Выпуск № 6 (295) | 1963 - страница 42

даже упражнения Елена Климентьевна всегда умеет сделать средством не только вокального, но и музыкального воспитания певца.

Этого она хотела добиться и в работе с Милашкиной. Но увлечение звуком, и без того достаточно сильным, словно сковывало душевные порывы молодой певицы.

Слушая ее вокализы, Елена Климентьевна перебирала в памяти десятки романсов и арий, стараясь выбрать такую, которая бы разом всколыхнула в душе девушки ее нетронутые чувства, взволновала ее красотой мелодии, разбудила творческую фантазию... И вот, интуитивно ощутив, что Тамара принадлежит к натурам упорным, волевым, которые лучше всего раскрываются в преодолении сложных задач, Катульская смело дала ученице знаменитую арию Глюка «О, del mio dolce ardor», которую по программе положено петь не раньше третьего курса. Правда, перед этим педагог сказала, что петь таким звуком, каким она привыкла, больше нельзя. От ее взгляда не ускользнул хмурый, диковатый, чуть недоверчивый взгляд Тамары. Почему нельзя? Ей ведь все говорят, что у нее хороший голос...

И вот педагог начал битву за то, чтобы пробудить в ученице артистку. Елена Климентьевна верила в силу высшей красоты музыки Глюка. И тогда, в процессе освоения вокального содержания арии, начнется первый этап воспитания музыкальной выразительности.

Она не ошиблась в своих предположениях. Избранная ария из оперы «Елена и Парис» принадлежит к числу тех бессмертных глюковских мелодий (как и знаменитая ария Орфея, или гениальная флейтовая тема Элизиума, или ария Альцесты), которые живут вот уже двести лет и радуют человечество необычайной гармоничной красотой запечатленного в них чувства. В подобных мелодиях Глюка Берлиоз видел всегда «верное и в то же время вполне естественное выражение, мудрое расположение всех частей, простоту гармонии, ясность рисунка и особенно неизмеримую силу, которая способна привести в трепет человека, умеющего оценить ее».

И Тамара сумела оценить музыку Глюка, хотя она ей и не сразу далась. Те, кто знает эту арию, помнят, что строгая, гибкая пластика ее мелодии передает с удивительным благородством сдержанное, целомудренное переживание. Это требовало от ученицы идеальной чистоты звуковедения при соблюдении всей сложной шкалы динамических нюансов, в которых должна найти выражение сосредоточенность чувств. Ведь в Глюке нельзя скрыть свое неумение за яркостью открытых, иной раз преувеличенных эмоций: они сразу сломают архитектонику произведения.

Красота музыки раскрывалась ученице постепенно, и постепенно росла влюбленность в арию. А вместе с этим и голос, освобожденный от необходимости производить «музыкальный шум» (как иронически называл пристрастие к громкому пению Ромен Роллан), начинал приобретать гибкость, подвижность. Увлечение Глюком дошло до того, что Катульская должна была уступить настойчивому желанию своей ученицы петь эту арию на экзамене.

Риск был большой. Брал его на себя целиком педагог. Но Тамара ходила за Еленой Климентьевной по пятам и уговаривала ее не волноваться, обещая обязательно спеть хорошо. Свое обещание она выполнила: экзамен сдала на «пятерку». Освоение вокального стиля Глюка открывало ученице путь к другим классикам — Баху, Генделю, Бетховену, Глинке. Но хотя Милашкина очень хорошо закончила первый курс, Елена Климентьевна не считала, что ее ученица навсегда отвыкла от старой привычки. Эффект громкости слишком сильно, действует. Это вроде спортивного азарта. К тому же Елена Климентьевна уже знала взрывчатый темперамент Тамары. Избыток эмоций, если их не ввести в какие-то рамки, может стать таким же опасным, как и присущая ей ранее скованность. Конечно, значительно проще было бы поручать Тамаре бравурные, подъемные арии и романсы, чтобы дать естественный и само собой напрашивающийся выход ее эмоциональности, но Елена Климентьевна не считала, что ученику, особенно если он талантлив, полезно поручать то, что ему сделать легче. Она хотела переключить эмоциональность Тамары на раскрытие сценического образа, но поставить ее в условия, при которых возможность внешнего проявления темперамента будет исключена как раз необходимостью в точности передать данный характер.

