Мне посчастливилось много раз петь с Ксенией Георгиевной. Первым нашим спектаклем была «Аида». Еще на репетиции я почувствовала внимание Держинской. Прежде она пела в этой опере с Обуховой и любила петь с ней. И все же всей душой устремилась она ко мне, раскрывая передо мной свою Аиду, казалось бы и так хорошо мне знакомую, но чем-то особенную, не похожую на прежних. У Держинской Аида была не просто гордая рабыня, но нежная, доверчивая. А Ксения Георгиевна удивительно умела увлечь партнера своим толкованием роли. И потому моя Амнернс становилась душевно сложнее и по-своему искренней в обращении с Аидой. Лишь постепенно в течение спектакля нарастали противоречия в развитии обоих характеров.

Двадцать пять лет пела Держинская Аиду на сцене Большого театра, не переставала работать над этой партией, полагая, что только «в следующий раз» она обязательно постарается «досказать» и «допеть» то, что не удалось пока сегодня...

Когда я «включалась» в «Пиковую даму», Держинская почти так же волновалась, как и я сама. Она помогала мне на репетициях и во время спектакля всем своим сценическим поведением, голосом, а взгляд ее словно бы говорил: «Пой, просто пой, вот так же, как я, и все будет хорошо». Лиза — Держинская была неотступно со мной, я словно слышала ее даже в тех сценах, когда петь Лизе было почти нечего. Она продолжала «жить в образе» и этим поддерживала меня. Как слушала Лиза романс Полины! Словно отыскивая в нем ответ, разгадку своим поступкам, чувствам, и... хотелось петь, так хотелось петь именно для нее!

Оперному артисту приходится «вмещать» свою игру в строгие рамки партитуры. Как пластично, изящно и легко двигалась по сцене Держинская! Она меняла мизансцены так незаметно, просто и естественно, словно не голос, а все ее существо «пело», жило в ритме музыки, повиновалось дирижеру... Навсегда останется в памяти впечатление от созданных ею образов женственных, нежных, прекрасных...

Не только к молодежи, ко всем своим товарищам по работе Ксения Георгиевна была всегда внимательной и чуткой. Пела она обычно в очередь с А. Матовой, обладающей нежным голосом мягкого серебристого тембра; такой голос требует к себе большого внимания, тщательной и заблаговременной подготовки перед спектаклем. Об этом никогда не забывала Держинская. Бывало, прихворнув, она заблаговременно предупреждала: «Саша, будь готова к спектаклю, что-то я занемогла». И на протяжении многих лет не было случая, чтобы спектакль с участием Держинской или Матовой отменили по их вине.

Не было у Ксении Георгиесны нелюбимых спектаклей, не было неудачных ролей. В каждой партии она добивалась полной гармонии художественного замысла и вокального мастерства. Но все же больше по душе приходились ей те образы, в которых много света, душевного трепета, человеческой теплоты. Маргарита была, конечно, ей больше по сердцу, чем Ортруда, и порой она просила меня спеть за нее в «Лоэнгрине». говоря, что охотнее выступит в «Фаусте».

Причина здесь, конечно, не в том, что ее утомляла напряженность вагнеровского письма; видимо, душевный мир Маргариты был ей ближе...

Сколько раз пела я вместе с Держинской в «Фаусте»! И почти неизменно она спрашивала, какая сцена удалась ей лучше, не слишком ли драматичной была ария с жемчугом. Удивительная артистка — одухотворенная, ищущая!

Впрочем, всю свою жизнь Держинская была чужда равнодушию, успокоенности. Кровно вол-

Ортруда.
«Лоэнгрин» Вагнера

новало ее все, что происходит вокруг — от грандиозных наших замыслов и свершений до повседневных забот людей, живущих с нею рядом. С большой охотой отправлялась она в длительные поездки с шефскими концертами в промышленные районы, сельские местности, воинские части. Ее концертный репертуар был широк, но, помнится, самыми любимыми композиторами всегда оставались Чайковский и Рахманинов.

