И. Козловский поздравляет юбиляра

приехал в Ленинград и передал нам листок со ставшими теперь хрестоматийными словами последней главы «Хорошо!». Они в тот же день были переложены С. Штрассенбургом на музыку, немедленно переписаны партии, разучены, и в день Октябрьского праздника бурный отклик зрителей вызвал финальный хор спектакля — «Славьте, молот и стих, землю молодости...». И как ни наивна была музыкальная ткань представления, сам замысел, сама тенденция, сам выбор текстовой основы обращены были в завтрашний день...

Да, сложными, порой противоречивыми были репертуарные поиски советского музыкального театра, но как жизненно нужны они были и театру, и зрителям, и, быть может, больше всего нам самим!

Люди музыкальной профессии, «служители музыки», мы не можем быть ограничены одними узко профессиональными, музыкально-оркестровыми интересами. Жизнь во всем ее многообразии, бурно развивающаяся за стенами театра или концертного зала, то, чем живут люди, заполняющие наши залы, не может не питать наши творческие поиски, не волновать воображение, не вести вперед... Все это наш ориентир и камертон!

В мечтах о новой опере мы ставили в 1919 году известную музыкальную драму Шарпантье «Луиза», привлекшую нас своим социальным звучанием, — это была, если можно так выразиться, разведка на самых дальних подступах. В поисках нового жанра, в мечтах о политически актуальном советском музыкальном спектакле мы в состоянии полного отчаяния из-за пассивности композиторов принялись даже за «подтекстовку» старых опер. В результате «Тоска» Пуччини оказалась превращенной «В борьбе за коммуну» (на сюжет из времен Парижской коммуны). Да, и такое было! Но как ни неудачен был этот опыт (мы сами вскоре почувствовали всю нелепость такого «осовременивания» оперы и списали эту постановку с репертуара), он был жизненно необходим. Надо было «обжечься» и убедиться, что подобный путь, путь механического приспособления музыкального материала к новому сюжету «заказан» для оперы!

Давно забыта опера Гладковского и Пруссака «За Красный Петроград», в которой мы пытались отразить как бы по живым следам событий героику обороны Петрограда от Юденича. Ее музыкально-драматургический материал по праву должен показаться сейчас и весьма наивным и схематичным. Но я и сегодня при воспоминании о нем ощу-

щаю горячее дыхание зала во время первых представлений этой оперы, то увлечение, с которым мы тогда работали над этой постановкой с режиссером Н. Петровым и совсем еще молодыми М. Максаковой, М. Рейзеном и другими исполнителями; могу сказать с уверенностью: это был необходимейший и благодарнейший этап на пути исканий театра. Не будь его — не было бы и того, что удалось найти нам в дальнейшем, в «Тихом Доне» И. Дзержинского в частности...

В том же МАЛЕГОТе получили сценическое крещение первые оперы молодого Шостаковича — «Нос» и «Леди Макбет Мценского уезда». Сколько, кстати, ядер ни обрушивалось бы на постановку «Носа», я глубоко уверен: не будь ее, не укрепи этим спектаклем веру композитора в прелесть и могущество театра, не была бы им написана и одна из самых сильных советских опер, музыкальная трагедия «Леди Макбет Мценского уезда».

Мне дороги и все дальнейшие с ним встречи, уже не только как с оперным композитором, но и симфонистом (включая незабываемое исполнение Седьмой симфонии суровым летом сорок второго года). Но наши начальные поиски всегда буду вспоминать с особенным волнением.

Время — лучший судья и экзаменатор. Отшумели былые споры. Далеко не все из намечавшегося и опробованного в эти годы выдержало испытание. Но далеко не все оказалось прозорливым и справедливым и из суровых приговоров, выносившихся в то время этим опытам.

Мне вспоминается беседа с Сергеем Мироновичем Кировым в одном из последних антрактов спектакля «Нос». Опера ему не нравилась, и он мотивировал, почему, но с какою подлинной заботой о судьбе театра, композитора, советской оперы, с каким серьезным ощущением всей сложности процесса творческих поисков говорил он о многообразии форм искусства, о необходимости не бояться творческого риска, если ставишь перед собой большую цель. Говорил и о том, как важно помнить всю широту интересов и требований наших зрителей. А когда послышался голос, что, быть может, вообще нет смысла показывать экспериментальные работы не подготовленному в массе слушателю, настоящей мудростью партийного руководителя прозвучал его ответ:

— Пролетариат — понятие широкое, от простого рабочего до Маркса...

Серафима Бирман

ВСТРЕЧА С ПРОКОФЬЕВЫМ

Вдохновенный труд Мейерхольда над сценическим воплощением новой оперы Прокофьева «Семен Котко» был трагически прерван... Тяжко переживал Оперный театр им. К. С. Станиславского внезапность катастрофы. Как быть? Временно законсервировать постановку? Но это стало бы виной не только перед Сергеем Прокофьевым, но и перед всем оперным искусством. Решили искать выход из создавшегося положения.

Видные оперные и театральные режиссеры заняты у себя в театрах, к тому же спектакль, в основном намеченный Мейерхольдом, вряд ли мог вызвать у них волнение и интерес творческих открытий. А время шло... И вот (до сих пор не знаю, кто и почему) выдвинули мою кандидатуру. Да, она была выдвинута и, по согласованию с композитором, утверждена театром. Официальное предложение пришло ко мне в Кисловодск, где я проводила свой летний отпуск. Оно ошеломило меня — неужели тому причиной было, что за год до всего происходившего с великой помощью Б. Хайкина и режиссера Н. Горяинова я поставила в МАЛЕГОТе оперу «Мать» молодого композитора В. Желобинского, хорошо принятую Ленинградом?!

Покой санаторной жизни был нарушен: воображение уводило меня из границ небольшой палаты (меблировка которой была доведена до больничного минимума) далеко, в бескрайний мир.

Но что воображение? Разве действительность порой не фантастичней мечтаний?

Разве не поразительно, что это лето и Прокофьев проводил в Кисловодске? И вот он вошел в мою санаторную палату. Как живо и сейчас видится мне мой знатный посетитель! Как не похож он на самого себя, того, кто в безупречном фраке дирижирует симфоническим оркестром в Большом зале консерватории! Сейчас он будто отбросил свою обычную элегантность. Что за головной убор! Какая-то прозрачная кепка, по форме напоминающая жокейскую каскетку!

Своим поведением Прокофьев выразил полное небрежение ко всем условностям, ко всем «конвенансам»: и поздоровался как-то мимоходом, и го-

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

И. Козловский поздравляет юбиляра

Серафима Бирман

ВСТРЕЧА С ПРОКОФЬЕВЫМ

Содержание