Выпуск № 10 | 1962 (287)

К ПРОБЛЕМАМ ЗАРУБЕЖНОЙ МУЗЫКИ

Ю. КРЕМЛЕВ

Импрессионизм и Дебюсси

Столетие со дня рождения Дебюсси исполнилось лишь на несколько месяцев позднее шестидесятилетия со дня премьеры его оперы «Пелеас и Мелизанда». 1902 год ознаменовал вершину творчества замечательного французского композитора, начало его всемирной славы.

Но с приходом славы обострились и споры, которые не утихали затем на протяжении десятилетий, не прекратились они и сейчас. Подобно Вагнеру или Скрябину, Дебюсси при жизни стал объектом моды; образовалась секта «дебюссистов», имеющая принципиальное родство с сектами «вагнеристов» и «скрябинистов». Однако, если ревностные поклонники провозгласили Дебюсси богом или пророком новой музыки, то ревностные противники и строжайшие критики нередко доходили до полного отрицания, не желая видеть в творчестве Дебюсси ничего, кроме упадка искусства, неоправданных претензий и даже «музыкальной пыли».

Подобные крайности, конечно, не случайны. Общеизвестно, что всякое крупное (а тем более крупнейшее) художественное явление неизбежно вызывает споры. Без споров невозможно никакое новаторство, немыслимо движение вперед. Но споры спорам рознь. Такие великие художники, как, например, Чайковский, Бизе, Верди, Григ, в свое время вызывали немало споров, немало острых ошибок идей и мнений, но никто из них не породил воинствующих сект. В чем же здесь различие?

Нам думается, что суть его схватить нетрудно. Творческие идеи того или иного художника становятся объектом «сектантского» поклонения в тех случаях, когда художник обладает какой-либо блестящей односторонностью, когда ему удается увлечь за собою некоторую часть своих современников, одновременно раздражив или оттолкнув другую их часть. Такого рода односторонности не было у Чайковского, Бизе, Верди или Грига. Но она присутствовала в творчестве Вагнера, Скрябина, Дебюсси. Крайне характерно, что художники подобного склада способны действовать на своих поклонников как бы гипнотически. Гипноз при этом нередко распространяется вширь, властно влияя на явления даже сравнительно далекие. И это потому, что сила таких художников всегда состояла и состоит в огромной способности улавливать, сгущать и воплощать некоторые крайне злободневные эмоции, настроения, устремления той или иной эпохи. Они как бы сливаются с потоком текущих дней и обладают поразительным даром затрагивать некоторые самые чувствительные струны души своих современников.

Но, как известно, современность живет также прошлым (традициями) и будущим. Это углубление в историю и прозрения в грядущее всегда придают искусству особую силу, постоянство, рельефность и стойкость. Не закрепляясь в прошлом и не устремляясь в будущее, художник рискует стать рабом настоящего, рискует создавать искусство животрепещущее, крайне впечатляющее, но эфемерное.

Именно такая опасность всегда вставала и встает перед художниками «гипнотического» склада. Естественно, что если они подлинно значительны, интуиция или сознание заставляют их так или иначе подпирать свое творчество устоями традиционного, искать в прошлом каких-то опор для порой самого острого новаторства.

Вспомним, кстати, что такие поиски по-разному дали себя знать и у Вагнера, и у Скрябина, и у Дебюсси.

Минуют годы, меняется тонус эмоций общества, и наследие таких художников подвергается самым суровым испытаниям. Прежде всего оно утрачивает свою прежнюю внушающую силу. Односторонность его становится очевидной. А конечная судьба такого наследия зависит от того, насколько художнику удалось (и при односторонности!) выразить нечто непреходящее, стойкое в переживаниях, думах, мечтах и ощущениях людей. Художникам подлинно замечательным (а к таким без всяких оговорок можно причислить Вагнера, Скрябина, Дебюсси) это удается в очень большой мере, и они в конце концов занимают свое законное место в музыкальной классике. Не становясь насущной, повседневной художественной пищей в отличие от Бетховена или Шуберта, Шопена или Глинки, они, однако, утверждаются в незаменимости своего глубокого своеобразия, своей неотразимо привлекающей оригинальности.

