Выпуск № 7 (284) | 1962 - страница 58

описанием жизни и деятельности композитора. В перечне имен, событий, фактов потонули разрозненные и более скупые сведения о творчестве. А когда, наконец, дело дошло до конкретного разговора о музыке (для этой цели были выбраны «Прелюды»), у лектора нашлись только самые общие слова («эта мелодия повествует нам о большой человеческой воле», «побочная тема повествует о любви»).

Иной раз лекторы произносили многозначительные фразы о неповторимом творческом своеобразии данного автора, об его особом месте в истории музыки. Но в чем состоит это своеобразие, как оно конкретно проявляется в музыкальном языке, образном строе, стиле композитора? На эти вопросы слушатели, как правило, не получали четкого, вразумительного ответа.

«Творчество Прокофьева, — сказала, например, в самом начале Р. Барановская, — дает возможность судить об особенностях стиля современной музыки». Сказала и не посчитала нужным разъяснить, что же это за особенности, каков он, этот самый «современный» стиль. А ведь она не в пример другим успела рассказать о многих сочинениях композитора и не скупилась на музыкальные примеры. Только вряд ли из этих разрозненных характеристик у слушателей возникало представление о стиле Прокофьева (не говоря уже о стиле «современной музыки»).

Пожалуй, самой «лаконичной» была лектор И. Солодовникова. Музыке Римского-Корсакова она посвятила всего-навсего одну фразу, назвав ее прекрасной, глубоко народной, исполненной горячей любви к своей родине и своему народу. Ради этого, право, не стоило приходить на лекцию тем, кто всерьез хочет постигнуть тайны музыкального искусства.

Мне могут возразить: особенность монографической лекции в том и состоит, что она дает общее представление о жизни и творчестве композитора. Верно, но тем важнее как можно более содержательно говорить в первую очередь о музыке, придирчиво отбирая определения. А между тем Р. Глезер, например, обстоятельно пересказывая содержание либретто последних опер Пуччини, почти не касалась вопроса, как воплотил композитор свои замыслы. Что прибавил такой пересказ к творческому портрету Пуччини? Почти ничего.

Стоило ли С. Виноградовой, читая лекцию о Мусоргском в Доме учителя, подробно останавливаться на истории создания пушкинского «Бориса Годунова», объяснять, в чем суть реформы Пушкина в классической трагедии? (И кому объяснять? Педагогам, среди которых многие знали все это, видимо, не хуже самого лектора!) А вот об опере «Борис Годунов» было сказано непростительно мало. Несколькими общими словами ограничилась и характеристика стиля «Хованщины».

Приобщить людей к музыкальному искусству — так обычно формулируют у нас главную цель музыкальных факультетов. Но приобщить — это значит прежде всего научить людей сознательно воспринимать музыку, ибо только через сознательное восприятие придет настоящая любовь к ней, появится настоящий вкус. И эту задачу должна решать любая лекция, каковы бы ни были ее тема и жанр.

Правда, было бы неверным сказать, что университеты совсем не знакомят слушателей со спецификой музыкального искусства. Этой цели служат несколько вводных лекций по теории. Одну из них — «Музыкальные формы и жанры» — И. Петрова читала в клубе им. Ленина для работников депо Москва-Сортировочная. На сей раз слушатели получили ряд полезных сведений, проиллюстрированных удачно подобранными примерами. В этой лекции почти не было внешней занимательности, но аудитория слушала сосредоточенно, хотя была, быть может, менее подготовленной, чем во многих других университетах, и менее настроенной к серьезному разговору о музыке (люди пришли на занятия прямо со смены). К сожалению, между занятиями по теории и лекциями, посвященными конкретным явлениям искусства, как видно, не всегда существует преемственность. Иначе и в монографических лекциях разговор бы не шел «вокруг да около» музыки, меньше было бы того, что можно назвать «литературщиной».

Характерный факт! После большинства монографических лекций слушатели не задали ни одного вопроса. Такая пассивность аудитории может быть по-разному истолкована, но в данном случае она свидетельствует о том, что содержание этих лекций по-настоящему не заинтересовало слушателей, не разбудило их мысль.

Я далека от утверждения, что все филармонические лекции страдают перечисленными серьезными недостатками. Вполне вероятно, что у тех лекторов, которых я слышала, бывают более удачные выступления.

Но сейчас, в предвидении нового учебного года в университетах культуры нужно особенно внимательно разобраться: что ценно в уже накопленном опыте и, главное, как надо перестроить работу, какие новые задачи поставить перед всеми пропагандистами нашего искусства, чтобы успешно решать основную задачу — воспитывать эстетически развитого, сознательного слушателя музыки.

