интонационную ось, а вокруг нее создать расширенную звуковую «периферийную зону». Основной контур мелодии Пярт намечает резче и количественно (путем удвоений), и качественно (выделяя его по отношению к периферии регистровыми приемами). В результате достигается необычный эффект звучания, подобный звукозаписи «с воздухом», который дает ощущение множества призвуков ¹. Акустический эффект «биений» между тесно посаженными звуками напоминает колебания единиц высокой частоты. Возникает мелодия особо напряженной энергии — «высоковольтная мелодическая дуга». Двенадцатитонный по происхождению, этот пласт, благодаря тембровому мастерству Пярта, утрачивает свою первоначальную природу равномерно диссонирующей массы, превращаясь в осмысленную мелодическую линию. Попутно заметим, что укрупненное изложение темы характерно для творческой манеры одного из талантливейших эстонских композиторов старшего поколения — Эдуарда Тубина. В этом смысле Пярта можно назвать его внуком.

В симфонии, как, впрочем, и в других своих сочинениях, молодой автор умно и заботливо «экономит» выразительные средства. И это качество, и обращение Пярта с тематизмом подтверждают мысль о том, что автор не отказывается от самого существа жанра — симфоничности.

Кульминация второй части — остинатное нагнетание, колоссальный динамический подъем. Повторяющаяся ритмическая фигура у разделенных струнных подобна непрерывно работающему механизму. Но Пярт «оживляет мертвое тело», вкрапливая в партитуру ряд выразительных смысловых контрапунктов: секундовую интонацию у валторны, тритоновый ход у фагота, затем кларнета, педали у низких духовых. Ритмически скованные струнные, «позаимствовав» музыкальную высоту у духовых, приобретают объемность звучания — механизм наделяется дыханием...

Теперь — о драматургии сочинения, основанной на привычном противопоставлении и столкновении контрастных образов.

Первая часть построена по принципу волны. На ее гребне в кульминационной зоне музыкальная ткань становится намеренно хаотичной, тематизм рассыпается. Возникает образ какой-то страшной катастрофы, распада, гибели всего живого. К концу части спокойный, глубоко лиричный монолог-размышление будто уравновешивает необузданность предыдущего. Жизнь возрождается.

Вторая часть — многоступенчатый подъем. Одна из его вершин — уже упоминавшееся остинатное нагнетание, которое непосредственно переходит в другую кульминацию. Она воспринимается как психологическая реакция на эпизод-нашествие (то же остинато струнных), как эмоциональный взрыв.

Безусловно ощущаются в симфонии и другие, столь же определенные этапы развития. Однако, слушая ее, чувствуешь: композитор лишь намечает контуры возводимого им звукового здания; и это соответствует предельной обобщенности содержания.

Что же представляет собой сочинение — еще один лабораторный опыт, «эксперимент-предвестник», или же оно имеет самостоятельную художественную ценность?

Односложно ответить на поставленный вопрос трудно. Как нам кажется, в симфонии столкнулись две тенденции (условно говоря, тенденция-генезис и тенденция-результат). Автора, конечно, увлекали чисто технологические задачи, так называемое «искусство музыкальной игры». Но, как и в «Perpetuum mobile», Пярт-художник оказался сильнее Пярта-конструктора; стихийная сила таланта нередко заставляет заинтересовавший его формальный прием «работать» на значительное идейно-образное содержание.

В борьбе двух названных тенденций заключено противоречие и симфонии композитора, и ряда других его сочинений.

Дают ли они повод опасаться, что эксперименты уведут Пярта от путей большой музыки? Потенциально такая опасность, наверное, существует. Но несколько сильных факторов ей противодействуют.

Первый из них — живой интерес к темам и образам окружающей действительности. Вспомним ораторию «Поступь мира», проложившую композитору «зеленую улицу» в настоящее искусство. Многоохватность впечатлений, стремительный темп нарисованной жизни характеризуют это примечательное сочинение. К некоторым его образам, например связанным с войной, Пярт обращался и в дальнейшем ¹.

Другой фактор — обаятельный, всегда сдержанный и благородный лиризм, проявившийся и в симфонии. В узловые моменты произведения композитор высказывается очень непосредственно, слов-

_________

¹ Генезис этого явления восходит к таким фактурным приемам, как изложение темы параллельными консонантными интервалами или целым аккордом, наконец, аккордом с призвуками («Болеро» Равеля).

¹ Мы имеем в виду «Некролог». Написать его композитора побудило сообщение прессы об огромных захоронениях жертв фашизма на эстонских морских курортах. Произведение носит отпечаток слишком сильного воздействия «Уцелевшего из Варшавы» Шёнберга.

