Рассказ рабочего

Будучи плотником сцены Мариинского театра в Петербурге, я наблюдал великого певца в 1907–1918 гг. в самый расцвет его могучего дарования.

Все мы, рабочие сцены (а нас было только плотников около семидесяти да электриков человек двадцать пять и др.), любили его, гордились им. Считали его своим, так как знали, что Федор Иванович вышел из народа и только своим талантом завоевал всеобщее признание. Позже, когда вышли первые главы его «автобиографии», которую мы читали вслух в курилке, мы узнали о его безрадостном детстве и юности, и Шаляпин стал нам еще ближе и роднее.

Скажу прямо: в день, когда шла опера с участием Федора Ивановича, на сцене царил порядок, чувствовалась какая-то приподнятость в работе, настроение. За кулисами стояла торжественная тишина. Ведь сегодня поет Федор Иванович, говорили люди сцены. Таково было обаяние имени Шаляпина.

Старики плотники, работавшие на сцене по 25–30 лет (Ф. Поспелов, И. Крупенин, С. Кириллов, Н. Ежов), еще помнившие П. Чайковского, Н. Фигнера и других больших музыкантов и певцов, говорили нам, молодым:

— Лет десять назад Шаляпин был совсем молодой. Имел прекрасный голос, был принят в труппу, выступал с успехом. А ведь не давали ему петь, затерли парня... «Бас из босяков» прозвали. Пришлось уйти Шаляпину. А теперь вон он какой, Федор Иванович. После него не хочется других певцов слушать.

Это подлинные слова старых рабочих сцены. Да я и сам переживал такие же чувства. Выйдем на площадь, к воротам, декорации носить на сцену, а на площади ко всем трем кассам театра уже громадные очереди за билетами. Уходим со сцены в 12 часов ночи — снова видим очереди. Идем в 8 утра на работу: очередь по Офицерской, по ул. Глинки и по Торговой — и все это на оперу с участием Ф. И. Шаляпина.

— Мать честная! Вот так Федор, босяк, здорово... — глядя на очереди, говорит наш «старшой», пожилой рабочий Н. Дмитриев, по прозвищу Пузырь. — Народищу-то за билетами...

В день первого выступления Федора Ивановича в новом сезоне, когда он, возвратившись из-за границы, приходил в театр, мы его всегда встречали. Поставим «начало», то есть декорации первой картины, и собираемся кучкой сзади сцены, человек сорок...

Вот, шаркая галошами, появляется Федор Иванович, шуба расстегнута, шарф на шее — и к нам, приветливый.

— Здорово!.. Здравствуйте, братцы!

— Здравствуйте, Федор Иванович! Как ваше здоровье? — хором отвечаем ему, — как ваши успехи... там, за границей?

А он с растяжечкой в голосе:

— Не посрамил русского имени, не посрамил... Нигде, ребята, не посрамил. Хорошо везде прошло, — отвечает Федор Иванович и тут же прибавит какую-нибудь загогулину, да с таким добавлением, да так уморительно, что мы покатываемся со смеху.

Крепко запомнили юбилейный вечер, когда чествовали В. В. Андреева по случаю 25-летия его деятельности. На сцене — русский оркестр, чуть ли не сотня музыкантов. Сзади огромные балалайки — басы, ближе балалайки поменьше, в первых рядах пикколо, а впереди гусли, гармошки, бубны, деревянные ложки, группа с рожками...

Вот вышел В. В. Андреев, небольшого роста, изящный, с подстриженной черной бородкой. Остановился перед оркестром, поднял руку в белой перчатке — и все музыканты дружно встали.

В зале гром аплодисментов.

Андреев благодарит, кланяясь залу. Повернулся к оркестру, поднял палочку, взмахнул... и полились звуки наших, родных, русских песен. За

_________

Василий Яковлевич Яковлев, в прошлом рабочий сцены Мариинского театра, живет в колхозе «Искра», Лужского района, Ленинградской области, еще с 1923 года. Он был председателем колхоза, основал библиотеку, постоянно вел культурную работу, руководил драматическим кружком. После победы над фашистами участвовал в восстановлении бывшего помещичьего дома, которому насчитывалось около 200 лет. Сейчас в этом доме концертный зал на 200 человек, кино, библиотека.

душу хватающий, грустный мотив. Залихватский, заражающий удалью напев...

А когда зазвучал бравурный «Светит месяц», многие из нас, рабочих, позади сцены пустились вприсядку. Не вытерпел, вылетел к нам и И. В. Ершов (будущий народный артист). Смотрим на левой стороне сцены Федор Иванович то руки в боки, то этак вверх махнет рукой, только полы сюртука раздуваются. Откалывает... с дробью отплясывает русского...