*

«А теперь мы начинаем наш концерт», — сообщает лектор, едва успев произнести последние слова своего выступления. И тотчас вслед за этим сообщением нарушается атмосфера серьезного учебного занятия. Лектор превратился в конферансье, его попытки обратить внимание аудитории на отдельные особенности исполняющихся произведений публика уже почти не воспринимает. Обстановка концерта настроила ее совсем на другой лад. Кроме того, в концертной программе звучат подчас совсем не те произведения, на которых лектор останавливал внимание слушателей. Например, Р. Барановская, рассказывая о советском оперном и балетном творчестве, много внимания уделила балету Прокофьева «Ромео и Джульетта», а публике показали сцену из «Каменного цветка»! Лектор ни словом не обмолвилась о Шебалине, а в концерте исполнялась сцена из «Укрощения строптивой».

Можно ли так строить концертную программу, если она предназначена для университетов культуры? Разумеется, нельзя, ибо в результате искусственного отрыва «слова о музыке» от самой музыки намного снижается познавательная ценность занятий.

Дело не спасают те музыкальные примеры, которыми сами лекторы сопровождают свой рассказ, проигрывая на фортепьяно отдельные мелодии или даже более крупные фрагменты музыкальных произведений. Во-первых, лекторское исполнение, прямо скажем, далеко не всегда безупречно, во-вторых, неискушенному слушателю трудно составить себе по двум-трем музыкальным фразам целостное представление, допустим, о симфонии, сонате или романсе.

Возвращаясь к программам концертов, скажу, что в них подчас ощущается известный шаблон, ориентация на так называемые «дежурные блюда». Раз лекция об А. Хачатуряне, значит, обязательно «Танец с саблями», о Римском-Корсакове — непременно «Полет шмеля». Конечно, в лекциях-концертах надо показывать все самое лучшее и типичное в творчестве композитора (оно, естественно, и самое популярное). Но разве не задача университетов сколь возможно расширять музыкальный кругозор своих посетителей, приучать их воспринимать то, что не находится «на слуху»?

В идеале лектор должен иметь возможность оперировать самым широким кругом произведений, должен для каждой лекции выбирать их, а не довольствоваться тем, что есть в репертуаре исполнителей. Судя по тем программам, что я слышала, до такого идеала еще далеко. Видимо, нужна куда более планомерная работа по обновлению и расширению репертуара солистов филармонии.

Говоря о музыкальных иллюстрациях в университетах, никак не минуешь проблемы качества исполнения. Она здесь, пожалуй, еще более существенна, чем в обычных концертах. И это понятно. Ведь на лекции-концерты люди приходят подчас за первыми музыкальными впечатлениями, здесь порой решается вопрос: быть или не быть еще одному любителю музыки. Идет за него борьба. И если мы хотим добиться полной победы, ориентир нужно брать на все яркое, увлекательное, вдохновенное. А всегда ли так звучит музыка в университетах? Увы, не всегда. Конечно, когда на клубной сцене играла, скажем, М. Гринберг или пели В. Иванова, Е. Максименко, М. Амиранашвили, можно было не сомневаться: такая встреча с музыкой не пройдет для слушателей бесследно. Но чаще исполнение не поднималось выше среднего уровня, а порой было явно неудачным. Так случилось в знаменитой сцене Бориса и Шуйского, которая и в вокальном, и в сценическом отношениях оказалась «не по плечу» В. Шпаковскому и М. Николаеву. Невольно вспомнилась та же сцена в фильме «Борис Годунов» с Пироговым и Ханаевым. Вот бы показать слушателям фрагмент из фильма! Как бы раскрылась эта изумительная музыка для тех, кто до сих пор мало знал или совсем не знал ее!

Кстати, фрагменты из музыкальных фильмов, где, как правило, заняты лучшие силы, могли бы послужить великолепной иллюстрацией к занятиям в университетах. Пусть таких фильмов еще немного, но то, что есть, филармонии стоило бы взять «на вооружение». И одновременно значительно повысить требования к своим исполнителям, которые берут на себя почетную и ответственную миссию первооткрывателей музыкального мира для массовой аудитории. Среди них должно быть куда больше, чем сейчас, талантливой молодежи; в увлекательной, подчас сложной борьбе за слушателя кому, как не ей, быть запевалой...

Надо помнить, что в этой борьбе равнодушное, посредственное исполнение — плохое оружие. Оно не просто нежелательно, оно опасно, ибо может обернуться против самого себя: вместо того, чтобы привлечь людей, отпугнуть их.

*

Просматривая учебные планы университетов, я обратила внимание на один весьма отрадный факт: по сравнению с прежними временами обзорных лекций стало заметно меньше. И только в одном разделе обзорный принцип все еще господ-

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

*

*

Содержание