Именно такой оказалась судьба Дебюсси — композитора огромного таланта и поразительной смелости исканий. Мода на Дебюсси давно прошла, но наследие его живет, будет жить и очаровывать долго.

Имя Дебюсси давно закреплено в истории как имя наиболее крупного и оригинального представителя импрессионизма в музыке. Правда, за последнее время было сделано немало попыток пересмотреть данное определение и доказать, что Дебюсси якобы не был импрессионистом. Но в итоге эти попытки не имели успеха, так как опирались на те стороны творчества Дебюсси и те периоды его творческой деятельности, которые не имели решающего, определяющего значения.

У нас есть полное основание считать импрессионизм самым характерным и ярким качеством творчества Дебюсси, хотя, разумеется, было бы абсурдным искать его «химически чистые» проявления. В раннем своем периоде музыка Дебюсси имеет много точек соприкосновения с романтико-лирическими тенденциями современного ему французского музыкального искусства. В среднем периоде сформировавшемуся импрессионизму Дебюсси сопутствует символизм, система образных намеков и зашифрованностей. В позднем периоде Дебюсси немало сил отдает развитию тенденций неоклассицизма, конструктивизма и отчасти экспрессионизма. Но все же ядром творческих исканий и достижений Дебюсси явился импрессионизм и именно как импрессионист Дебюсси вошел в историю музыки.

Общеизвестно, что термин «импрессионизм» зародился и закрепился применительно к новому течению французской живописи в начале семидесятых годов прошлого века. В это время Дебюсси был еще ребенком. Но уже десяток лет спустя, живо чувствуя «отставание» современной музыки, Дебюсси с особым вниманием обратился к живописи и литературе, стремясь именно в них почерпнуть принципы постепенно формируемого им музыкального импрессионизма. Окончательно складывается импрессионистский стиль Дебюсси лишь в девяностые годы — с «Послеполуденным отдыхом фавна» и «Ноктюрнами».

Итак, импрессионизм в музыке очень «запаздывал». И это, разумеется, создало множество «смещений» по сравнению с импрессионизмом в живописи. Импрессионистские произведения Дебюсси, созданные в девяностые годы, нельзя без оговорок сопоставлять с теми произведениями Мане, Моне, Сислея, Ренуара, которые сформировали живописный импрессионизм уже в семидесятых-восьмидесятых годах. История за это время продвинулась, умонастроения общества приметно изменились. Но даже «запаздывая», искусство Дебюсси смогло развить важнейшие принципы импрессионизма, впервые воплощенные французской живописью и отчасти поэзией. Мы можем поэтому достаточно прочно связывать творчество Дебюсси с эстетикой и этикой импрессионизма в целом.

Попыток оценить эстетику и этику данного направления было сделано у нас немало. Следует сразу же отметить в этих оценках две крайности, одна из которых в основном характерна для прошлого, а другая сложилась в последнее время.

Согласно первой, импрессионизм трактуется как упадочное течение буржуазного искусства, не содержащее или почти не содержащее эстетических ценностей, могущее в лучшем случае быть терпимым в некоторых небольших дозах.

Эта точка зрения давно уже отвергнута нашим искусствоведением, но, к сожалению, нередко сменяется теперь другой, также крайней: стремлением определить импрессионизм как художественное направление во всех смыслах передовое.

На деле же импрессионизм не был ни тем, ни другим. Он безусловно сформировал в борьбе с рутиной академического искусства некоторые прогрессивные принципы, в силу чего новаторство импрессионистов принесло существенную и непреходящую пользу. Но вместе с тем вся эстетика и этика импрессионизма чуждались самых главных основ последовательной прогрессивности — руководящих идей борьбы за переустройство человеческого общества. В импрессионизме вовсе не бы-

  • Содержание
  • Увеличить
  • Как книга
  • Как текст
  • Сетка

Содержание

Личный кабинет