Выпуск № 9 (298) | 1963 - страница 14

итальянцы: Антонио, Карина, Джованни. Чтобы придать их характеристикам национальные черты, проще всего было бы использовать, например, интонации неаполитанских песен. Соловьев-Седой пошел иным путем: он обобщенно, своим языком, передает свойства национального характера этих героев. В молодых влюбленных — Антонио и Карине — композитор показал по-южному жгучую, открытую, безоглядную страстность. Она выражена в серенаде Антонио, и лучше всего в его первом дуэте с Кариной, вершину которого составляет тема их любви:

Прим. 1

Эта новая лирика Соловьева-Седого заметно отличается от той, какую мы знаем по его песням, по-«седовски» задушевной и в то же время по-русски сдержанной, скромной в своем внешнем выражении. Как истинный драматург, он сумел перевоплотиться ради того, чтобы далекие нам герои предстали перед советскими зрителями именно итальянцами. Не менее типичны в этом смысле куплеты отца Карины, Джованни. Когда старик жалуется или сердится, его интонации становятся подчеркнуто, преувеличенно жалобными или гневными. А когда еще вмешивается Карина, вступающая в перебранку с отцом, то кажется, будто перед нами сценка из итальянского неореалистического фильма, где нетерпеливые спорщики, чуть что, готовы топать ногами друг на друга. Опять же это не просто «хлесткие» опереточные номера, но и живые зарисовки национальных характеров.

Блестяще сделаны сатирические портреты монахов. Особенно хорош их квартет из первого акта. В музыке, в отличие от либретто, они предстают не примитивными глупцами, а хитрыми лицемерными ханжами. Виртуозно вплетает композитор в мелодическую линию припева благочестивые молитвенные интонации. В окружении куплетных фраз, в бойком ритме они звучат с неподражаемым комизмом.

Метки и другие зарисовки — песенка-танец Мэри Пиксон, песня африканского негра Тома, хотя в них гораздо больше стилизации, подражания хорошо известным образцам (в первом случае американским джазовым танцам, во втором — негритянским песням).

Сравнительно меньше места занимают в «Олимпийских звездах» музыкальные портреты советских людей. Но и здесь немало ярких удач.

Основная характеристика советских яхтсменов — это их песня-марш «Здравствуй, солнце золотое».

Прим. 2

Хорошо схвачены здесь не только общие черты советской массовой песни, но и специфические приметы спортивного марша, очень светлого, радостно приподнятого и оживленного, с повторами (перекличкой) коротких фраз-возгласов.

В дуэте Виктора и Антонио (с хором), поющих о Ленинграде: «Помнишь белые ночи на Стрелке», — композитор оказался, как говорится, «у себя дома» и в прямом смысле слова (речь идет о Ленинграде), и в переносном (ситуация потребовала мягкой задушевной лирики):

Прим. 3

И этот номер встал в один ряд с лучшими из прежних лирических откровений Соловьева-Се-

дого. Мелодия запева «растяжками» и раздумья героев.

Затем музыка приобретает колышущееся движение баркаролы. Красочные вибрирующие аккорды дрожат и расплываются, как следы весел на невской воде... Все это и наглядно, и в высокой степени поэтично.

Пожалуй, особенно искусно пользуется Соловьев-Седой средствами ритма. Едва лишь возникает опасность вялости, пассивного повтора исчерпавших себя оборотов, назойливой «квадратности», как он освежает мелодический образ едва уловимым ритмическим сдвигом — и привычное опять кажется новым, впервые родившимся. Вслушайтесь хотя бы в напев «Марша яхтсменов» (пример № 2) и обратите внимание на то, как он несимметричен, как начало второго предложения «наступает» на окончание первого, разрушая квадратность, как в конце синкопа сталкивается с метрическим акцентом и т. д. Тут же и редкое ладовое отклонение (мелодический мажор в восходящем движении). Все это остроумно и в то же время совершенно естественно, незаметно для слуха, воспринимается легко.

Другое средство обновления привычного — гармония. Она в «Олимпийских звездах» достигает необычной даже для Соловьева-Седого цветистости. С увлечением «играет» композитор гармоническими красками, по-разному расцвечивая повторяющиеся звук или попевку. Широко пользуется он сложными комплексами из арсенала джазовой музыки. В некоторых случаях гармония приобретает изобразительную или характеристическую роль: например, в дуэте Виктора и Лиды, где смешны «квохчущие» секунды.

Особенно ценна гармоническая изобретательность Соловьева-Седого там, где она помогает обогатить мелодику. Например, в квартете монахов необычный ладо-тональный план (ля бемоль мажор — си бемоль мажор — фа минор) дает возможность дважды повернуть мелодию в совершенно неожиданную сторону. И эти парадоксальные повороты здесь очень уместны, так как целиком отвечают характеру монахов, готовых в любой момент покинуть путь благочестия.

Правда, иной раз Соловьев-Седой чересчур увлекается изобретениями, и тогда гармоническое сопровождение простой мелодии превращается в сплошной ряд септаккордов, нонаккордов и прочих «роскошных» звучаний, или же ритм становится столь капризным и нарочито льется неторопливо, с остановками — моментами сбивчивым (как во втором дуэте Антонио и Карины), что даже хорошо знающие свои партии певцы начинают в испуге поглядывать на дирижера, боясь сбиться. Таких мест в «Олимпийских звездах» немного, но представляется необходимым обратить внимание композитора на опасность утери простоты.

Итак, достоинства музыки «Олимпийских звезд» во многом определяются тем, что Соловьев-Седой показал себя здесь не только талантливым автором песен, но и драматургом. Ну, а недостатки? Они связаны как раз с тем, что композитор не решился отступить от некоторых «канонов» опереточной драматургии. В оперетте «полагается» быть только одной настоящей лирической паре — и в «Олимпийских звездах» вся любовная лирика отдана Антонио и Карине. Тут и большие дуэты, и серенада, и ария. А Виктор и Лида, герои, казалось бы, наиболее близкие Соловьеву-Седому, для которых он наверняка мог бы написать развернутые лирические номера, «пробавляются» шуточными куплетами, поскольку идут по разряду «простаков». Не повезло и тренеру советской команды. Его итальянский коллега синьор Джованни Беретти попал в «комические старики» и, заняв в оперетте «законное» место, получил два сольных номера. А советский тренер, кроме как в хоре, не поет ни одной ноты, так как не подошел под традиционное амплуа.

Еще один пример — финал второго акта (праздник дружбы спортсменов разных стран в «олимпийской деревне»). После сюиты национальных танцев (кстати говоря, исполняемых почему-то под одну и ту же музыку русской кадрили) идет, как того требует традиция, драматическая сцена: ссора Антонио и Виктора. Мягкому и доброму таланту Соловьева-Седого острый конфликтный драматизм, как известно, в общем-то чужд. Но композитор не захотел (или не сумел) отступить от схемы, и пришлось ему писать некую «общедраматическую» музыку, давать реминисценции ранее звучавших тем, соединяя их с новыми, порою мало подходящими к ним словами и т. д. Получилось нарочито, натянуто...¹

_{_________}

¹ Например, музыкальные фразы из «Марша яхтсменов», которые слушатель запомнил со словами «над нами небо голубое, голубое море зовет нас вдаль всегда...», звучат в финале второго акта с таким текстом (в партии Виктора): «Какая подлость! Подумайте, какая подлость!» Так же нелепо подтекстованы здесь по-новому фразы из песенки Мэри Пиксон о Сан-Францнско, переданные Карине.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Прим. 1

Прим. 2

Прим. 3

Содержание