В КОНЦЕРТНЫХ ЗАЛАХ

Вэн Клайберн

Пленительная, проникновенная музыкальность Вэна Клайберна по-прежнему сказывается в редкой общительности его искусства. Возросшее мастерство сочетается с блистательным артистизмом и поистине огненным темпераментом, захватывающим публику. В репертуаре пианиста основное место занимают произведения крупной формы; в этом проявляется стремление к значительности, масштабности творчества.

Среди новых работ Клайберна выделим творчески яркую интерпретацию Первого концерта Листа: властное звучание октав, словно наполненное металлом, нежнейшие краски пассажей и трелей, декламационный строй речитативных эпизодов, ослепительное по нагнетанию динамики и увлеченности исполнение заключительных страниц... Можно отметить самобытное интонирование знаменитых тем, в особенности capriccioso scherzando, с подчеркнутым последним звуком фразы и очень певучее (как того хотел Лист), широкое развитие мелодии quasi adagio. Пианист мастерски пользуется здесь длительной педалью, также и в тактах quieto перед эпизодом с трелью. В его передаче некоторые разделы концерта сближаются по звучанию и настроению с листовским циклом «Венеция и Неаполь». Трактовка allegretto vivace — звонкая четкость пассажей (стальные пальцы!), ритмически острая акцентировка — пробудила в памяти исполнение Рахманиновым этюда Листа «Хоровод гномов». А ведь великий музыкант играл и Первый концерт Листа...

Также впервые Клайберн играл у нас Четвертый концерт Бетховена и Первый Брамса. В толковании бетховенского произведения преобладал лиризм. В первой части, стремясь создать светлый гармоничный образ, пианист добивается полноценности и певучести каждой ноты; привлекало осмысленное звучание пассажей. Однако в разработке недостаточная внутренняя активность как будто обеднила драматическое содержание Allegro. Всю душу вложил Клайберн в исполнение Andante, сыгранного взволнованно и трогательно. Рондо — эта огненная музыка, связанная к тому же с венгерской ритмикой, — прозвучало несколько поверхностно. Преувеличенно изящно выполненные пассажи и штрихи неожиданно придали бетховенской фактуре гуммелевский оттенок. А заключение рондо — подлинная выразительная «точка» концерта — не было подготовлено предыдущим развитием и не получило яркого воплощения.

В исполнении Первого концерта Брамса был горячий эмоциональный напор. Пианист включился в музицирование уже слушая широкое оркестровое tutti, открывающее первую часть... С искренней выразительностью Клайберн передает содержание музыки. Сосредоточенно играет побочную партию (в репризе — особенно значительно). Мощно прозвучали динамические взрывы в начале разработки и трагическая кода первой части. Вторую часть пианист трактует как исповедь простой души. Певучесть его игры проявилась здесь в полной мере. Нежное прикосновение к клавишам, а в ответ — дивное звучание. С хорошей внутренней свободой был сыгран финал концерта. В прошлые свои приезды Клайберн играл Второй концерт Брамса. Ныне исполнение Первого концерта свидетельствует о его дальнейшей работе над брамсовским стилем. Здесь толкование идет в первую очередь от восторженно-лирического восприятия музыки. И это определяет известную односторонность трактовки. Столь всегда значительная у Брамса драматически насыщенная мысль, организующая смены душевных состояний, неразрывная с логикой развития образов и развертывания формы, отодвинута на второй план.

Как всегда, у Клайберна исключительно сильное впечатление произвел Первый концерт Чайковского (сыгранный «на бис»!). Высокое вдохновение артиста сочеталось с поистине изумительным постижением интонационного строя музыки. Исполнение второй части обогатилось тончайшими и теплыми красками, а веснянку в финале он играл, как никогда, приподнято. Это исполнение показало нам Клайберна в той же самозабвенной любви к русской музыке, в той же душевной щедрости, которые так радовали при первом знакомстве с ним. Государственным симфоническим оркестром СССР дирижировал К. Кондрашин. В целом ансамбль был превосходным, хотя в звучании духовых при исполнении концерта Брамса были досадные шероховатости.

Стремясь к более глубокому и всестороннему общению с музыкой,

Клайберн взялся за дирижерскую палочку. Так, в США под его управлением звучала сказка С. Прокофьева «Петя и волк». Во время нынешних гастролей он дирижировал Государственным симфоническим оркестром СССР, лишь так недавно восхитившим публику богатством красок, слаженностью и красотой игры в концертах Шарля Мюнша. Теперь этот коллектив, казалось, лишь «озвучивал» ноты. Действительно, говорить о дирижерском мастерстве Клайберна еще не приходится. Он отлично знает музыку увертюры к опере «Кола Брюньон» Д. Кабалевского и «Симфонических танцев» Рахманинова, но художественно ярко воплотить свои намерения не может. Клайберн излишне много жестикулирует, не обладает выработанной целеустремленностью дирижерского жеста. Он не добивается убедительного звукового соотношения групп, не умеет должным образом подготовить звучность. Неожиданно статичным предстал лирический образ первого симфонического танца, недоставало здесь волевого ритмического начала. Также не удались второй танец (в ритме вальса) и заключение цикла. Течение музыки сковывалось столь несвойственной Рахманинову метричностью, отсутствовали цезуры, паузы были лишены дыхания. Подумалось: это любительская фотография рахманиновской партитуры, а не портрет, создаваемый талантливым исполнителем.

Хорошо, что вслед за этим неубедительным опытом последовало блестящее исполнение Третьего концерта Прокофьева. Клайберн увлеченно играл сольную партию и одновременно дирижировал (как это делал в 30-х годах известный греческий дирижер Димитри Митропулос). Все это было захватывающе, и мы перестали замечать некоторую театральную эффектность, а поначалу и суетливость дирижерских жестов. Жаль, что в коде первой части предельно скорый темп солиста с трудом согласовывался с догонявшим его оркестром. Помнится, Митропулосу удавалось избежать подобного элемента спортивности.

*

Фото А. Спивака

Клайберн включил в свои программы шесть сонат — от Моцарта до Барбера, уже игранных им в Москве. Пианист не внес существенных изменений в трактовку, хотя исполнение во многих случаях стало законченнее. Совершенством отделки отличалась передача до-мажорной Сонаты Моцарта (второй по изданию Петерса). Как и прежде, здесь не было стилизации. Звук полнокровный и певучий, порой нежно серебристый. Ритм на редкость живой, гибкий, хотя и строгий. В основе исполнительского плана — неторопливость движения. Принцип фразировки песенной, второй, части — непрерывность развития при чутком дослушивании длительных звуков. Особенно жизнерадостно звучал финал.

Слушая бетховенскую «Апассионату», Шестую сонату Прокофьева, Сонату Листа, вновь и вновь можно было вспомнить о близости художественных идеалов Клайберна к традициям рахманиновского искусства: наполненное и всегда благородное звучание forte, отсутствие ударности, красивая кантиле-

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

В КОНЦЕРТНЫХ ЗАЛАХ

Вэн Клайберн

*

Фото А. Спивака

Содержание