ствует — там, где речь идет о советской музыке. Да, как ни странно, в самом трудном разделе, требующем особо вдумчивого, творческого подхода. Здесь борьба за слушателя протекает в особо сложных условиях (вызванных, в частности, серьезными недостатками нашей музыкальной пропаганды). Здесь нужно бороться с такими «врагами», как предубежденность, неверие, косность музыкальных вкусов. Для многих приходящих в университет (если не для большинства), творчество наших современников — сплошная «езда в незнаемое». Тем не менее им предлагают знакомиться с ним, что называется, «чохом» — сразу со всем симфонизмом, сразу со всем камерным творчеством и т. д. А композиторов ведь много, и все они разные. И зачастую получается искаженная картина, в чем я могла убедиться, побывав на лекции «Советское оперное и балетное творчество», которую читала Р. Барановская во Дворце культуры «Серпа и молота».

Если и осталось у ее слушателей какое-то представление о том, что сделали советские авторы в этих жанрах, то самое случайное. В центре внимания оказались почему-то только балеты — «Красный цветок» P. Глиэра (о нем разговор шел особенно подробный) и «Ромео и Джульетта» С. Прокофьева. Все остальное пронеслось в сознании слушателей как вихрь из имен и названий, причем по ходу лекции темп все убыстрялся. Под конец перепуталась даже историческая последовательность: балеты Б. Асафьева были упомянуты где-то между произведениями С. Цинцадзе и К. Молчанова. Вместо развернутых характеристик лектор раздавала направо и налево самые высокие эпитеты: замечательный, выдающийся, классический. Но можно ли таким поточно-скоростным методом пробудить в людях интерес (я уже не говорю — любовь) к очень серьезной области советского творчества, имеющей действительно большие достижения? Думаю, что нет.

Конечно, без обзорных лекций совсем не обойтись (только строить их, видимо, надо в ином плане), но более надежный путь к сердцу слушателя лежит через подробный разговор об отдельных явлениях музыкального искусства, разумеется наиболее ярких. Такие явления в советской музыке никак нельзя ограничить творчеством Шостаковича, Прокофьева, Хачатуряна, о чем более или менее регулярно говорится на лекциях. Между тем только однажды попалась мне в учебных планах тема «Композиторская молодежь», дважды промелькнула фамилия Г. Свиридова, один раз Т. Хренникова, только в одном университете заинтересовались музыкальными культурами национальных республик.

Казалось бы, бесспорная истина — все, что трудно, ново, надо изучать подробнее, глубже. Между тем есть еще университеты (и таких немало), где советское творчество не выделено в специальный курс, а дается «в подверстку» к западной или русской классике.

Ссылки на общий ограниченный лимит времени не убеждают. Классическое наследие в большинстве случаев проходят достаточно подробно, даже с излишествами. Находятся часы для лекций о композиторах доглинкинского периода, о творчестве Доницетти, Беллини, Серова, Аренского. В одном университете два занятия подряд посвятили изучению музыкальных культур феодализма и эпохи Возрождения. Вон в какую древность забрались!

А вот сегодняшний день музыкального искусства в значительной своей части остается вне поля зрения университетов, если учесть к тому же, что знакомство с западной музыкой кончается в лучшем случае на Равеле и Дебюсси и почти не представлены композиторы стран народной демократии. Получается, что слушателей современной музыки университеты в большинстве своем по существу не воспитывают.

По всей вероятности, такое положение устраивает работников клубного отдела, если они до сих пор не попытались его изменить. Видимо, пропагандировать то, что подчас уже не нуждается в пропаганде, просто легче.

*

«Вы идеалистка, — сказал мне Н. Бауэр, — Вы, видимо, себе не представляете, сколько еще у нас есть людей, совсем далеких от музыкального искусства, для которых самый элементарный рассказ о композиторах уже откровение. Хорошо одно то, что они приходят на лекцию, слушают музыку».

Лет пять назад я бы согласилась с Н. Бауэром. Но за последние годы мы были свидетелями небывалого подъема массового музыкального движения. Нет нужды перечислять все те новые формы, которые возникли на наших глазах и в самодеятельности, и в музыкально-просветительной работе. А разве мало сделали для ликвидации музыкальной безграмотности образовательные передачи радио? Наконец, сама филармония еще задолго до появления университетов проложила путь серьезной музыке на клубную эстраду. Конечно, пока в школах не наладится музыкальное обучение, невежды в этой области не переведутся, но строить сейчас работу университетов в расчете на

некую недифференцированную серую массу опасно. Как бы не оказаться в хвосте у собственных достижений!

