Выпуск № 10 (287) | 1962 - страница 31

ководил Лысенко, частенько видел его и на репетициях, и на концертах. Я словно и теперь еще слышу мягкий, веселый, звонкий голос композитора-дирижера, когда он одобрял нас за слаженность, тонкость и, главное, «проникновенность», как говорил Николай Витальевич, звучания.

Припоминаются мне также отдельные яркие моменты.

Как-то мы разучивали «Гамалію». Октавист спел известную фразу: «Развей нашу печаль», выражавшую глубокую кручину казаков, сидевших в кандалах в турецкой неволе в Скутари. Николай Витальевич очень разволновался, бросил дирижерскую палочку.

— Да ведь это не дьячки поют панихиду, а запорожские казаки тужат!.. Понимаете, тужат в турецкой злой неволе!.. Кирилл Григорьевич, проводите дальше репетицию, — обратился он к своему помощнику Стеценко и затем, разгневанный, ушел...

Вспоминаю еще другой случай, когда Николай Витальевич дал волю своему благородному негодованию. Это случилось перед самыми летними гастролями хора по Волынской и Полтавской губерниям. У нас пело изрядное количество семинаристов из Киева; они также согласились ехать. Певцов предполагалось оплачивать по маркам. И вот некоторые семинаристы начали допытываться у Лысенко, хватит ли вырученных денег только на дорожные расходы, или они смогут приобрести еще кое-что.

— Да ведь я вам не антрепренер какой-нибудь, я тоже буду получать марки! — рассердился Николай Витальевич. — Разве же вам не ясно, что наша поездка — это не коммерческая афера, а большое культурное дело. Слышали? Мы едем не торговать на ярмарках, а пропагандировать наше родное искусство! Словом, у кого не болит за это душа, кого это не интересует, тот может не ехать, а есть «калачи на печи»!

И его возбужденные слова так пристыдили певцов-семинаристов, что не нашлось никого, кто бы отказался от поездки.

Гастроли проходили с исключительным, даже триумфальным, успехом. В уездные города, не говоря уже о губернских, на концерты съезжались за десятки верст. Устраивали Николаю Витальевичу и хору овации. Не обходилось, впрочем, и без курьезов и неожиданных неприятностей.

В одном из полтавских уездных городов на концерт явился начальник уезда, сам «господин»-исправник, со своей толстой женой в огромной, модной в те времена шляпе, похожей на большую корзину с цветами. Разумеется, они сидели в первом ряду, и надо сказать, что после каждого номера довольно горячо аплодировали. Но после окончания первого отделения случилось непредвиденное: на сцену пробрался какой-то «старосветский помещик» в синем жупане и начал на украинском языке благодарить Лысенко и хор. Исправник как ошпаренный вскочил с места и визгливым голосом закричал, что если оратор не перестанет говорить «по-малороссийски», то он сейчас же запретит продолжать концерт.

— Но вы же разрешили петь «малороссийские» песни, — подчеркивая каждое слово, заметил кто-то исправнику.

— Да, разрешил, потому что они официально разрешены!

Тогда старосветский барин подошел к Николаю Витальевичу, низко поклонился ему и под бурные аплодисменты всего зала сказал на двух языках:

— Дякую и благодарю!

Этим дело не кончилось. После концерта общественность города устроила банкет в честь гастролеров. Там неожиданно снова появился исправник.

Проявив незаурядные способности в отношении коньяка, он не только не возражал против провозглашения тостов и речей на украинском языке, а неожиданно и сам заговорил по-украински, заявив:

— Я тоже малоросс и очень люблю этот самый... родной язык, но, к сожалению, выступать на нем в публичном месте с разными речами не поз-во-лено!

— Да, к великому сожалению, это у нас «не позволено», — иронически повторил Николай Витальевич...

Имя Николая Витальевича Лысенко и его музыка были необыкновенно популярны во всех слоях тогдашнего общества. Сборники его обработок украинских песен расходились не только по Украине, но и по всей России. Я еще семилетним мальчиком видел эти сборники и слушал песни Лысенко в исполнении моего старшего брата под аккомпанемент фортепиано (играли моя мать или сестра). Да вообще не было такого концерта или даже вечеринки, где бы не исполнялось «Сонце низенько» или «Віють вітри» и другие...

