Выпуск № 2 (303) | 1964 - страница 60

валась репродукция со старой картины, на которой были изображены члены Реввоенсовета республики. Опираясь на рукоятки сабель, с орденами Красного Знамени на груди стояли плечом к плечу герои гражданской войны — Буденный, Блюхер, Егоров, Ворошилов, Баранов, Уншлихт, Щаденко... Самым молодым среди них выглядел командарм, чей портрет я только что увидел в «Огоньке».

Мы вышли на улицу молча. Я понимал, что Рувим Осипович целиком отдался воспоминаниям, и боялся потревожить его.

— Хотите, я покажу вам дом, где мы впервые встретились? — неожиданно обратился ко мой спутник. — Это совсем близко.

Мы стали осторожно спускаться по Большой Советской. Миновали товарищество художников и очутились на крохотной, стиснутой между домами улочке.

— Верхне-Сенная, два, — прочитал я на табличке, когда мы остановились у крыльца двухэтажного дома старой кирпичной кладки (теперь там помещается конструкторско-технологическое бюро Облместпрома).

— Сорок лет назад на Сенной площади, — начал свой рассказ Рувим Осипович, — напротив этого дома стоял деревянный кинематограф, а по соседству с ним гостиница «Ливадия». Я жил на верхнем этаже. Услышав однажды шум мотора, я подбежал к окну: машины в ту пору были редкостью. Смотрю, выходит из легкового автомобиля какой-то военный и направляется к нашему подъезду. Заскрипела деревянная лестница, раздался легкий стук в дверь и, чуть ссутулясь, чтоб не задеть головой за косяк, через порог шагнул человек в длинной шинели и островерхом шлеме.

— Простите, не вы ли товарищ Кугель? — спросил он, и красивое его лицо озарилось доброй улыбкой.

— Да, — ответил я, — чем могу быть полезен?

— Мне рекомендовали обратиться к вам, — сказал гость. — Я хотел бы брать уроки музыки. Представьте, я тоже играю на скрипке.

Время было суровое. Стояла осень двадцатого года, страна переводила дух, отразив третий поход Антанты. И вдруг является красный командир, видать по всему крупный начальник, который хочет заниматься музыкой. Это было непостижимо!

— Если вы согласны, — продолжал военный, — то завтра я пришлю за вами машину. — И, протянув на прощание руку, добавил: — Будем знакомы — Тухачевский.

Тухачевский! Командующий Западным фронтом, победитель Колчака и Деникина, герой разгрома белополяков. Кто не слышал в ту пору его имени?

На следующий день в назначенный час подъехала машина, и шофер командующего Володя Андреев — мы с ним быстро подружились — повез меня в Солдатскую слободу, на квартиру к Тухачевскому. Домик, где он жил тогда, не сохранился. А вот где находилась вторая его квартира, а потом третья, это, пожалуй, я вам покажу сегодня...

Мы пересекли Большую Советскую возле Дома книги. Уже зажглись электрические фонари, движение затихало.

— Ну, и как прошел у вас первый урок? — полюбопытствовал я.

— Нам не пришлось начинать с азов: Михаил Николаевич с детства играл на скрипке. Позднее, когда мы уже познакомились ближе, он не раз вспоминал отца и бабушку, рассказывал, как часто они садились за рояль и играли в четыре руки Моцарта, Бетховена, Шуберта. Семья Тухачевских жила тогда в своем имении на Смоленщине, где-то возле Сафонова.

— Выходит, что Тухачевский наш земляк?

— Выходит так, — ответил старый учитель и продолжал: — Вас интересует, как прошел наш первый урок? Начался он с того, что Михаил Николаевич четко определил характер наших отношений. «На уроке командуете вы, — заявил он мне. — Тут вы мой начальник, а я ваш подчиненный и, пожалуйста, прошу вас, требуйте с меня со всей строгостью». Потом он осторожно вынул из черного футляра скрипку и с гордостью сказал:

— Работа Даниэля Томашова.

В лучшей аттестации инструмент не нуждался. Сын смоленского крестьянина, Даниэль Порфирьевич Томашов был известным в России скрипичным мастером. Я внимательно осмотрел скрипку и внутри, на нижней деке, обнаружил аккуратно выжженный номер — 13. Это означало, что в моих руках находилась тринадцатая скрипка, изготовленная замечательным русским умельцем.

