Выпуск № 10 (335) | 1966 - страница 52

стрелок — разрастается тема до оркестрового tutti. Все более обостряются гармонические сочетания. Соль диез, соль бекар, фа диез одновременно звучат у струнной группы. Но диссонансов не слышно. Какой-то единый сгусток звука, заряженный огромной энергией, моторикой, — такова кульминация «мотива отрицания».

Теснейшая тематическая и образная спаянность всех частей симфонии ведет к очень своеобразному общему построению. Даже деление симфонии на четыре самостоятельные части несколько условно: связи между частями носят настолько прочный и логически оправданный характер, что возможно толковать всю симфонию как единую многоструктурную композицию, как какую-то очень крупную форму, чем-то напоминающую рондо (в котором рефрен непостоянен — сначала это «мотив отрицания», а в финале его сменяет преображенная главная партия первой части).

В своей музыке Окунев, мне думается, менее всего стремится живописать, представлять. Это рассуждение, глубокое и трудное раздумье. Мы становимся как бы свидетелями формирования мыслей, идей. Не потому ли так «размыты» грани побочной темы? Не потому ли такой значительной образной трансформации достигает «мотив отрицания»?

Все сложные и трудные размышления рождены одним тезисом, выросли из одного взволновавшего героя события, явления. В самых различных аспектах видит он это явление, долго взвешивает все «за» и «против». Не потому ли так тесно тематически связаны между собой все интонации симфонии?

Огромнейшего накала, подлинно драматических высот достигают раздумья героя. В настойчивых поисках зреет вопрос, найти ответ на который еще предстоит. Из заключительного канона, построенного на отражении главной темы первой части, постепенно выкристаллизовывается краткая интонация — три нисходящих мерных звука — ми, ре и ля. Глухо, прощальным вопросом повисают они у литавр.

Это драматическое повествование о трудных исканиях своего пути, своего «я» нашим современником в сложном калейдоскопе сегодняшней жизни. Подлинный гражданский пафос в этой симфонии. Очень прямо и откровенно поставленная проблема, исчерпывающе разрешить которую автор считает себя не вправе (а сколь многие обольщались, предлагая назидательно-оптимистические резюме). Все очень не просто у каждого мыслящего человека. Найти ответы на вопросы, которые постоянно ставит перед нами жизнь, всегда пытались, пытаются и будут пытаться все честные люди на земле. И во имя этого совершали, совершают и будут совершать они самые высокие свои деяния.

* * *

Дважды слышала я эту симфонию — в Ангарске, в Доме культуры «Нефтяник», и в Иркутске, в концертном зале филармонии. Очень разными были аудитории: молодые рабочие в первом случае и маститые меломаны (а их в Иркутске оказалось немало) — во втором. Но и те и другие принимали симфонию одинаково хорошо: напряженная тишина во время исполнения и бурные — а в Иркутске даже скандированные — аплодисменты после него.

Обстановка в Иркутской филармонии далеко не столь официально-торжественная, как в Московской или Ленинградской. Кабинет главного дирижера Барсова — душная, без окон и вентиляции комната (здесь же расположена и нотная библиотека) — непосредственно соприкасается с фойе концертного зала.

После исполнения симфонии Окунева желающие могли зайти туда, чтобы поздравить композитора и исполнителей. Желающих оказалось очень много. И даже если сделать скидку на такую сенсационную для Иркутска «деталь», как присутствие «живого» композитора, успех симфонии все же был бесспорен. Да и сыграли иркутские музыканты ее очень неплохо.

Искренне радуясь успеху оркестра Иркутской филармонии, я все же позволю отнести его за счет премьеры — она обязывала. О том, что удача была обусловлена именно этой ситуацией, свидетельствует намного менее интересное исполнение в тот же вечер Скрипичного концерта Бетховена. Лишь с трудом удалось «свести концы с концами» первоклассному солисту А. Маркову, настолько далек от него по исполнительскому уровню был оркестр. Очень «пестрые» струнные, плохо выстроенная духовая группа, десятки различных манер извлечения звука, что, разумеется, никак не способствовало созданию единого ансамбля, — все это пока уязвимые места коллектива. Ну и конечно, «жидкое» звучание (вызванное прежде всего малочисленностью оркестра), которое было ощутимо даже в бетховенской партитуре.

Что же такое оркестр Иркутской филармонии? Сначала географические данные: это единственный симфонический коллектив на три огромные области (Читинскую, Красноярскую и Иркутскую) и две автономные советские республики (Якутскую и Бурятскую), площадь которых равна площади почти всей Европы. Плотность населения этого огромного массива, естественно, значительно меньше, чем в Европе. Здесь живет около 10 миллионов человек. Примерно столько же жителей в Москве. Но в Москве восемь постоянно функционирующих, пол-

ностью укомплектованных симфонических коллективов (включая два оркестра оперных театров). А во всей Восточной Сибири — один. Уровни культурного развития и потребностей столицы и отдаленных областей пока еще, к сожалению, несравнимы? Верно. Однако, если 10 миллионов жителей Восточной Сибири будет по-прежнему обслуживать всего один симфонический оркестр, мы очень и очень долго еще не сможем сблизить эти уровни. Более того, дистанция между культурной жизнью Москвы и так называемой «периферии» станет неуклонно увеличиваться.