Своей преданностью родному искусству и какой-то особенно нежной любовью к народной музыке Николай Витальевич снискал всеобщее уважение. Артистов хора он ценил в зависимости от того, как тот или иной из них относится к языку и песне своего народа. Приведу такой пример. Неизменным старостой хора был мелкий

служащий управления юго-западных железных дорог по фамилии Гулак-Артемовский, гордо заявлявший, что он родственник автора оперы «Запорожец за Дунаем». Он носил большие величественные казацкие усы, и как-то странно не вязался с внешностью его маленький голосок — второй тенор. Однажды кто-то заметил Лысенко: какая, дескать, польза хору от такого певца. Николай Витальевич ответил:

— У него действительно очень небольшой голос, зато огромная и исключительно нежная любовь к нашей песне...

На всю жизнь запомнились мне торжества по случаю тридцатипятилетия творческой деятельности Лысенко (декабрь 1903 года). Основное чествование происходило в Киевском оперном театре. После торжественной части и исполнения кантаты в честь юбиляра, написанной композитором Гореловым (под его управлением кантату пропел сборный мужской хор из 120 человек), была поставлена опера Лысенко «Різдвяна ніч». Празднество затем продолжалось и в зале Купеческого собрания (ныне филармонии), и в театре Садовского, и в так называемых «народных домах» — в Лукьяновском, Галицком, на Сенном базаре и в железнодорожном клубе.

Исключительно сердечно отмечался юбилей Лысенко в железнодорожном клубе (вечер организовал упомянутый Гулак-Артемовский). Здесь я впервые услышал Николая Витальевича в качестве пианиста: кто-то из приглашенных певцов опоздал; тогда Лысенко сел за рояль и исполнил несколько своих вещей. Благодарная аудитория наградила его бурными, долго не смолкавшими аплодисментами. Николай Витальевич действительно был первоклассным пианистом, но почему-то редко выступал в этом жанре публично.

Украинская общественность к юбилею собрала несколько тысяч рублей на приобретение для Лысенко дачи, но Николай Витальевич от дачи отказался и на эти деньги открыл музыкально-артистическую школу, откуда впоследствии вышел целый ряд выдающихся певцов и драматических артистов.

Кстати сказать, в своей школе Николай Витальевич половину учеников освобождал от платы за обучение, предоставив возможность учиться музыке и пению совершенно бесплатно.

Лысенко, воспитанный в духе идеалов Шевченко, Чернышевского, Добролюбова, глубоко сочувствовал народно-революционному движению. Яркий пример этого — концерт хора в пользу сосланных в солдаты в начале 1901 года ста восьмидесяти трех студентов Киевского университета за их мужественный протест против царизма. Утром родственники и друзья провожали окруженных стражей студентов, а вечером Николай Витальевич в зале Купеческого собрания дал концерт, сбор с которого предназначался полностью в пользу сосланных. Сам Лысенко был и организатором, и дирижером концерта. В программу, составленную им вместе со Старицким, входили такие произведения, как хор на слова Шевченко «Кругом неправда i неволя, народ замучений мовчить», народная песня о гибели казака «Та забіліли сніги» и другие, а в конце — песня карпатских украинских крестьян из пьесы «Горяни»..

Гей, та й посохла тирса в горах
I квіти на полі.
Гей, та й не буде нам, горянам
Уже світлої волі.
Гей, поженуть нас iз гip у долину
З ланцюгом на шиї,
Гей, не задзвонять уже нам
Та дзвони Коломиї...

Как только прозвучало «поженуть нас з ланцюгом на шиї», в зале послышались громкие рыдания, очевидно, родных и близких сосланных студентов. Вмиг подбежал тогда к Лысенко, размахивая руками, полицейский пристав, всегда присутствовавший на украинских вечерах. Но композитор спокойно ткнул под нос приставу текст, разрешенный царской цензурой, которая безусловно не предвидела того, что песню, направленную против австрийских жандармов, могут с успехом использовать и против царских охранников. Приставу только и осталось попятиться назад. И как сейчас я вижу Николая Витальевича во фраке, в белом жилете и белом «мотыльке», спокойного и как всегда уравновешенного. Полным высокого достоинства и сознания своего гражданского долга он и остался навсегда в моей памяти.

Перевод с украинского М. Скрипниченко

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Перевод с украинского М. Скрипниченко

Содержание