Предпринятый здесь лаконичный обзор сил молодой латышской музыки, конечно, не исчерпывает ни ее содержания, ни многообразия используемых ею выразительных средств. За пределами статьи остался и разговор о значительных трудностях, которые испытывает композиторская молодежь в создании сочинений отдельных крупных жанров, например — оперы. Такой разговор был начат на апрельском пленуме правления Союза композиторов Латвии в этом году. Серьезное продолжение его — дело будущего.

На пороге торжественного юбилея, оглядываясь на пройденный нашей музыкальной культурой путь, можно с удовлетворением констатировать: молодые латышские композиторы и те, которые лишь мельком упомянуты здесь, и те, о которых рассказано более подробно, — трудятся плодотворно и с большой отдачей, все более уверенно решая сложные современные темы. Этим, очевидно, и обусловлен высокий «творческий накал» юбилейного года. В едином строю с мастерами старшего и среднего поколений молодежь вносит ценный вклад в важнейшее дело развития художественной культуры республики.

В. Берзинь

ПОВЕСТЬ О НАШЕЙ ЖИЗНИ

Сегодня Янис Иванов — автор уже десяти симфоний. Можно ли сказать, что все они одинаково знакомы слушателям, в равной степени часто исполняются в концертах? К сожалению, пока что за пределами республики известны преимущественно Шестая, Седьмая и Восьмая симфонии. Круг их образов, общая эмоциональная атмосфера рождают представление о симфонизме Яниса Иванова как о симфонизме пейзажном, ярко жанровом, лирико-эпическом, со спокойным, чуть замедленным развертыванием событий.

Такие определения отчасти справедливы. Музыке Иванова действительно присущи и конкретная, почти визуальная образность, театральность в лучшем смысле слова, и лирическая повествовательность. Это не только в наиболее известной «триаде». Родственные по характеру эпизоды встречаются и в Третьей, и в Четвертой («Атлантида») симфониях.

И все же это лишь одна сторона творчества Иванова. Музыка его не только эпическая, не только по-своему эмоционально сдержанная, не только пейзажная. Часто она, напротив, необыкновенно активна, экспрессивна, страстно взволнованна, полна острых конфликтов. Таковы многие разделы в Пятой симфонии, навеянной впечатлениями военных лет, таковы в особенности произведения последнего времени — Третий квартет, Девятая симфония (подобные тенденции ощущались и в Восьмой симфонии). Правильно будет сказать, что наши представления об образном содержании творчества Иванова с каждым сочинением расширяются. Размышления о судьбах человечества, о внутреннем мире художника определили философскую проблематику, психологическую углубленность его сочинений.

Новое содержание естественно требовало более острых, внутренне напряженных средств выразительности. Если раньше преобладали широко распевные мелодии, зачастую основанные на фольклорных интонациях, то теперь в основу тематизма часто берутся короткие мотивы инструментального типа, объединенные непрерывной динамической пульсацией. Усложняется ладовый язык: в отличие от ладово односложных тем Шестой и Седьмой симфоний в последних сочинениях появляются многоладовые образования, в частности диатонический двенадцатитоновый ряд.

В музыкальной драматургии целого заметно усилилась роль метроритмических контрастов, противопоставлений гомофонного и полифонического движения — приемов, почти не встречавшихся в «триаде».

Особенно ощутимо изменился гармонический язык. Отказавшись от пышных эллиптических последовательностей, красочных сопоставлений параллельных созвучий, Иванов использует более диссонантные комплексы, часто возникающие в ходе полифонического развития.

Какая из двух тенденций проявляется в новой. Десятой, симфонии 1963 Яниса Иванова? Думается, что это значительное произведение как бы синтезирует оба направления в творчестве композитора.

С одной стороны, Десятая симфония продолжает психологически-философскую линию Девятой. В ее драматически насыщенной музыке активность, действенность тона, сильно опосредованная жанровость сочетаются с моментами глубоких размышлений, сосредоточенного раздумья. Вместе

с тем в сравнении с Девятой Десятая симфония светлее, «добрее», лиричнее. В этом взволнованном, напряженном повествовании о нашем времени много тепла и сердечности. Тематизм его в отличие от классически строгого, графичного тематизма предыдущей симфонии отличается зримой конкретностью, несет в своей образности что-то неуловимо романтическое.

Не раз приходилось слышать мнение некоторых слушателей, что крайние части Десятой симфонии труднее воспринимаются, нежели средние — Токката и Интермеццо. Быть может, это верно. Но это объясняется, в частности, своеобразием драматургии всего цикла.

Еще со времен Бетховена мы привыкли считать первую часть местом столкновений, острой борьбы. Дав Allegro moderato подзаголовок «Диалог», автор подчеркнул иную его функцию. Конечно, диалог может отражать схватку двух враждующих начал, но характер такой схватки в данном случае не означает открытого, действенного столкновения каких-то внешних сил. Скорее это психологический диалог — внутренняя борьба, быть может, даже с самим собой.

Уже с самого начала композитор вводит слушателя в напряженно-взрывчатую атмосферу произведения: его мелодии очень кантиленны, но в то же время в Allegro преобладает музыка неэкспозиционного типа — с первых же тактов начинается мотивно-тематическая работа.

В разработке композитор отказывается от единой постепенной линии нарастания. Как бы отражая свободно чередующийся ход его мыслей, непринужденно сменяют друг друга относительно контрастирующие образы-эпизоды. Непринужденно, но подчиняясь глубокой внутренней логике борьбы противоречивых начал. И вот в конце разработки, где обычно в симфониях Иванова бывают самые напряженные кульминации, резкий срыв: звучит сдержанный, полный глубокой грусти скорбный монолог струнных. А немного сокращенная реприза заканчивается чуть просветленно, вызывая ощущение вспыхнувшей надежды.

Вторая часть симфонии, Токката, — апофеоз неукротимого порыва воли и силы. Одна из высочайших находок в творчестве Иванова, эта развернутая симфоническая картина ярко театральна. Краткая, настороженно-сосредоточенная тема basso ostinato Токкаты сразу же вносит в музыку беспокойный пульс.

Активность крайних частей (сложная трехчастная форма) оттеняется возвышенной патетикой среднего эпизода. Динамическая реприза, выросшая из него, приводит к бурной кульминации.

Все чаще в творчестве Иванова медленные части занимают центральное место в драматургии цикла. Но даже само название Andante con dolore Десятой симфонии — Интермеццо — говорит о другом.

В этой симфонической картине слышны мотивы родной композитору северной природы, которые и раньше были дороги нам в его музыке. Опять Латгалия, с глубокими голубыми глазами ее озер и грустными песнями ее деревень.

Однако сквозь глубокую нежность и теплоту Интермеццо пробиваются нотки озабоченности, беспокойства:

И, наконец, врываются звуки заключения. Оно проносится как единый порыв, без обычных для сонатной формы контрастов. Стремительную взволнованную главную партию сменяет столь же целеустремленная, столь же мятежная, далекая от лирической мягкости побочная. Активный дух финала перекликается с напористым характером Токкаты. Так рассеивается затаенная печаль предыдущей части, как бы дается убедительный ответ на ее вопрошающие интонации.

Сплоченная энергичным движением, последняя часть завершает симфонию — повесть о Правде нашей жизни — светлым жизнеутверждением.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

В. Берзинь

ПОВЕСТЬ О НАШЕЙ ЖИЗНИ

Содержание