за ним следует второй, такой же спокойный «разговор» между флейтой и виолончелью.

Вторая часть — Ария — несколько ближе к привычным для композитора интонациям, но и в ней обращает на себя внимание дуэт широкого дыхания (тема поручена солирующим флейте и кларнету, а виолончель ведет противосложение) и множество отдельных контрапунктирующих реплик различных инструментов. Незадолго же до конца Арии первые скрипки начинают протяженную мелодию, понемногу доходящую до верхнего регистра, на фоне основной темы у виолончели. Финал назван автором — Соната. Это — жизнерадостная, подвижная, с элементами токкатности музыка возвращает слушателя к знакомым по другим сочинениям Хренникова образам. 

Сольная партия концерта была отлично сыграна М. Хомицером. В этот вечер советская музыка была достойно представлена и композиторами и исполнителями, вся программа прошла с большим успехом.

Б. Лятохин

16 апреля

Малый зал консерватории

Молодая певица Лайма Андерсон всего несколько лет назад окончила Рижскую консерваторию. Мы, москвичи, слышали, что в Риге появилась молодая оперная артистка, поющая Кармен и другие партии, предназначенные для меццо-сопрано, промелькнуло два-три удачных выступления по радио — и только. Но когда в Москве был объявлен ее сольный

концерт в Малом зале Московской консерватории, то нашлось очень много желающих познакомиться с искусством латвийской певицы.

Пение Андерсон самобытно. Ее голос — полное меццо-сопрано с чистым тембром среднего регистра, ровно звучащим грудным «низом», со свободными «верхами» — податлив на малейшее переживание. Певице более свойственен ли-