К 60-летию С. Я. Лемешева

Фото 1943 года

И. КУЗНЕЦОВА

НАРОДНЫЙ АРТИСТ

Ноябрь 1941 года. Бои идут под Москвой. По вечерам улицы города погружаются в темноту, густую, как чернила. Только далеко на горизонте вспыхивают отсветы от артиллерийских разрывов. Под ногами редких прохожих вздрагивают тротуары, кажется, что это тяжко вздыхает от смертельной усталости сама земля. Уже ударили морозы — не то, что теперь,

когда даже в декабре не поймешь, то ли еще осень, то ли уже весна. А тогда снег как выпал шестого ноября, так и не таял. Он все шел и шел, и по краям тротуаров вырастали сугробы, похожие на ледяные стены длинных коридоров. Стало заметно меньше народа. Не работает ни один театр, закрыты музеи. На деревянных стендах, которые еще так недавно пестрели афишами, теперь наклеены сатирические «окна ТАСС», а рядом с ними — инструкции о том, как тушить зажигательные бомбы и вести себя во время тревоги...

И вдруг однажды деревянный стенд привлек внимание своим необычным видом: на очередное «окно ТАСС» надвинулась афиша, на которой синим по белому было написано, что 19 ноября открывает сезон филиал Большого театра и будет дан большой концерт.

На афише стояли имена: Обухова, Степанова, Катульская, Лемешев; это было почти неправдоподобно, может быть, она прошлогодняя? Но если буквы потереть пальцем, то на белой бумаге оставались следы синьки. Нет, объявление было совсем свежее. И тут же ноги сами повернули на Пушкинскую улицу, к филиалу... И вот в руках «лучший» из оставшихся в кассе билетов, на котором откровенно написано: «место неудобное» — а еще говорят, что в Москве мало народа! Но все это не имело ровно никакого значения в сравнении с тем, что состоится концерт. Впереди были гораздо большие трудности. Во-первых, концерт начинался в два часа дня и нужно было срочно придумать повод, чтобы уйти с работы, во-вторых, мог быть налет и тогда не добраться до театра... По улице еще кое-как пробежишь, а через мост уже не проскочишь: милиционер обязательно затолкнет в убежище. Попадешь вместо театра в подвал...

Но все началось благополучно. Наконец-то мы в театре! Последний раз мы были здесь месяца полтора назад. Но то, что произошло за это время, так изменило восприятие, что казалось, мы вновь вернулись сюда через многие, многие годы, вернулись пройдя длинный-предлинный путь...

В филиале все было как прежде: и гардероб, н дорожка на лестнице, и бархатная обивка кресел и ярусов.

Концерт начался... Но не прошло и двух номеров (мы еще не успели полностью поверить тому, что находимся в театре), как на авансцену почему-то вышел М. Габович (тогда директор филиала). Он поднял руку, прося внимания, и сказал: «Товарищи, в городе объявлена воздушная тревога. Просим Вас соблюдать спокойствие и покинуть зал. Желающие могут пройти в метро на площади Свердлова. После “отбоя” будем продолжать наш концерт».

Все чинно встали и не торопясь вышли из зала, где притушили огни. В фойе было светло и тепло. Вряд ли кто-нибудь пошел в метро. Все дружно встали в очередь в буфет... Где-то хлопали зенитки, но это никого не беспокоило. Прошло минут тридцать, и раздался звонок. Концерт продолжался: Н. Обухова пела лирическую песню Дунаевского «Ох ты, сердце». Зал сидел не шевелясь. Ho снова вышел М. Габович, и кто-то в партере произнес «его голосом»: «Товарищи», — опять тревога. Снова все выходят в фойе. И хотя капельдинеры советуют не подходить к окнам, большинство греется около радиаторов. В театре не холодно, греются, наверное, «впрок».

Первое отделение кончилось. Но не успели еще М. Бессмертнова и В. Голубин откланяться после исполнения адажио из «Щелкунчика», которым открылось второе отделение, как снова появился М. Габович. На этот раз зал засмеялся. Смеялся партер, бенуар, бельэтаж, и уже совершенно изнемогла от хохота наша галерка: казалось, что фашисты изо всех сил стараются сорвать именно концерт! Но хотя смеялся и сам М. Габович, занавес все-таки медленно опустился. Все опять вышли в фойе. Снова минут тридцать мы грелись у радиаторов, пока звонок не возвестил «отбой». Е. Степанова пела восхитительную арию с колокольчиками из «Лакме». В. Кудрявцева и А. Руденко танцевали дуэт из балета «Сильфида», и вдруг снова появился Габович. И тогда кто-то сидящий за нами звонким мальчишеским голосом выкрикнул четверостишие. Не бог весть какое поэтическое откровение было в этом экспромте:

Габович появляется,
Тревога объявляется,
Публика ругается:
Не хочет уходить! —

но правды ощущения было достаточно.

— Продолжать концерт! — закричала галерка и затопала ногами. — В нас не попадут! Объявляйте дальше!

Теперь уже весь зал с низу до верху весело бушевал. Но из зала все-таки пришлось уйти. Отменить тревогу было не в силах Габовича...

В фойе, около окна, стоял высокий человек со шпалой на петлице. Он прислушивался к тому, что происходило на улице, — там стояла тишина.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

К 60-летию С. Я. Лемешева

Фото 1943 года

И. КУЗНЕЦОВА

НАРОДНЫЙ АРТИСТ

Содержание