Ни одно сколько-нибудь значительное событие музыкальной жизни страны не проходило мимо Ксении Георгиевны. Она неизменно участвовала в оргкомитетах и жюри всевозможных конкурсов самодеятельных и профессиональных исполнителей. Во все, за что бы ни бралась Держинская, она вносила увлеченность, творческую страстность.

А с каким душевным теплом относилась она к людям! Кто бы ни обратился к ней с деловой просьбой, за помощью или советом, никогда не слышал от нее «нет».

Очень по душе пришлась Держинской преподавательская деятельность, которой она отдала последние годы жизни. Став деканом вокального факультета Московской консерватории, она и меня привлекла к педагогической работе. Прежде мне приходилось лишь время от времени консультировать начинающих певцов, участников самодеятельности. Теперь же предстояло работать по строгому учебному плану, последовательно вводить человека в мир музыки, растить артиста-певца, отвечать за вверенную тебе судьбу... Я робела... «Ну возьмите хоть одного ученика, — уговаривала Держинская. — Плох тот артист, который не заботится о смене, о будущем родного театра. Приходите на прослушивание! Жду». Опыта у меня не было, и я остановила свой выбор на вокалисте, которого и вообще-то не собирались принимать в консерваторию; для меня сделали исключение. Сейчас мой бывший воспитанник поет в одном из периферийных оперных театров. Работать с ним оказалось нелегко. Держинская поняла это сразу, прослушав моего ученика вскоре после начала учебного года. «Появятся вопросы, сомнения приходите ко мне в любое время. Одна приходите и с учеником», — сказала она. И, очевидно почувствовав мои колебания, добавила: «Вас смущает различие наших педагогических приемов? Но ведь цель-то у нас одна, и это главное. Кстати, мы можем пригласить и третьего советчика». Мне было ясно, что Ксению Георгиевну волновало не только будущее ученика. Она умела отлично воспитывать, растить педагогов, не заглушая их творческой индивидуальности, не подавляя их творческой инициативы. Наши педагогические советы были действительно советом дружных, одинаково беззаветно служащих искусству людей. Держинская никогда не прибегала к административному диктату, она умела убеждать. Потому на вокальном факультете царила творческая обстановка, так необходимая для поисков новых путей.

Я рада, что моя жизнь и работа на сцене протекала рядом с Ксенией Георгиевной Держинской. Мы отмечаем 75-летие со дня ее рождения, и я воспользовалась возможностью высказать на страницах журнала мое глубокое уважение и любовь к памяти замечательной певицы.

К. Керзон

Играет Артур Шнабель

«Вы никогда не будете пианистом. Вы — музыкант», — сказал великий фортепианный педагог Лешетицкий маленькому мальчику Артуру Шнабелю. Однако великие учителя редко бывают великими предсказателями будущности своих учеников. Шнабель, как известно, стал не только большим музыкантом, но и одним из величайших пианистов мира.

Впоследствии Шнабель особенно любил повторять пророчество Лешетицкого как парадокс, потому что никогда не мог провести «границу» между даром пианиста и музыканта, даже у своих учеников. Что же касается его самого, то оба эти начала были слиты в нем нераздельно, хотя пианист оставался слугой музыканта.

Но как бы мы ни истолковывали пророчество, ясно, что Лешетицкий понял: он имеет дело с пианистом-вундеркиндом и в то же время подлинным музыкантом. Когда Шнабель впоследствии сам стал педагогом, он иногда занимался с очень юными учениками; правда, это преподавание затрагивало столько различных областей культуры, что, лишь достигнув довольно значи-

_________

Клиффорд Керзон (р. в 1907 г.) — известный английский пианист, ученик Шнабеля, Ванды Ландовской и Нади Буланже. Публикуемая статья является предисловием к книге С. Sаеrchinger, «Artur Shnabel», Cassel, London, 1957.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Ортруда. «Лоэнгрин» Вагнера

К. Керзон

Играет Артур Шнабель

Содержание

Ортруда.
«Лоэнгрин» Вагнера