В РАЗМЫШЛЕНИЯХ И СПОРАХ

но из глубины сердца. Выясняется, что Пярт все так же лиричен, как в былые времена сонатин, квартета, кантаты «Наш сад». Немаловажно: именно в такие моменты, если вслушиваться чутко, внимательно, различаешь и национальные обороты, о чем говорит «система интонаций», определяющая весь звуковой строй.

Мы верим, что художник еще не раз найдет подлинно масштабную тему для серьезного разговора со слушателями. Что гибкий талант Пярта не приемлет никаких застоев, а его творческая фантазия и неиссякаемое остроумие несовместимы с какой-либо догмой.

Процесс обновления музыкального языка у Вельо Тормиса не менее смел, чем у Пярта. Но по методу совершенно иной. Он сходен скорее с непреодолимым в постоянстве подводным течением, чем со взрывной силой бушующей волны.

Творческий лозунг Тормиса — антипод пяртовскому: непривычное в привычном. Но прежде поговорим о содержании его музыки.

Издавна образы многокрасочной переменчивой природы Эстонии живут в хоровой музыке ее сынов. Они и в центре внимания Тормиса — будь то юношеские хоры из «Калевипоэга» или недавно созданная кантата «День рождения Родины», цикл «Три песни для женского хора», или миниатюры «Букет звезд», или поэтичнейшие акварели «Осенние пейзажи».

Тонкий живописец-колорист, Тормис в них приметил, как шумит ветер над темным хмурым лесом, шуршат опавшие мокрые листья по оголенной земле и в стылой осенней воде месяц тонет, подобно монете.

Что же, он импрессионист? По афористичности высказываний, по тонкой фиксации красочных мгновений — казалось бы. Однако пейзаж для Тормиса не просто пейзаж. У речного потока, ветра, звезд берет он свои песни, чтобы рассказать о строе души человека. Поэтому пейзаж Тормиса всегда насыщен аллегорической значимостью. Поэтому «изобразительный ряд» композитор всегда подчиняет психологическому, что свойственно всем настоящим художникам ¹.

...«Осенние пейзажи». Композитор заставляет слушателя переживать вместе с природой ее угасание — от спокойно-ароматной картины «бабьего» лета, вызывающей лишь легкую необъяснимую грусть, до зарисовок поздней осени с ее яростным цветением пылающего вереска, подобным последней вспышке пламени чувства.

...«Первая песня Гамлета» для двух мужских хоров a cappella ¹. Ведущая идея сочинения проясняется в кульминации: «...На миг я понял: больше не могу в нерешительности молчать там, где просто необходимо кричать, чтобы зло превратить в добро». И здесь пейзаж таит в себе глубокий подтекст: буря на море переплетается с душевной бурей, мотив отлива созвучен временному отступлению сломленного человека.

Разграничены функции обоих хоров; в то же время они взаимодействуют. Сдержанно-суровые, гневно вопрошающие или взволнованно утверждающие декламационные реплики первого хора — голос автора. Тревожно гудящие, будто «завывающие» аккорды второго хора создают одновременно и красочный живописный фон, и основную психологическую атмосферу песни. Рассказ поэта как бы сопровождается эмоциональным комментарием.

...Опера «Лебединый полет», которую недавно закончил Тормис. Лебеди, каждую весну покрывающие белыми хлопьями озеро, символизируют идеи красоты, верности, человечности. И снова образы природы помогают раскрыть взаимоотношения людей, вечную борьбу добра и зла.

Поразительно точно отбирает композитор выразительные средства. Он предпочитает смешанным коллективам «чистые» группы, хору с сопровождением — a сарреll'ные составы. Другими словами, его интересуют не столько яркие комбинации разных красок, сколько оттенки одного и того же цвета. Сколько, например, рассыпано драгоценных тембровых колористических находок в партии женского хора (цикл «Осенние пейзажи»)! И это как нельзя лучше отвечает авторскому замыслу: о тонких психологических нюансах говорить языком нюансов.

Да, Тормис — лирик в глубоком смысле этого слова. Лирик и немного философ — не «мудрствующий лукаво», а добро, внимательно, неторопливо размышляющий о жизни. Но в начале статьи мы

_________

¹ В области колорита можно найти точки соприкосновения творчества Тормиса с современными польскими партитурами (преобладание горизонтального принципа развития материала, различные способы воспроизведения звуков «относительной» высоты, граничащие с приемами Sprechstimme, склонность к многообразным формам divisi). Однако польских авторов интересует главным образом необычная фоничность звучания («Stabat Mater» К. Пендерецкого); психологический же момент они почти игнорируют. У Тормиса же любая красочная деталь всегда «работает на образ».

¹ Слова Пауля Эрика Руммо, философская лирика которого очень близка индивидуальности Тормиса.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

В РАЗМЫШЛЕНИЯХ И СПОРАХ

Содержание