Выпуск № 6 (319) | 1965 - страница 38

Пример

Автограф шуточного канона Танеева

танца неодушевленных предметов. Однако в его добродушных насмешках не было ни малейшего ехидства, и они никого не обижали.

Я играл свой балет наизусть, а Танеев положил партитуру на пюпитр и вместе со своими друзьями читал ее. Когда я закончил, Танеев заметил: «Вашу гармонию я могу сравнить только с гармонией Аренского, и это самый большой комплимент, который я могу вам сделать».

Когда я уходил, он дал мне письмо для Аренского, так как знал, что я предполагаю поехать в Финляндию, чтобы встретиться с ним. «Скажите, что недавно я и Гольденвейзер играли его Сюиту для двух фортепиано в концерте Керзиных»¹¹.

Весной я опять навестил Танеева. Аренский умер в феврале¹², и я осиротел как музыкант. Единственный человек, к которому я был расположен и с которым хотел бы работать в дальнейшем, чтобы проверять самого себя, был Танеев. В одном из наших разговоров я пригласил его провести лето со мной и моей матерью на Украине. Недалеко от нашего дома был маленький коттедж из трех комнат, где я обычно работал и где стоял новый беккеровский рояль. Старый, на котором я играл с детства, оставался в главном здании. Звуки рояля из большого дома не долетали до коттеджа, и моя работа над балетом не могла бы помешать Танееву.

К моему восторгу, Танеев сказал, что еще не решил, где ему провести вторую половину лета, после поездки на Кавказ, и, так как наше имение находилось на пути в Москву, согласился принять предложение моей матери. С первого же дня его приезда мы много гуляли вместе, и я расспрашивал его про книгу о вертикальном и горизонтально-подвижном контрапункте, а также о его методе сочинения канонов. Обо всем этом уже рассказызал мне Аренский. Танеев объяснил, что обе его работы открывают новые возможности полифонического письма и спросил, есть ли у меня какое-нибудь представление о канонической секвенции, которую можно найти во многих классических произведениях. У Аренского я изучал контрапункт строгого стиля так, как это принято в консерваториях, и, конечно, не имел никакого понятия о таких вещах, как каноническая секвенция.

Тут же на месте, во время прогулки, Танеев с помощью карандаша и записной книжки в течение пяти минут показал мне, что это такое. Какой сложной казалась мне вначале техника контрапункта и какой легкой оказалась она на самом деле! Мало то-

го, я сам смог немедленно сочинить две или три секвенции. Этот, как и все наши разговоры о технике, не имел ничего общего со сложными и скучными рассуждениями теоретиков. Он был скорее похож на совершенно непринужденную увлекательную беседу. Мне хочется здесь особо подчеркнуть способность Танеева ясно, просто и логично объяснять самые сложные основы музыки, касающиеся контрапункта и фуги, как и прояснять самые, казалось бы, запутанные явления и понятия истории и философии. Впоследствии я узнал, что в его библиотеке были Упанишады¹³, и Сутры¹⁴, и другие книги по индусской философии. Он восхищался Спинозой и нарисовал графическую схему принципа логической структуры его «Этики».

Возвращаясь с наших прогулок, мы обычно вместе с моей матерью пили чай и затем отправлялись работать. В половине девятого я заходил за Танеевым, и мы шли ужинать. За едой разговор был тоже всегда интересен. Вечером мы бывали в гостиной и за круглым столом читали. Танеев брал обычно в библиотеке «Харчевню королевы Педок»¹⁵ А. Франса или либретто опер Моцарта. Так до 11 часов вечера мы читали или беседовали о прочитанном.

Это счастливое время длилось около шести недель, и хотя один день был похож на другой, забыть их невозможно. За это время Танеев постепенно объяснил мне математическое строение двойного контрапункта и продолжал объяснять теорию канона — форму, считавшуюся очень трудной. Музыковеды говорят о ней с большим уважением; они уверяют, что техника контрапункта и канона XV и XVI веков никогда не была превзойдена, особенно в том, что касается голосоведения. И, однако, никто из них не пытался объяснить, как это было достигнуто. Я был потрясен, когда узнал, как в действительности все это логически просто.

На следующее лето Танеев снова приехал к нам. К тому времени я уже был женат. Моя жена очень тревожилась, что я буду проводить слишком много времени с Танеевым, а она, ничего не понимая в музыке, не сможет принять участия в наших разговорах. Однако страхи ее вскоре рассеялись, так как Танеев с самого начала настаивал на том, чтобы она принимала участие в наших прогулках. Он даже посоветовал ей изучить контрапункт и заняться пением и написал письма своим друзьям с просьбой порекомендовать лучшего учителя пения в Италии. Кончилось тем, что и жена моя стала таким же большим другом Танеева, как и я. Несмотря на то, что он был намного старше меня (ему — 51, а мне — 21 год), он выглядел молодым и веселым. Во время обедов Сергей Иванович развлекал нас остроумными рассказами и загадывал нам загадки из истории музыки. Однажды он попросил меня назвать имена композиторов нескольких совершенно неизвестных мне опер. Затем он задал этот же вопрос сестре моей жены, молодой девушке, совсем не знавшей музыки. К нашему удивлению, она правильно ответила на все вопросы. Танеев с упреком поглядел на меня... Позже мы узнали, что он заранее дал ей список имен, чтобы она могла их выучить...

Помню, через несколько лет после этого Танеев отклонил приглашение провести лето в нашем доме. «Почему, — спросила моя жена, — разве вам плохо с нами?» — Он ответил; «Быть может, слишком хорошо. И после этого я вновь останусь один». Это был первый и последний раз, когда он упомянул о своем одиночестве.

Несмотря на то, что я с детства любил многих композиторов прошлого и восхищался ими (например, композиторами «Могучей кучки»), я чувствовал, что должен исследовать новые стили в музыке и прежде всего выработать свой собственный. Однако перед тем, как начать эти поиски, я хотел узнать все, что было возможно, о технике прошлых веков, выработанной Жоскеном, Палестриной и Орландо Лассо, а также технику фуги, уже объясненную мне Танеевым. С самого начала танеевская система преподавания фуги показалась мне совершенно особенной, и я нашел, что смогу научиться у него всему, чему захочу.

Действительно, он показал мне совершенно новый способ сочинения фуг. Он брал большой лист нотной бумаги. В верхнем углу писал тему. Затем объяснял принцип деления темы на мотивы, состоящие иногда из двух или трех звуков. Разделив тему на мотивы, он набрасывал различные возможные способы их размещения и перестановки (он всегда говорил, что такая работа над темой должна быть сделана очень быстро, и не в процессе сочинения, когда могут возникнуть новые мысли и мелодии, а в промежутках). Из каждого мотива он начинал строить разнообразные канонические секвенции в различных интервалах, настаивая на том, чтобы были испробованы все возможности. Даже те, которые кажутся неуклюжими и невыполнимыми, ибо иногда комбинации, архитрудные на первый взгляд, могут зажечь воображение и способствовать созданию новых интересных сочетаний. Впоследствии весь этот материал мог быть использован для эпизодов предполагаемой фуги.

Следующий этап наших занятий заключался в том, чтобы испробовать все многочисленные приемы построения канона на материале самой темы. Так открывался путь для «вхождения» в стретту. Танеев производил различные опыты в форме канона с темой в целом, и тогда, к моему удивлению, оказывалось, что в ней заключено столько возможностей

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Пример

Автограф шуточного канона Танеева

Содержание