Всего сейчас в стране функционирует более тридцати пяти симфонических оркестров, не считая пяти больших столичных оркестров.

Благодаря климатическим условиям нашей страны, у нас не существует резкого разделения на концертные сезоны. За исключением четырех коротких каникулярных периодов (в честь празднования Дня независимости, в конце года, в апреле и в начале июня), концертная жизнь в столице страны не прекращается.

Почти во всех основных городах страны существуют оперные ансамбли, в них участвуют как национальные, так и иностранные певцы. Трое из плеяды талантливых мексиканских вокалистов снискали международную славу и признание. Это Оралия Домингес, Ирма Гонсалес, Рамон Винай.

Музыканты отдают много сил пропаганде произведений композиторов национальной музыкальной школы — «отца мексиканской музыки» Мануэля Понсе, его учеников и последователей К. Чавеса, С. Ревуэльтоса, X. Ролока и многих других.

Большой интерес проявляется в нашей стране к культуре зарубежных народов, в частности, к русской и советской музыке. В Мексике нашли радушный, восторженный прием советские музыканты — Арам Хачатурян, Леонид Коган, Александр Гаук, Константин Иванов. Произведения русских и советских композиторов прочно вошли в репертуар симфонических оркестров и отдельных исполнителей Мексики. В СССР не раз выступали и радовали своим искусством исполнители народной музыки Мексики. Советским любителям музыки будет, вероятно, интересно познакомиться и с талантливыми мексиканскими инструменталистами (назову среди них — Моралес, Родригес, лас Контрерас, Каана, Новело, Рубалькабо, Ромеро, Мартинеса), дирижерами, а также со знаменитым Национальным народным балетом Мексики.

Культурные связи Советского Союза и Мексики все расширяются. Хочется надеяться, что этот культурный обмен поможет нашим народам ближе и лучше узнать и понять друг друга. Ведь такие культурные и творческие связи во многом способствуют делу мира, взаимопонимания и дружбы народов.

Литературная запись Т. Левченко

Америка

И. СТРАВИНСКИЙ

ХРОНИКИ МОЕЙ ЖИЗНИ

(окончание)

<...> Когда я получил заказ от Дягилева, наш балет подвергся большим преобразованиям благодаря появлению молодого балетмейстера Фокина и целого цветника артистов с большим и свежим дарованием (А. Павлова, Т. Карсавина, В. Нижинский).

Несмотря на все мое восхищение классическим балетом и его большим мастером Мариусом Петипа, я не смог устоять и был опьянен таким зрелищем, как «Половецкие пляски» в «Князе Игоре» или «Карнавал» — оба балета Фокина, которые я видел до того.

Все это меня страшно соблазняло, побуждало вырваться из того узкого круга, в котором я был замкнут, и я с радостью воспользовался случаем присоединиться к группе передовых и деятельных артистов. Душой группы был Дягилев, а к нему меня влекло уже давно.

Всю эту зиму я с жаром работал над «Жар-Птицей» и благодаря этой работе был в постоянном контакте с Дягилевым и его сотрудниками. Фокин ставил танцы по мере того, как я частями сдавал ему музыку. <...>

<...> Сейчас мне хочется говорить о Дягилеве, так как мое близкое общение с ним во время нашего первого сотрудничества скоро открыло мне подлинную сущность этой крупной индивидуальности. Что прежде всего меня в нем поразило — это степень выдержки и упорства, с которыми он добивался достижения своей цели. Всегда было страшно и в то же время успокоительно работать с этим человеком, настолько непреодолима была его сила. Страшно потому, что всякий раз, когда возникали разногласия в мнениях, борьба с ним была жестока и утомительна; успокоительно потому, что при отсутствии подобных разногласий существовала полная уверенность в том, что цель будет достигнута.

Привлекали меня к нему еще и склад его ума, и общее высокое развитие. Он обладал исключительным чутьем, необыкновенной способностью сразу почувствовать свежесть и новизну идеи,

Рис. П. Пикассо

беззаветно увлечься ею не рассуждая. Я не хочу этим сказать, что у него не хватало рассудительности. Напротив, у него было много здравого смысла, и если он нередко ошибался и даже шел на безрассудства, это лишь означало, что он действует под влиянием страсти или темперамента — двух преобладающих в нем сил. <...>

<...> Возвращаюсь к партитуре «Жар-Птицы». Я работал над ней с ожесточением и когда закончил ее к назначенному сроку, то почувствовал потребность немного отдохнуть в деревне перед поездкой в Париж, куда ехал в первый раз.

Дягилев с труппой и сотрудниками опередил меня, так что, когда я к ним присоединился, работа уже кипела. Фокин работал над постановкой танцев с большим рвением и любовью, тем более что был увлечен этой народной сказкой и сам разработал сценарий балета. Распределение ролей не вполне соответствовало моим желаниям. Павлова, с ее тонким и острым силуэтом, гораздо более подходила, казалось мне, к роли сказочной Птицы, чем Карсавина, с ее нежным женским обаянием. Я ей предназначал роль пленной царевны.

Обстоятельства судили иначе, и я не жалуюсь, так как исполнение Карсавиной роли Птицы было безукоризненным, и эта красивая и грациозная артистка имела очень большой успех.

Парижская публика восторженно приветствовала спектакль. Я, конечно, очень далек от мысли приписывать успех исключительно партитуре; в равной степени он был вызван сценическим решением в роскошном оформлении художника Головина, блестящим исполнением артистов дягилевской труппы и талантом балетмейстера. Должен, однако, признаться, что хореография этого балета мне всегда казалась слишком сложной и перегруженной пластическими деталями. Вследствие этого артисты испытывали и испытывают и посейчас большие трудности в координации своих жестов и па с музыкой, что приводило часто к досадной несогласованности между движениями танца и настоятельными требованиями музыкального ритма. <...>

<...> Пребывание в Париже дало мне случай познакомиться с такими выдающимися представителями музыкального мира, как Дебюсси, Равель, Флоран Шмитт и Мануэль де Фалья, находившимися тогда в Париже. Помню, как в вечер премьеры Дебюсси пришел ко мне на сцену и очень хвалил мою партитуру. Это положило начало нашему знакомству, которое оставалось очень дружеским до конца его дней.

Одобрение и даже восхищение, которые я встретил в музыкальном мире и в художественном мире вообще, в особенности же среди представителей молодого поколения, ободряли и сильно поддерживали меня в дальнейших замыслах. Я подразумеваю «Петрушку», о котором вскоре буду говорить.

Однажды, когда я дописывал в Петербурге последние страницы «Жар-Птицы», мне померещилось совершенно неожиданно (так как мысли мои были заняты совсем другими делами) зрелище священного языческого ритуала; мудрые старцы сидят в кругу и наблюдают предсмертный танец девушки, которую они приносят в жертву богу весны, чтобы снискать его благосклонность. Это стало темой «Весны священной». Должен сказать, что это видение произвело на меня сильное впечатление, и я тотчас же рассказал о нем моему приятелю, художнику Николаю Рериху, специалисту по изображению славянского язычества. Он с восторгом приветствовал мою мысль и стал моим сотрудником в работе над этим произведением. В Париже я рассказал о своем замысле Дягилеву, который сразу же увлекся им. Последующие события все же задержали его осуществление.

После конца спектаклей в Париже и коротко-

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка