Выпуск № 11 (288) | 1962

— Говори!

— Кларнет хочу забрать у немца, — говорит он приглушенно, дыша мне в лицо. И пока я еще не ответил ему, он спешит подкупить меня тщательно продуманным планом действия.

— Пойду этой ночью, чтобы никто из наших не ведал. Вернусь, уверен. А если, не дай бог, погибну, считайте, что погиб за Родину: будет бой, и вы приплюсуете меня к пострадавшим. Не отказуйте!

— Хорошо, пойдешь, — неожиданно для него и для себя говорю я. — Только одно условие. На всю операцию даю тебе три часа. Спустя три часа после ухода с позиции чтоб непременно явился. Даже без кларнета.

В темноту он ушел никем не замеченный. Лишь теперь я стал волноваться. Много моих бойцов осталось лежать на длинной, извилистой дороге войны, что идет к этим болотам с берегов Прибалтики. Одни погибали в бою, другие подрывались на минах, но никто не умирал из-за моей безрассудности.

В эту ночь я стоял в ровике вместе с дежурным разведчиком, прислушиваясь к далекому пению кларнета. Он пел человеческим голосом. И впервые в жизни я молил всех богов, чтобы этот голос оборвался на самом прекрасном звуке.

Я хорошо знал: до вражеской позиции не более пятисот метров. Она находилась по ту сторону дикого кустарника, за холмом, поросшим бурьяном. Днем, глядя в бинокль, можно было увидеть на холме валун в человеческий рост — то ли чей-то надгробный камень, то ли глыба, занесенная сюда силами природы еще в ледниковую эпоху. По моим расчетам, Тихомиров уже должен достичь его...

Во втором часу ночи кларнет, наконец, умолк. Но именно в эту пору он умолкал каждый раз. Значит, не сумел Алексей добраться до немца. Что ж, мысленно пишу донесение командованию дивизиона. Признаюсь в содеянном. Иначе нельзя.

Утром об исчезновении старшины докладывает лейтенант Гаджиев. Я молчу. Креплюсь. Последняя надежда: может, новой ночью кларнет не запоет?

Мучительно долго ползло время, наконец над топью и зловещим холмом опустились сумерки. Одинокий валун стал красным-красным от лучей заходящего солнца. Затем посерел, посинел, растаял в ночной мгле.

Кларнет молчал, а я терялся в догадках. Где же ты, милый мой Алеша Тихомиров?

— Вот и я! — тихо над самым ухом процедил старшина и вложил мне в ладонь футляр инструмента. Впервые за три с лишним года совместной службы обнялись, расцеловались.

— Зарезал музыканта?

— Не мог. Так играл он, так играл, что рука не поднялась.

И Алексей рассказал мне все как было.

Он быстро прошел нейтральную полосу, потом пополз, медленно, осторожно на зов кларнета. Полз и упрекал своего покойного отца. Всего сорок рублей надо было внести в бухгалтерию Управления пожарными командами, чтобы стать обладателем собственного кларнета, а старик не дал сорока рублей. Не терпел в своем доме похоронных маршей и этих самых гамм, от которых можно очуметь. Вот и ползи теперь к фашистам, вон к той землянке, у которой сидит на пеньке немец. Алексей уже готов броситься на него, но не может сделать этого, потому что немец играет чудодейственно.

«А зачем убивать его? Это же настоящий "язык". Возьму его живым, все так делают».

Музыкант встал. Разобрал кларнет. Положил его в футляр. (Алексею памятны эти движения рук) . И только сделал первый шаг, Тихомиров схватил его за горло, воткнул в рот кляп.

— Я русский. Все будет гут-гут! — прошептал Алексей немцу. Вытащил из брюк музыканта поясок, затем снял и свой ремень, накрепко связал ему руки и ноги, взвалил на плечо. Немец был легок, а кларнет уже лежал у самой груди Алексея. Он бросился бежать к своим. Бежал более получаса, а все не было холма и злосчаст-

ного валуна. И вскоре понял старшина, что гибнет: провалился в воронку, свалив с себя ношу, уже ставшую обременительной.

До самого рассвета лежали они в яме. Первые лучи солнца осветили холм. И все стало ясным: Алексей шел в противоположную сторону. Поглядел на «языка»: большое дитя в немецком обмундировании, лицо спокойно, а глаза (карие глаза, не серые, не зеленые, как у многих немцев) выражают какое-то подобие улыбки.

— Лежи, дурень! —сказал Тихомиров. — До самой ночи будешь лежать.

...На рассвете бойцы рассматривали немца. Он вызывалв них насмешку. Особенно смешили его непомерно большие, красные уши, улыбчивое лицо и большое родимое пятно немаленьком лбу у самой переносицы.

— Чертеня! — сказал кто-то из бойцов.

Увидев переодевшегося старшину, потребовали, чтобы он заиграл на кларнете.

— Давай похоронный марш! — загудел Ахмед Гаджиев.

Тихомиров охотно достал инструмент из футляра, собрал его и с улыбкой коснулся губами мундштука. Он уже начал извлекать из кларнета какие-то звуки, но они совсем не были, похожи на звуки похоронного марша.

— Отсырел твой кларнет! — бросил Гаджиев. Старшина жмурил глазки, краснел, еще раз пытался заиграть, но пальцы, видимо, не подчинялись ему.

— Давай «Интернационал»! — уже настойчиво потребовал лейтенант.

И тут случилось неожиданное. Старшина вдруг подошел к немцу и приказал ему играть «Интернационал».

— Композитор Дегейтер! — почти по-русски произнес немец. И юноша, солдат враждебной армии, принесшей нам столько горя, заиграл сильно, восторженно.

Мне стало не по себе. До чего я довел батарею? Кто играет нам «Интернационал»? Но прервать исполнение я не мог. Мы невольно подтянулись, словно стояли в строю. Лица бойцов посуровели, на них не осталось и тени от насмешливых улыбок. А немец все играл, и мы увидели, как по его лицу текли слезы. Когда же он кончил, то заплакал как плачут старики. Потом встряхнул головой и вновь поднял кларнет. И такое заиграл, такое радостное...

— Что же он играл? — спросил мой новый знакомый, все еще стоя передо мною на лестничной клетке. Я не помнил название этой пьесы, но именно ее услышал, когда вошел в здание консерватории. Она и привела меня сюда.

Студент взял со стула кларнет и вновь повторил мелодию, услышанную мной впервые близ деревеньки Свинорой.

— «Концертино» немецкого композитора Карла Вебера!

— Точно! — обрадовался я.

Но теперь мой собеседник потребовал, чтобы я рассказал ему до конца эту историю. И я рассказал, как наш старшина, Алексей Тихомиров, всю жизнь мечтавший о кларнете, подарил его (да-да, именно подарил!) пленному немцу. И тот ушел по настилу в сопровождении наших бойцов на командный пункт дивизиона, держа в руках футляр с инструментом. Он долго оглядывался, а мы смотрели ему вслед. Смотрели и думали о той новой Германии, в которую когда-нибудь вернется этот солдатик с сердцем музыканта.

Рисунки Р. Вольского

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание