день сессии». Это естественно. Экзамены — проверка профессиональных качеств, смотр знаний, испытание товарищества и чуткости в беспокойную и ответственную пору. Где, как не в этих материалах развернуться широкой панораме вузовской жизни — напряженной, многообразной, а порой и не лишенной особых, чисто «экзаменационных» курьезов! Но — странно — статьи и заметки на эту тему отличаются....

Впрочем, пусть читатель сделает выводы сам.

Вот газета от 9 января сего года. «Прошли первые экзамены» — один из ее «головных» материалов. Экзамены серьезные — по истории партии. И что же? Мы узнаем, что из «27... теоретиков, пианистов и оркестрантов 18 студентов получили отличные оценки», и что «особенно глубокие ответы были у...» — дальше перечень фамилий.

Заметка эта, самый ее дух и стиль, слова, которыми она написана, — все представляется символичным. Порадовали такие-то. Добросовестно отнеслись к делу такие-то. К сожалению, ниже своих возможностей сдали такие-то. Цифры, фамилии, проценты. И только. А люди, их опыт, маленькие творческие победы и неудачи на экзаменах — где-то там, за «бортами» газеты. Не верите? Тогда перечитайте заметки «Студенты сдают политэкономию» (24.1.62), «Ответственная пора» (20.VI.62), «Госэкзамены на оркестровом факультете» (27.VI.62), «На кафедрах профессора Д. Ойстраха и Д. Цыганова» (23.1.63), «Экзамены показали» (20.11.63), да, пожалуй, и все другие, посвященные этой теме.

А сообщения о комсомольской работе?

Их много, этих сообщений. Есть интересные. Вот 27 апреля прошлого года газета рассказала, выпускники — пианисты и дирижеры-хоровики — решили каждому вступающему в жизнь молодому специалисту давать комсомольскую характеристику. Это хорошо, правильно. Ищем еще новое, свежее, поучительное. Маловато! «За активную работу каждого комсомольца» называется статья Л. Штурман, опубликованная 5 ноября прошлого года. Автор — студентка. Она может еще и не понимать, что унылая регистрация событий (такой-то работал недостаточно инициативно, а такой-то еще хуже) еще ничего не дает читателю. Но ведь редакция-то обязана это понимать? Впрочем, чего же ждать от информации об отчетно-выборном собрании одного (факультета (теоретико-композиторского), когда еще более глухо и пассивно сообщается об общевузовском комсомольском собрании (12.XII.62).

...Прочли — и не поверили. Несколько крошечных абзацев. Состоялось... В своем докладе подвел итоги... Много говорилось о воспитательной работе... Подчеркивалась роль общественных наук... В прениях выступили... В новый состав комитета вошли...

Да был ли на собрании анонимный автор заметки? А если был, так неужели и вправду не о чем ему написать? Неужели и впрямь 3–4 часа (не меньше ведь, наверно!) ребята — комсомольцы столичного художественного вуза — мучились необоримой скукой, которой за версту несет от этого сообщения! Но тогда разве такой должна была быть статья? Разве не вправе был бы читатель искать в ней тревогу, страстное желание найти ответ на вопрос: почему? По какой причине?

А вот «индивидуальный случай»: «Комитет ВЛКСМ консерватории рассмотрел вопрос о поведении студентки Г. Барковой на распределении и принял решение об исключении ее из рядов ВЛКСМ» (30.V.62). Вот так. Принял решение об исключении. И все. За какое поведение? Чем его объяснить? Как студентка дошла «до жизни такой»? Кто в этом повинен? Ничего это читателю, а может быть, и редакции неизвестно.

И вот прочитав все эти материалы, нам захотелось поставить один очень важный вопрос: что же, это дремучее равнодушие — равнодушие только одной газеты? Или оно — отражение равнодушия самой консерваторской жизни, прямое и закономерное следствие ее вялости, инертности?