Поэтому Елена Климентьевна стала работать с ней над ариозо Ярославны. Она рассказывала ей о «Слове о полку Игореве», героизме русских людей, отражавших набеги половцев, об архитектуре Путивля, о старинном быте; попутно заметила, что княгини не бегали по коридорам, не съезжали по перилам теремных лестниц вниз и не размахивали руками, когда разговаривали... Расшитые жемчугом платы, окаймлявшие лицо, красиво опускались на их плечи. Носили они длинную одежду, украшенную вышивкой по вороту, запястью и подолу.

Катарина, «Укрощение строптивой» В. Шебалина

Даже показывала Тамаре, как должна держать Ярославна платок, и тут же обратила ее внимание на нестеровский эскиз фигуры боярыни, висящий на стене.

Так, прежде чем начать разучивать ариозо, педагог поселил в воображении Тамары видение облика Ярославны. К музыке же Бородина, ее чисто русскому характеру она подвела ученицу через русские народные песни и особенно «Лучинушку». Знакомая с детства мелодия раскрылась в напеве Елены Климентьевны вдруг с новой стороны: простое душевное чувство приобрело огромную емкость, а сдержанность внешнего выражения подчеркивала его глубину.

Обращение к Бородину стало серьезным шагом вперед в вокально-драматическом отношении. В арии Глюка воплощена одна эмоция. Ариозо же Ярославны по разнообразию действенных задач и динамической смены внутренних состояний представляет собою целую сцену. (Чтобы сосредоточить на них внимание Тамары, Катульская посадила ее на стул посредине комнаты и так и не позволила ей на протяжении всего ариозо даже чуть приподняться.) Минимум движений: только поворот головы или плавный жест рук — от локтя. Полное сосредоточение на музыке, тексте н точное выполнение всех указаний композитора. Большая амплитуда переживаний требует и большой палитры красок.

Распевный речитатив, построенный на повествовательных интонациях:

...Кажись, давно пора бы
От князя быть гонцам ко мне...

сменяется подвижным тревожным эпизодом (росо piú animato), который в свою очередь уступает место раздумчивым фразам, полным тяжелого предчувствия. И снова то тревожная, то ласковая мелодия, проникнутая интонациями народных плачей, широкой русской песенностью. И опять напряженное стремление к кульминации — взрыв отчаяния, тоски и безнадежности, и снова распевная фраза, как и вначале проникнутая любовью, надеждой и грустью...

И вот здесь в Тамаре вдруг открылось ее подлинно русское дарование: богатство душевного чувства, передавшегося через трепетную выразительность самого голоса, «грудная» окраска тембра, который сразу воздействует на слушателя, еще до того, как до него дойдет смысл слов. Из самих интонаций голоса, так богатых психологическим содержанием и разнообразием этого содержания, уже вставал ярко очерченный, подлинно русский национальный характер.

Все найденное в ариозо Ярославны потом подсказало ей необходимые краски для Купавы (дипломный спектакль студии — «Снегурочка») и в какой-то мере для Татьяны.

Но непосредственно подвели ее к образу пушкинской героини романсы Чайковского и Рахманинова. Среди них особую роль в дальнейшем развитии артистического чувства Тамары и, естественно, ее вокального мастерства сыграла «Мелодия» Рахманинова. И здесь снова сказалось удивительное понимание Катульской вдохновляющего значения музыки, умение отобрать из огромного богатства вокальной литературы произведение, и чарующее красотой своей безбрежной мелодии, и вместе с тем сложное по интонационному и ладовому содержанию, выразительным задачам, а следовательно, и требующее от исполнителя полного владения голосом. Такова «Мелодия» — одна из жемчужин рахманиновского творчества, в то же время «не запетая» именно из-за удивительной новизны, иногда даже неожиданности интонационного движения. Для Тамары, несмотря на

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Катарина, «Укрощение строптивой» В. Шебалина

Содержание