«Очень хочу, чтобы на будущий год нас чаще знакомили с новыми произведениями советских композиторов. Ведь бывают же кружки текущей политики, так и здесь хотелось бы знать новости в музыкальном мире», — так ответила одна из слушательниц университета Свердловского района на вопрос, чем бы ей хотелось заниматься в новом учебном году. Продолжить изучение советского творчества пожелали и некоторые другие ее товарищи по курсу. Иные считали необходимым пройти весь курс еще раз, но более углубленно, с разбором тех сочинений, которых не было в программе. Но особенно характерной была просьба — повторить лекции по теории. Словом, запросы выявились самые серьезные.

Людей с такими запросами с каждым годом становится все больше, в том числе и среди молодежи — той молодежи, которая регулярно слушает радио, занимается в самодеятельности, пусть редко, но ходит в концерты и читает популярную литературу о композиторах (где все их жизненные перипетии описаны, кстати сказать, достаточно подробно).

Вот этой части слушателей Московская филармония с ее огромными возможностями могла бы давать значительно больше. От кого, как не от работников клубного отдела, среди которых есть люди с немалым опытом по продвижению музыки в массы, должны были бы исходить новые идеи, предложения. Именно они могли в первую очередь почувствовать, что прежний уровень работы в известной мере исчерпал себя.

Почему бы филармонии не проявить инициативу, организовав в двух-трех лучших клубах специальные университеты советской музыки, бросив туда самые лучшие лекторские и исполнительские силы? Я уверена, что слушатели для таких университетов найдутся, вопреки мрачным прогнозам иных скептиков.

Почему бы работникам отдела, опираясь на собственные наблюдения, не создать свой типовой учебный план и предложить его научно-методическому совету? Дело бы от этого только выиграло.

Пока что отношения между университетами и отделом складываются в основном как отношения заказчиков и поставщика, которому по существу безразлично, для кого выполнить заказ: будет ли это любознательная, по-настоящему жаждущая знаний аудитория в ЦДРИ, МИИТе, Дворце культуры ЗИЛа, или случайно собравшаяся публика в филиале последнего, где университет существует только на бумаге. Отсюда известная доля самоуспокоенности. Стоит ли волноваться из-за того, что прочно и раз навсегда налаженная система где-то работает на холостом ходу? Ведь отвечают за это директоры клубов, профсоюзные организации. И все-таки волноваться стоит. Самоуспокоенность совсем не подходящее состояние для тех, кто имеет дело с таким живым, беспокойным организмом, как университеты культуры.

З. СТОЛЯР

ЧЕГО ЖДЕТ МОЛОДЕЖЬ

Все мы были свидетелями того, как быстро выросла у нас в стране сеть народных университетов культуры. За сравнительно короткий срок это движение приняло подлинно массовый характер. Особенно много нашлось желающих проникнуть в «тайны» музыкального искусства. Недаром музыкальные факультеты по числу слушателей повсюду держат первое место. Без сомнения, эти факультеты накопили уже некоторый опыт работы, добились известных успехов в пропаганде музыкальных знаний. В то же время занятия в университетах далеко не полностью удовлетворяют слушателей. Об этом красноречиво говорит тот факт, что в иных университетах к концу учебного года посетителей становится значительно меньше, чем в начале (так по крайней мере было в Кишиневском городском университете культуры в последние два года). Особенно досадно, что отсеивается большое число молодежи.

В чем же дело? Причин здесь, мне думается, несколько. Одна из них — отсутствие какой-либо дифференциации слушателей. Ведь в университеты приходят люди с разной общеобразовательной и художественной подготовкой, но это почти никогда не учитывается: человеку, имеющему самое отдаленное представление о музыке, и любителю «со стажем» читают одну и ту же «популярную» лекцию. Для первого — она еще трудна, для второго — уже неинтересна. В результате и тот и другой перестают ходить на занятия. Как правило, не оправдывает себя чрезмерное увлечение так называемыми обзорными лекциями (об этом уже писал в журнале Г. Головинский, см. «Советскую музыку» № 7 за 1960 г.). Практика показала, что подробный разбор одного произведения может принести слушателю несравненно больше пользы, чем длинный перечень фактов, имен, дат и названий, без которого нельзя обой-

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

*

З. СТОЛЯР

ЧЕГО ЖДЕТ МОЛОДЕЖЬ

Содержание