Но и этот единственный оркестр по своим возможностям весьма далек от столичных коллективов. Я имею в виду в данном случае не художественно-исполнительские его качества (хотя и в этом отношении их нельзя сравнивать), а ту материальную базу, от которой последние во многом зависят.

Прежде всего коллектив очень мал — 65,5 единиц. Это включая двух дирижеров, библиотекаря, рабочего сцены и костюмера (0,5 творческого работника — инспектор). Иными словами, в самом оркестре должно сидеть 60 человек (пять пультов первых скрипок, четыре — вторых, по три пульта альтов, виолончелей, два с половиной — контрабасов, по три исполнителя на кларнете, флейте, гобое и тромбоне, по два фаготиста и трубача, четыре валторниста, один тубист, одна арфистка и три ударника). Каковы практические возможности такого состава? Очень ограниченные. Для них по существу закрыты, например, партитуры «Итальянского каприччио» Чайковского (для которого нужно четыре трубача), почти всех симфонических сочинений Скрябина и Рахманинова (нет контрафагота), почти вся музыка С. Прокофьева и Д. Шостаковича (с двумя исполнителями на мелких ударных инструментах ее играть нельзя) и многие другие сочинения в основном, к сожалению, XX века. Почему эта музыка не должна звучать в Восточной Сибири? Думают ли об этом в министерствах культуры? Или количество музыкантов в оркестрах типа Иркутского определяется партитурами венских классиков?

Конечно, благодаря находчивости таких руководителей, как например, Барсов, удается в какой-то степени «обходить» искусственные преграды на пути музыкальной пропаганды. «Выкручиваться» приходится в основном за счет... недостаточно укомплектованной струнной группы. В ее и без того скудном составе сейчас недостает одного пульта первых скрипок, полутора — вторых и одного исполнителя на альте. На их место оформлены пока непредусмотренные штатным расписанием музыканты. В результате оркестр смог сыграть скрипичные концерты А. Хачатуряна и Д. Шостаковича, его же балетную сюиту, Классическую и Седьмую симфонии, два фортепианных и один скрипичный концерты С. Прокофьева, Камерный концерт Я. Ряэтса, сюиту «Кола Брюньон» Д. Кабалевского и «Молдавскую рапсодию» М. Вайнберга, сочинения М. Кажлаева, Б. Ямпилова, А. Стасевича, И. Дунаевского. В планах коллектива — Десятая симфония Д. Шостаковича.

Но такой «выход» из положения — палка о двух концах. Представляете себе, как звучат три оркестровые группы (две партии скрипок и альты), насчитывающие... 9 пультов! (Кстати, недостаток струнников — «болезнь» почти всех симфонических коллективов.) Практически более или менее сносный художественный коэффициент полезного действия в таком оркестре возможен лишь при огромном энтузиазме его участников.

Право же, это подвижничество — умудряться давать с таким малочисленным и, что самое трудное, очень непостоянным по составу коллективом четырнадцать концертов в месяц, то есть столько же, сколько дает столичный симфонический коллектив. Нет, я не ратую за сокращение нормы концертов; их число должно значительно увеличиться во всей Восточной Сибири (напомню, что только в Москве и Московской области симфонических концертов раз в пять-шесть больше). Но именно — во всей. Надо сделать так, чтобы оркестр мог выступать сегодня в Иркутске, завтра в Братске, затем в Усолье, Нижнеудинске, Железногорске, Тайшете, Черемхове и других крупных городах и населенных пунктах. А для этого нужен транспорт, которого Иркутская филармония практически не имеет (два стареньких, крохотных, на 18–20 мест, холодных автобуса в счет не идут).

Может быть, у Иркутской филармонии нет денег на покупку новых автобусов (теплых, больших, на 50 мест!) стоимостью в 6000 рублей? Но в 1965 году филармония заплатила Иркутскому автохозяйству за эксплуатацию транспорта 60 000 рублей!!!

Каждый раз, приезжая в Москву, директор Иркутской филармонии С. Ломоносов (и только ли он?) вновь и вновь «бьет челом» в Министерстве культуры, добиваясь приобретения двух автобусов. Но «воз и ныне там».

До коих пор ждать концертным организациям решения транспортной проблемы?!

А пока в Иркутской филармонии как-то обходятся без транспорта. И оркестр в основном обслуживает город и окрестные местности, добраться до которых можно сравнительно «легко» — с четырьмя-пятью пересадками. До клуба «Нефтяник» с Ангарске, например, музыканты добирались в сорокоградусные морозы сначала с помощью городского транспорта Иркутска, затем на поезде и, наконец,

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание