Выпуск № 7 (296) | 1963 - страница 33

(Аникиенко). Не понимаю. Все ваши распоряжения иллюстрируйте: кого посылаете и куда посылаете. А то стоите на месте и поете. Два слова не разберу и ничего не понял. Смысл всей сцены передайте, а не только стоя на месте пойте.

(Бауману). Ничего не услышал, что сказал Бауман.

П. Златогоров. Оркестр заглушает.

Вл. И. Немирович-Данченко. Пусть он тогда крикнет, а не поет.

Повторение

(Аникиенко). Не так его (Чирикина) ждать. Зачем полез туда (вглубь) его ждать?

Коренев хорошо играет.

«Баян играет» — «Вернемся с победой».

Зачем (во время арии) там (на веранде) кто-то возится. Это отвлекает. Полная статика. И у колодца (стоящий) много двигается.

(Аникиенко). А если вот здесь поет (арию). (Владимир Иванович показывает: оперся на бревно обгорелого домика). По-моему, так лучше. Там (у березы) красиво, а здесь как будто удобнее для пения.

«Гармонь играет» — «Вернемся навсегда».

(Аникиенко). Все хорошо, но пошел потом (к сельсовету) не в том ритме.

(Показ перехода Листрата.)

Направо от себя посмотрите, откуда ждете (Чирикина).

«Федька окаянный» — «Ненадолго».

Почему Фрол с такой тросточкой? Я говорил толстая палка. Руки у всех белые — этого не может быть.

«Федька окаянный» — До конца акта.

У меня полное -впечатление: неясно, нечетко. Чем это отличается от надоевших картин этой эпохи? Не могу разобрать. Может быть, это очень скоро можно сделать, но надо работать. Так приготовили, но художественно далеко не доработано. Конец неясен. Публика не поймет. Что хочет жениться, пропало. Когда Канделаки скажет: «Война, а ты жениться хочешь», — тогда поймут, потому что у него дикция хорошая. А дуэт хороший? Что в нем хорошего? Мизансцены дешевые.

П. Златогоров. Я думаю, что вы, Владимир Иванович, преувеличиваете недостатки. Хочется, конечно, чтобы было вдесятеро лучше. Ослабевают темпы в работе. Но чтобы зритель пришел и не понял, что здесь происходит, — этого не может быть.

Вл. И. Немирович-Данченко. Я просто говорю: ничего интересного.

П. Златогоров. Я говорю: замечательно.

Вл. И. Немирович-Данченко. А что вас заинтересовало? <...> Какой кусок вам понравился в этом акте? Первый кусок непонятен. Ария Аникиенко — ничего хорошего. Дуэт с Наташей мимо проскакивает. Бауман выскочил — не понимаю, что он говорит. Отец выскочил — не понимаю. Ссоры (между отцом и сыном) не понимаю. Кулаков не понимаю. Пермяков неясен. <...> Даже, что он батрак, и это не доходит.

Это не воспринято как элемент художественной радости. Я не могу разобрать, что в этом акте хорошего. Да, все прилично, а уж выход Антонова такой жалкий.

Партизаны пошли — что это коммунисты пошли? Мы подчеркиваем, что это вдохновенное дело? А пошли на него... хористы, а не те, которые идут на бой... Их надо всех вдохновить.

Голоса, кажется, хорошие, но они еще нигде не развернулись.

Огромная работа, что я и предвидел. Нельзя начинать (спектакль) с этого. Я сколько указываю мест, которые требуют работы.

П. Златогоров. Весь разговор Листрата со Сторожевым — два лагеря, это очень ясно.

Вл. И. Немирович-Данченко. Это одна десятая доля. <...>

П. Златогоров. Пермяков показался великолепно.

Вл. И. Немирович-Данченко. Разве можно сказать великолепно? Недурно поет, и то хорошо. Это терпимо.

Это на три с плюсом, это на три с плюсом, это на четыре с минусом, а мне нужно на пять.

30 мая днем. После репетиции.

Ну, спасибо за работу и давай нам судьба удачи, счастливых условий.

Все. Спасибо вам, Владимир Иванович! (Аплодисменты)

Владимир Иванович. Спасибо второе: режиссуре — Златогорову, Маркову. Третье спасибо Акулову, четвертое — исполнителям и вам всем.

Т. Хренников. Я пользуюсь случаем сказать, что эту свою оперу я посвящаю Владимиру Ивановичу (аплодисменты. Вл. Ив. пожимает руку Хренникову и целуется с ним).

Владимир Иванович. Я очень горжусь тем, что для меня это первая настоящая советская опера и, может быть, первый настоящий советский спектакль оперный (аплодисменты).

Теперь мы себя похвалили — посмотрим, как нас завтра будут принимать.

После обсуждения показа оперы «В бурю» Комитету по делам искусств и реперткому.

Вл. И. Немирович-Данченко.

Тут было много замечаний очень верных, которые заставят нас что-то исправить или переделать. Но есть замечания, в которых я очень колеблюсь.

Наш финал мне гораздо больше по душе.

После ленинской картины у всякого композитора была бы концовка на пятнадцать минут и занавес бы опустился. А Хренников берет глубже: мало того, что Фрол пришел от Ленина с бумагой, его еще убивают. Нельзя после пятой картины сразу вести к концу, нужен еще громадный акт, в котором, как в трагедии гречеокой, ряд сильных эпизодов, один сильнее другого. Завершать это каким-то общим апофеозом трудно. Психологически актрисе это невозможно сделать. У Наташи только что убили отца, ранили Леньку, а она должна: ах! — расцветать и улыбаться. Кто-то оказал: она мало улыбается. Мне этот образ и нравится тем, что он необыкновенно пламенный! Пламенная девушка, которая может быть настоящей революционеркой, которая загорается до того, что рассудок теряет, когда «Листраткина забава». У нее личная драма так полно сливается с сочувствием ко всей деревне, и вдруг она должна улыбаться, только потому, что вам хочется, чтобы она улыбалась. Но, очевидно, здесь есть что-то такое, с чем нельзя не посчитаться, раз об этом говорят. <...>

Вопрос об изображении Ленина. Это вопрос принципиальный. У автора это сделано тонко: в первом действии, как только заговорили о партии, он снимает музыку и начинает речитатив. Вошел Ленин — он снимает музыку. Мы идем дальше. Публика вызывает исполнителей, они выходят, а Петров не выходит. Он выходит в конце, снявши грим. Может быть, через год, через два года найдется лучший прием, но в этом приеме есть что-то хорошее.

О веревке — это довольно важное замечание. Раз общее впечатление, что это начинает походить на мелодраму, значит, надо с этим распрощаться. Как мы выйдем из этого, я пока не знаю, потому что здесь огромный кусок музыки, который надо наполнить действием. <...>

Меня, когда работа кончается, занимает более глубокий вопрос, гораздо более сильный, который здесь попутно намечается, но никак не ставится крепко и радикально. Я рад, что еще раз могу сказать об этом. И думаю, что этот вопрос должен быть поставлен очень крепко, в особенности молодыми театрами оперы. Они должны понять, что же представляет собой этот спектакль, если на него смотреть не просто как на отдельно взятую постановку сезона, а как выражение направления нашего театра?

То, что вы определяли волнением с начала до конца, то, что вы следили за развитием страстей человеческих, за этим очеловечиванием музыки, — дирижер Стоковский в Филадельфии говорил, что обыкновенно оперу слушают так (откинувшись в кресле — показал), а здесь так

Вл. Немирович-Данченко и Т. Хренников, 1939 г.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Вл. Немирович-Данченко и Т. Хренников, 1939 г.

Содержание