вается под руководством этого учителя. И тем не менее, так бывает: словно некиим волшебством накладывается на ученика отпечаток творческой личности педагога. Возможно, это начинается тогда, когда ты осознаешь, что находишься в присутствии исключительного музыкального интеллекта. Незаметно впитываешь в себя взгляды, принципы, знания. И последнее — самое главное: поистине воодушевляет общество учителя, от которого твое любимое искусство не имеет секретов.

Надя Буланже знала все, что можно было знать о музыке. Она знала старинную и новейшую музыку, музыку, написанную до Баха и после Стравинского. Весь технический арсенал музыкального искусства постоянно был к ее услугам: транспонирование, цифрованный бас, чтение партитур, анализ форм, строгая и свободная фуга, техника инструментовки, греческие лады и григорианский хорал. Излишне говорить, что это далеко не исчерпывающий список. Особо интересовалась она новыми направлениями; я до сих пор помню горячее любопытство, которое вызвали у нее ритмы джазового происхождения, использованные мною в начале двадцатых годов, — уголок музыки, каким-то образом ускользнувший из ее поля зрения. Задолго до того, как мы вместе с ней стали изучать приемы полиритмии, ее заинтересовала свойственная им перекрестная пульсация, особенности нотации и специфические трудности, связанные с исполнением. Это был типичный случай. Ничто имеющее отношение к музыке не могло казаться ей чуждым. Я не говорю, что ей нравились или что она одобряла все способы музыкальной выразительности, — это далеко не так. Но у нее была поглощающая страсть знать употребление всех возможных музыкальных средств, и как раз этот исследовательский подход к музыке запечатлелся в сознании ее студентов.

У Нади Буланже было острое чувство контраста; она быстро обнаруживала longeuers¹ и вообще любое нарушение равновесия в произведении. Ее преподавание, я думаю, носило французский характер в том отношении, что она всегда добивалась ясности замысла и изящества пропорций. На мой взгляд, именно широта музыкальных привязанностей м-ль Буланже позволяла ей с успехом применять эти общие принципы к сочинениям своих учеников — начинающих композиторов самых различных национальностей.

Для подающего надежды молодого композитора важнее технических познаний м-ль Буланже была ее особенность создавать вокруг него атмосферу доверия. И напротив, уже одно ее неодобрение произведения производило поистине уничтожающее воздействие. Что касается автора этих строк, то она сумела «выжать» из меня, написавшего до того несколько песен и фортепианных пьес на три странички, целый балет продолжительностью в 35 минут. Правда, никто никогда не предлагал исполнить его, но сочинение этого балета подтвердило ее мнение: я был способен на большее, чем сам считал возможным. В конце моего трехлетнего обучения м-ль Буланже предложила мне написать органный концерт для ее первого турне по Америке, хотя отлично знала, что я был только поверхностно знаком с королем инструментов и, кроме того, никогда не слыхал ни одной ноты из того, что сам оркестровал. «Вы в самом деле думаете, что я смогу это сделать?» — спросил я с надеждой. «— Mais qui»², — был твердый ответ. И я действительно это сделал.

Я убежден, что именно необычайная восприимчивость м-ль Буланже как музыканта лежит в основе ее метода обучения. Она способна схватить на лету еще неопределенные контуры наброска, исследовать его и предсказать вероятные пути его развития. Она настоящий эксперт по

_________

¹ Длинноты (франц.).

² Конечно, да (франц.).

части отыскания недостатков в любой работе, находящейся в стадии выполнения, и по редкой способности объяснять причины отмеченных недостатков.

В период, когда я был ее учеником, у нее был по крайней мере один всеобъемлющий принцип. Она считала необходимым стремиться в первую очередь к тому, что называла lа grande ligne — «длинной линией» в музыке. Многое было заключено в этой фразе: важность ощущения движения вперед, плавного развития, непрерывности музыкальной речи, представление о необходимости создания законченного отрывка, воспринимаемого как самостоятельное музыкальное построение. Эти общие положения имели практическое значение, например: ее взгляд всегда был прикован к движению баса, которое она рассматривала как основной фактор, определяющий структурную организацию гармонических последовательностей.

Большинство этих наблюдений основано, конечно, на опыте давно минувших лет. Многое изменилось в музыкальном искусстве с той поры. Последнее десятилетие в особенности было не легким временем для преподавателя композиции, тем более для педагога старшего поколения. Стремление самых молодых композиторов найти новые конструктивные принципы с помощью сериализации хроматического звукоряда повело музыку в направлении, к которому мадемуазель проявляла мало симпатии в прежние годы. Забвение тональных принципов и принятие двенадцатитонового метода Веберна многими французскими композиторами младшего поколения не вызывают радости на Рю Баллю.

За свою долгую жизнь м-ль Буланже определила музыкальную судьбу многих одаренных музыкантов, и это должно служить для нее источником глубокого удовлетворения. В числе ее учеников были — я называю только американцев — У. Пистон, В. Томпсон, Р. Гаррис, Э. Картер, Д. Даймонд, А. Бергер, И. Блэквуд.

Когда в 1959 году Гарвардский университет присудил Наде Буланже почетную степень, это было всего лишь скромной оценкой ее заслуг как учителя и музыканта. К сожалению, в Америке не существует награды, соответствующей вкладу Нади Буланже в наше музыкальное развитие. Но, в конце концов, она давно уже владеет той единственной наградой, какой могла бы желать, — глубокой любовью своих многочисленных учеников во всех концах света.

Перевел с английского А. Рутштейн

*

ЗА РУБЕЖОМ

Румыния

Сабин Дрэгой

(К 70-летию со дня рождения)

В. Косма

Когда вечером 30 мая 1928 года поднялся занавес «Румынской Оперы» в Бухаресте, немного было таких, кто поверил бы напечатанному в газетах утверждению, что опера «Напасть» знаменует собой «решающую дату в истории румынской музыки». Гениальный Джордже Энеску, разбирая музыкальный язык партитуры, сразу увидел в молодом авторе народной драмы, вдохновленной произведением И. Караджале, «выдающегося певца Румынии». Ныне, спустя три с половиной десятилетия, в течение которых спектакль с неизменным успехом шел и идет на сцене Бухарестского театра оперы и балета, мы лишь все более убеждаемся в проницательности Энеску. Тот же, кто, по словам поэта Т. Аргези, «в кромешной тьме дерзнул зажечь светильник», был композитор, фольклорист, дирижер и педагог Сабин Дрэгой.

Сейчас его виски покрыты сединой, но и семидесятилетний Дрэгой, человек, проведший всю жизнь в неустанном творческом труде, являет собой редкостный пример художнического горения. Не менее восьми-десяти новых произведений прибавляет он ежегодно к списку своих работ. Если добавить к этому, что он директор консерваторий в Тимишоаре и Клуже, директор бухарестского института этнографии и фольклора, вице-президент Союза композиторов Румынии и действительный член Румынской Академии наук, то мы сможем составить приблизительное представление о масштабе деятельности Сабина Дрэгого.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

*

ЗА РУБЕЖОМ

Румыния

Сабин Дрэгой

(К 70-летию со дня рождения)

В. Косма

Содержание