Видно, не нам одним пришел в голову этот вопрос. Бывший секретарь комитета ВЛКСМ консерватории И. Константинов так и назвал свою статью — «Против равнодушия» (10.Х.62). И там процитировал эпиграф к знаменитому роману Бруно Ясенского: «Не бойся врага — самое большее, что он может сделать, это убить тебя. Не бойся друга — самое большее, что он может сделать, это предать тебя. Бойся равнодушных, ибо по их вине существуют на земле предательство и убийство». Сильная цитата! Куда уж больше... Невольно вспоминаются строки из передового материала номера от 27.VI.62: газета писала о «нетерпимом равнодушии... всего (!) комсомольского коллектива» к проступкам морально-этического порядка. А вот характерное признание из доклада ректора А. Свешникова на заседани Совета консерватории, посвященного ее задачам в связи с решениями XXII съезда КПСС (14.11.62): «Тот день, когда они (молодые люди. — М. С.) читают приказ о зачислении их в вуз, запоминается ими как один из самых счастливых дней жизни. А дальше наступают «будни», развивается равнодушие, ничто уже не волнует и не увлекает». Правда, здесь же, несколькими абзацами ниже: «...у нас много хороших, талантливых студентов. И не так уж равнодушно они смотрят на жизнь, как нам иной раз кажется».

Так как же все-таки: развивается равнодушие или это только «иной раз кажется»?

...Будем исходить из того, что студент первого курса консерватории — нормальный молодой человек. Он любознателен. Он страстно влюблен в музыку. Он не пришел в консерваторию со злостным намерением развалить комсомольскую работу, сорвать политчас или надуть редколлегию своей стенной газеты. Ничего подобного! Он мечтает научиться хорошо играть или петь, или дирижировать, если он исполнитель. Писать хорошую музыку, если он композитор. Хорошо знать и анализировать музыку, если он теоретик или историк. Как ему помогает его студенческая газета?

Немало важных проблем затронул в последнее время на своих страницах «Советский музыкант». Самых разнообразных. Но ни одну не «довел» до конца. Вот на выбор несколько показательных примеров, включающих и вопросы учебно-производственные, и собственно творческие, и воспитательные.

Проблема первая. Учебный план для теоретиков и историков. Многие поколения музыковедов могут поделиться своим опытом борьбы против этой «инфернальной» силы. Борьбы, изредка приносящей незначительные плоды, но в общем безуспешной. И, наконец, газета возвысила свой голос: в мартовских номерах за этот год было опубликовано несколько материалов, а в номере от 17 апреля дана целая подборка высказываний: декана факультета Т. Мюллера, зав. кафедрой истории русской музыки А. Кандинского, и. о. зав. кафедрой инструментовки Е. Макарова и студентки Ю. Евдокимовой. Редакция правильно поступила, поместив эту критическую подборку. Как известно, предполагается сократить учебный план историков и теоретиков до 4 лет обучения, что невероятно уплотнило бы и без того насыщенную программу и привело бы к фактически заочному написанию диплома в первый — самый трудный год самостоятельной практической деятельности. Но лишь угроза нового плана приутихла, — взволнованные голоса на страницах «Советского музыканта» тотчас замолкли. А разве больше не о чем спорить?

Возьмем хоть положение с историей музыки. Изучается она так: сначала «проходят» всеобщую зарубежную, потом русскую, потом (только со 2 полугодия 4-го курса!) советскую, музыкальную культуру народов СССР. На практике это означает, что студенты знакомятся с течениями современного западного искусства, не имея (по учебной программе) представления о Прокофьеве и выбирают себе темы дипломных работ чуть ли не накануне вступительной лекции по истории советской музыки.

Или другой вопрос — о семинарах, в частности, о семинаре по критике. Когда-то он неплохо работал (на рубеже 40–50 гг. им руководил К. Розеншильд). Сейчас он фактически бездействует. Правда, на 2 курсе есть «редакторский» семинар. Беседуем со студентами, спрашиваем: что это такое? Оказывается, их знакомят с техникой типографского производства, учат корректировать нотный текст (это очень хорошо). Но и только. Обращаться с литературно-критической рукописью они, конечно, не умеют, и никто об этом не заботится. Таким образом, за исключением редких курсовых работ молодые музыканты фактически не работают самостоятельно по специальности «история музыки», в то время как по теории они еженедельно выполняют сложные домашние задания. Сколь пагубно сказывается подобное положение вещей на воспитании молодых специалистов, особая тема. А пока отметим только: вот нужная, актуальная тема для выступления консерваторской газеты...

Проблема вторая. Борьба с либерализмом в оценках. В общих речах, теоретических выступлениях на эту важную тему сказано немало откровенных и, по-видимому, справедливых слов. Сошлемся, к примеру, хоть на тот же номер от 17 апреля, где в статье «За глубокое изучение марксистско-ленинской теории» прямо говорится: «Т. Л. Логовинский отметил факты незаслуженного захваливания в оценке классных вечеров студентов и аспирантов консерватории». Подобных свидетельств в газете можно найти немало. Но еще больше в ней другого: этого самого незаслуженного захваливания.

Да, конечно, мы не слышали всех тех вечеров, концертов, выступлений, о которых пишет газета. А пишет она (под рубрикой «В залах консерватории») об игре исполнителей много, и в этом — заслуга редакции. Иногда в такого рода материалах встречаются даже критические замечания: так, Р. Хананиной «хотелось бы услышать больше звуковых откровений» (?) в исполнении студенткой Р. Асриян «Хроматической фантазии и фуги» Баха (см. статью «Яркое впечатление», 12.VI.63). Допустим, пожелание законное, хоть и абсолютно туманное. Большинство же других рецензентов просто слов не находит от восторга.

«Самое придирчивое ухо не обнаружило бы в сыгранных ансамблях никаких шероховатостей», — пишет В. Натансон («Концерт кафедры общего фортепиано», 24.1.62); «...Хочется отметить общий высокий уровень всего вечера», — радуются Б. Кузнецов и Ю. Янкелевич («Играют молодые скрипачи», 12.XI 1.62); «Исполнение всей программы концерта было на большой высоте», — вторит им Л. Гордзевич («Нашей дружбе крепнуть», 20.11.63); «Классный вечер проф. Н. П. Емельяновой в Малом зале отличался в целом очень высоким уровнем исполнения», — не отстает 3. Игнатьева («Вечер класса проф. Н. П. Емельяновой», 17.IV.63 г.); концерт «порадовал слушателей и высоким профессиональным уровнем исполнения всех участников вечера», — уверяет Б. Яголим («Концерт советской музыки», 29.V.63); «Программа... была с большим успехом повторена в Ленинграде и вызвала восторженные отклики присутствовавшей публики», — сообщает Н. В. («Играют студенты класса Л. Н. Оборина», там же); «Следует сказать об исключительно высоком профессиональней и художественном уровне всего концерта в целом»,— заканчивает свою статью Н. Яковлева («Посвящено творчеству С. В. Рахманинова», 12.VI.63).

Мы не сомневаемся: концерт класса Э. Гилельса действительно произвел отличное впечатление, как об этом написала О. Жукова (24.Х.62). Но этого рецензентке показалось мало, и она сказала о студентах то, что даже не о каждом мастере скажешь: «исключительно глубокое, содержательное раскрытие образов сонат Бетховена»¹.

Вот видите: исключительно, восторженные, никаких шероховатостей, все участники...

9 мая прошлого года газета «Советский музыкант» опубликовала хороший, по-настоящему смешной фельетон «Теплым звуком...» (жаль, автор скрылся под псевдонимом «А. Б. Рицензент»), в котором мы прочли: «Вообще все выступавшие — яркие таланты и дарования, в будущем, несомненно, выдающиеся виртуозы, а их руководитель — профессорско-преподавательская величина мирового масштаба». Что ж, по смыслу своему это) фрагмент мало чем отличается от приводившихся выше. Так на практике осуществляется «борьба» с либерализмом в оценках...

Проблема третья. Нравы и быт Дмитровского общежития. Начнем этот небольшой

__________

¹ Подчеркнуто везде нами.— М. С.