Началось чествование В. В. Андреева. Много делегаций, много маститых деятелей приветствовали его. Вот идет к юбиляру Ф. И. Шаляпин, в руках огромный лавровый венок. Коротко было его приветствие.

— Дорогой Василий Васильевич! За то, что ты нашу сиротиночку, русскую балалаечку, вывел на солнышко, — и вскинул руку вверх, — вот тебе от меня спасибо...

Поднял огромный венок и надел на Андреева, целуя его. Василий Васильевич весь потонул в венке... Зал бурно аплодировал.

В 1916 году, призванный в армию, я был направлен через год в Измайловский полк. Февральская революция свергла царя.

Шло бурное лето 1917 года. Связи с товарищами я не терял. Пришел как-то раз в театр и узнал, что на предстоящем концерте-митинге Ф. И. Шаляпин будет петь им сочиненную песнь «О революции»...

Ходили слухи, что забраковали сочинение Федора Ивановича, назвав его непоэтичным, сентиментальным, не подходящим к моменту. Федор Иванович обиделся и решил, «вопреки эстетам», спеть песню на митинге. Я, конечно, пришел послушать Шаляпина.

Начался концерт. Не помню, кто еще пел тогда. Но яркое, воодушевленное исполнение Федора Ивановича запомнил. Вот стоит он на сцене, статный, высокий... В левой руке большое красное знамя... И вдохновенно поет:

К оружью, граждане, к знаменам.
Свобода счастье нам дает...
Во славу русского народа
Пусть мир на землю снизойдет...

Его могучий, красивый бас мощно льется в зал:

К оружью, граждане, к знаменам.
Свобода счастье нам дает...
Во славу русского народа
Пусть мирно пахарь наш живет...

В зале — шквал, буря. Там было много матросов, рабочих, солдат. У многих на глазах слезы. А Федор Иванович, взволнованный небывалой овацией, поет еще и еще...

Свершилась Великая Октябрьская революция. В начале ноября я был откомандирован из полка в театр на прежнюю работу. Рабочие выбрали меня в местный комитет, затем в члены коллегии при первом правительственном комиссаре бывших императорских театров.

Как-то я присутствовал на докладе комиссара у А. В. Луначарского. Помню слова Анатолия Васильевича о труппе Мариинского театра: «Это хрустальная ваза народа. И мы с вами должны работать так, чтобы ее не разбить».

В нашей курилке обсуждалась идея организации бенефиса в пользу рабочих. Раньше бенефис получали только хор, оркестр и певцы. Теперь, говорили мы, рабочая власть нам разрешит. Рабочая власть разрешила.

— Жаль нет у нас Федора Ивановича, — сказал кто-то в курилке.

— Не поет у нас, а в Нардоме...

Надо попросить его.

И вот мы, выборные, — старик плотник Ф. Поспелов, электрик С. Кириллов, столяр Е. Воронин и я — пришли к Федору Ивановичу домой. Он принял нас радушно, охотно согласился, сказав:

«Хорошая идея у вас — бенефис рабочих театра. Я охотно спою “Бориса Годунова”. Вместе с вами попросим артистов, хор и оркестр». И подарил нам три рисунка на трех листках ватмана. На одном Федор Иванович, подняв руки, зевает и потягивается. И подпись: «Рано поутру не будите меня молоду». На другом — Шаляпин в роли Еремки; что было на третьем, не помню.

Вручая рисунки, Федор Иванович сказал: «Вот это от меня подарок к вашему бенефису... В день спектакля продайте их в зрительном зале. Это увеличит ваши средства». Певцы, хор, оркестр поддержали нас.

Настал день бенефиса — 15 января 1918 года. Перед началом спектакля мы встречали Федора Ивановича. Помню, что он веселый поздоровался, поздравил нас и рассказал какую-то уморительную историю так, что мы долго хохотали до слез.

Спектакль прошел с большим успехом.

Мы поднесли Федору Ивановичу адрес, подписанный рабочими всех цехов. Адрес был прикреплен к деревянной части сценического люка (70×70), Федора Ивановича приветствовал плотник Ф. Поспелов. Начал да так разволновался, что замолчал.

Мне было поручено прочесть адрес. Но под конец я тоже не выдержал — запнулся и смолк. Федор Иванович встал из-за стола, подбодрил

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

В. Яковлев

Рассказ рабочего

Содержание