— А вот мое итальянское сокровище, — сказал Михаил Николаевич, показывая другую скрипку. — Это Карло Бергонци. Послушайте, какой у нее сильный и теплый тон.

Он бережно положил скрипку на плечо, прижал к подбородку, на миг задумался и легко коснулся смычком струн.

Михаил Николаевич играл своего любимого Моцарта. Старая скрипка итальянского мастера

пленяла красотой и чистотой звучания. Словно угадывая мои мысли, Михаил Николаевич сказал:

— Над нею не властно время.

Я попросил его сыграть еще что-нибудь. Потом дал задание — приготовить к следующему занятию один из этюдов композитора Кайзера. Так прошел наш первый урок...

Мы не спеша поднялись вверх по Мало-Университетской, чуть свернули влево и оказались на скрещении улиц Пржевальского и Коммуны.

— На этом самом месте, — сказал Кугель, — раньше стоял деревянный флигель. Сюда переехал Михаил Николаевич из Солдатской слободы. Здесь мы продолжали занятия. Встречались раз в неделю, играли по полтора — два часа. Михаил Николаевич занимался всерьез. Чем сложнее было произведение, тем упорнее преодолевал он технические трудности. Помню, с концертом Виотти Михаил Николаевич справился значительно быстрее, чем я предполагал. На третий год он уже хорошо играл довольно трудные этюды Крейцера и Фиорилло, седьмой и восьмой концерты Роде. С увлечением играл он фантазию для скрипки и оркестра на русские темы Римского-Корсакова соч. 33. Это было последнее произведение, которое мы с ним разучили в Смоленске.

— Между нами не было разницы в возрасте. Оба мы родились в одном году и даже в одном месяце. Зато была заметная разница в положении — простой учитель и красный генерал. Но, представьте себе, разницы этой я не ощущал никогда, настолько прост и тактичен был Михаил Николаевич. Не замечал я в нем никакой нарочитости, этакого генеральского тона. Держал он себя одинаково ровно, что с большим военным начальством, что с шофером Володей или со мной. С Тухачевским я чувствовал себя совершенно свободно. Да разве только я? Двери дома Михаила Николаевича, как и его отзывчивое сердце, были широко распахнуты для всех.

Много интересных людей повстречал я у Михаила Николаевича. Никогда не забуду профессора Московской консерватории Николая Сергеевича Жиляева. В ту пору он служил в штабе фронта. Я частенько заставал его у Тухачевских за роялем. Жиляев был учеником Танеева, но отдавал предпочтение Скрябину. Михаил Николаевич тоже преклонялся перед музыкой Скрябина, мог слушать ее часами. Жиляев играл скрябинские сонаты на память, играл превосходно, доставляя своему другу истинное наслаждение.

Мы шли по площади мимо Дома Советов в направлении городского парка.

— Однажды Михаил Николаевич познакомил меня с профессором Эрденко, — все более оживляясь вспоминал Рувим Описович. — Бывая в Смоленске на гастролях, знаменитый скрипач навещал семью Тухачевских, где все высоко чтили его талант. Домашние концерты Эрденко затягивались до поздней ночи.

В 1923 году в наш город приехал тогда еще совсем юный Дмитрий Цыганов. Сольный концерт Цыганова состоялся во Дворце труда, где сейчас находится Дом культуры профсоюзов. В сопровождении смоленского симфонического оркестра он исполнял концерт Чайковского.

Играл Цыганов вдохновенно. После концерта Михаил Николаевич зашел к нему за кулисы, представился и завел профессиональный разговор о музыке. Беседа затянулась. Они продолжили ее в доме у Тухачевского, а потом долгодолго музицировали. Эта встреча положила начало теплым отношениям, которые связывали маршала с Государственным квартетом им. Бетховена. Особенно любил Тухачевский слушать в исполнении бетховенцев Седьмой квартет Бетховена (фа мажор, опус 59) с его замечательной русской темой.

В самом конце улицы Карла Маркса мы остановились против дома, обращенного фасадом к 7-й школе. Кто из смолян не знает этого дома?

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание