Выпуск № 2 (303) | 1964 - страница 23

в одно прочное целое. В концерте мало контрастов. Может быть, не следовало отказываться от медленной средней части?

В симфонической музыке Эстонии возникло тяготение к драматическим, эмоционально острым образам. Помимо концерта Коха, показательна в этом смысле и симфоническая картина Л. Веэво «Тени». Ее краски суровы и даже порою зловещи. Огромные нарастания проникнуты мрачным пафосом. Композитор проявил изобретательность в области оркестровки и гармонии; жаль, что тематический материал пьесы оказался не слишком ярким и определенным.

Да и авторский замысел не вполне понятен. По словам самого Веэво, его симфоническая картина не имеет программы, в основе ее лежит «философская идея». Какая именно? Музыка не дала на этот вопрос достаточно ясного ответа.

Три оркестровые серенады X. Юрисалу, образующие стройный по форме цикл, привлекают поэтичностью, изяществом, тонкостью звучания. Композитор обращается к миру природы (вторая серенада, написанная в характере ноктюрна), удачно использует активные ритмы марша (третья серенада). Оркестровка сделана мастерски. По своему оркестровому стилю пьесы Юрисалу отличаются от сочинений Коха, Веэво, Тамберга, в которых ощутимо тяготение к экспрессивной трактовке тембров. Серенады Юрисалу отмечены скорее чертами импрессионистской музыкальной живописи — колоритной, несколько изысканной.

На пленуме я смог познакомиться с двумя симфониями — Третьей X. Эллера и Второй — А. Гаршнека. Симфония X. Эллера — старейшего деятеля эстонской музыкальной культуры, педагога и воспитателя многих эстонских авторов — написана в классических формах. Здесь нет гармонических или каких-либо иных новшеств. Но, пользуясь испытанными средствами, маститый автор стремится выразить мысли и чувства своих современников. Задуманная в лирико-драматическом плане, симфония отличается глубиной и свежестью высказанных в ней чувств; ее пронизывает идея жизнеутверждения.

А вот Вторую симфонию А. Гаршнека никак не назовешь удачной. Автор хотел рассказать в ней о советской молодежи, но не нашел достаточно убедительных и индивидуально-своеобразных музыкальных образов. Большее впечатление оставила первая часть этого трехчастного цикла. Есть в ней оживленность и беспокойство («тревожная молодость»). Порой можно уловить далекие отзвуки Первой симфонии Д. Шостаковича. Вторая часть, задуманная как рассказ старого рабочего-революционера, который, беседуя с молодежью, вспоминает о давно минувших годах, получилась растянутой, несколько аморфной по форме. Да и музыкальный материал в общем бледноват. Бодрый, веселый финал уже не может поправить дело; композиционное здание развалилось, и теперь его не соберешь. Вновь приходится говорить о том, что нашим композиторам не всегда удается успешно решать сложные музыкально-драматургические задачи, связанные с симфоническим зодчеством.

Прослушав первую часть Концертино для флейты с оркестром К. Синка, я сказал соседу: «Как хорошо написано! Где он учился?» — «Да он и сейчас учится! В Ленинграде, на втором курсе консерватории». — «Как? Автор еще студент?» — «Студент. А Концертино он написал до поступления в консерваторию». После такого ответа осталось только развести руками...

Открывает Концертино мужественное Allegro, с несколько угловатой «мускулистой» темой и упругими ритмами; затем следует медленная часть — лирическая, родниково чистая и свежая. И, наконец, светлый финал, отмеченный неоклассическими чертами. Форма финала Концертино не вполне органична. Но можно ли требовать совершенства от композитора, еще не завершившего своего профессионального образования?!

К. Синк хорошо чувствует выразительно-тембровую природу инструментов. Он отлично знает флейту, ее «характер», ее «склонности» и «капризы». В первой части в звучность струнного оркестра удачно вкрапливаются ритмы ударных. Во второй — красиво сочетание флейты с аккордами челесты.

Возвращаясь к произведениям ораториального жанра, скажу несколько слов о «Реквиеме» памяти погибших солдат композитора Б. Парсаданяна (автор текста — молодой поэт В. Гришин).

Не только советские, но и некоторые зарубежные композиторы стремятся глубоко переосмыслить форму реквиема, вдохнуть в нее новые идеи, современное, жизненное содержание.

Две мировые войны пронеслись по планете подобно каким-то космическим вихрям, сеющим смерть и разрушение. В этих войнах погибло более ста миллионов человек. Американский вице-адмирал в отставке Генри Л. Эккле написал о том, что во вторую мировую войну Соединенные Штаты расходовали примерно 200 тысяч долларов на каждого убитого солдата и офицера противника. Не знаю, известны ли эти страшные цифры английскому композитору Б. Бриттену. Но как прогрессивный художник он несомненно понимает, что такое война XX века (даже если

она ведется без применения термоядерного оружия). Вот почему так вдохновенно, так покоряюще сильно звучит его «Военный реквием». Однако Б. Бриттен не отказался полностью от канонических церковных форм траурной мессы. В его «Реквиеме» они чередуются с эпизодами, раскрывающими антимилитаристскую тему. Протест против ужасов военных кровопролитий сочетается с религиозной идеей загробного успокоения.

Советские композиторы, создавшие гражданские реквиемы памяти героев революции и Отечественной войны, избрали иной путь. Они решительно отбросили все религиозно-церковные атрибуты, обратившись к свободному развитию форм советских ораторий и кантат, жанров революционного массового творчества (песни, гимны, траурные революционные марши и шествия).

Б. Парсаданян в своем «Реквиеме» опирается на традицию советских траурно-героических композиций, стремится выразить и скорбь о погибших на поле брани, и призыв преградить путь войне. Но почему же произведение, посвященное столь важной, столь волнующей теме, не вызывает сильных ответных чувств? Думается, автор нередко пользуется слишком уж «проверенными» приемами. Сошлюсь на следующий пример. Один из разделов «Реквиема» построен на теме Dies irae. Мы хорошо помним, как воплощена эта мелодия в музыке Берлиоза, Листа, Чайковского, Рахманинова. К ней не раз прибегали и советские авторы — Н. Мясковский в Шестой симфонии, Д. Шостакович в музыке к «Гамлету», Д. Кабалевский в опере «Кола Брюньон». И уж если композитор еще раз использовал тему Dies irae, ему надо было бы сделать это по-своему, найти какой-то новый «угол зрения». Этого, к сожалению, не случилось.

Я не имел возможности подробно разобрать все программы Таллинского пленума. Однако и те сочинения, о которых шла речь, дают право сделать вывод: эстонская симфоническая музыка становится все интереснее, богаче, ее лицо определяют произведения, правдиво воплощающие образы советской действительности.

В заключение хочется поблагодарить исполнителей, участвовавших в открытом концерте пленума: симфонический оркестр Эстонского радио, дирижера Неэме Ярви, пианиста Игоря Жукова, очень хорошо исполнившего сольную партию концерта Я. Коха.

Настала пора прощаться с Таллином. Я вышел из большого здания, где помещаются оперный театр «Эстония», филармонический концертный зал и Союз композиторов. Холодный позимнему ветер кружил редкие снежинки. В черном небе горела огненными рубинами телевизионная мачта. Покидал я Таллин с чувством удовлетворения: здесь пишут и исполняют музыку, несущую людям радость.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание