Выпуск № 8 (309) | 1964 - страница 57

отвергая крайности ультраспиритуалистов, Онеггер не в силах был отрешиться от того, что называл своею «библейской» натурой. Это ограничивало его и раньше, в 30-е годы. Но чем больше стремился он к симфонически-обобщенному воплощению современности, тем в большей мере религиозные мотивы становились серьезным препятствием на его пути. Гипертрофия этих мотивов лишала художника-гуманиста драгоценнейшей способности образного видения, реальной опоры и перспективы общественного прогресса в бурях и битвах современной жизни.

Светлые образы Второй и Третьей симфоний Онеггера в их драматургической роли очень отдаленно, но созвучны просветлениям брукнеровских циклов. Это не столько хоралы, псалмодии, литании, сколько темы обобщенного плана, возникающие где-то на линиях, касательных к культовым жанрам. «Симфонические персонажи», нашедшие воплощение в этой сфере, не силы активного действия, не образы-трибуны, не образы-бойцы. Это темы-утешения (des consolations), темы озарения или прибежища от скорбей и мук, короткие, женственно нежные, почти смиренные. И — удивительное дело! — чем более убеждающе остро звучали у Онеггера мотивы социальной и национальной трагедии его народа, тем отчетливее раскрывался глубокий и неустранимый недостаток его симфонической концепции: недостаток деятельной духовной мощи его позитивных образов, недостаток противленчества в них. Так, религиозная тема — спутница гражданского мотива — стала темой-антитезой зла, но антитеза эта именно в силу религиозного содержания не могла привести к полноценно реалистическому решению драматургического конфликта, глубоко социального по своей природе. Отсюда неотвратимо наплывавший пессимизм, воплощенный не только в литературных высказываниях, но и в последнем монументальном творении Онеггера послевоенного периода — Пятой симфонии. Это документ, волнующий искренностью и благородным сочувствием человеку, он мучительно выстрадан автором. В нем немало вдохновенных страниц потрясающей скорби и силы. Но симфония, подобная Пятой, — это не только личная драма или лирическое излияние. Симфония — это в звукообразах запечатленное миросозерцание, обобщение широкого круга жизненных явлений. Симфония — это концепция, и есть у нее своя философия и своя нравственность. Жизнеутверждающие образы более ранних произведений окончательно оттеснены здесь прозрениями мыслителя, безутешно скорбящего о судьбах мира и человечества. Во Второй симфонии является проблеск надежды, в Пятой — наступает безвозвратная гибель ее во всесокрушающем катаклизме. Религиозное миросозерцание в тенденции своей всегда так или иначе пессимистично. У многих пессимизм этот прикрыт — либо оттеснен — восторженно-эмоциональным наплывом, или романтической иллюзией, или попросту ханжеством. Но большой художник, до конца искренний с собою и другими, — а Онеггер был именно таким — никогда не утаит его.

Весьма различные суждения в музыкально-исторической и эстетической литературе высказаны — и, вероятно, еще будут высказываться — об отношении к религии Пауля Хиндемита. Деятельность этого высокоавторитетного композитора, исполнителя-виртуоза, теоретика, педагога и в самом деле дает основания для подобных разногласий. Одни усматривают в нем некоего «музыкального теолога» наших дней, а в его проблемных произведениях слышат едва ли не целую апологию современного католицизма. Другие, наоборот, со всевозможным рвением отгораживают творчество Хиндемита от религии и даже от собственных весьма недвусмысленных высказываний композитора на религиозные темы. Мы хотели бы предостеречь читателя от подобных крайностей. Пауль Хиндемит был на редкость многогранным, широко эрудированным и превосходно технически вооруженным представителем гуманистически-просветительского направления в современной западной музыке. Энергичный противник уродливо-декадентского «авангардизма», он в зрелом периоде своего творчества стремился к идеалу общительного искусства больших мыслей, высокоэтических целей. Возрождая и по-своему переосмысливая старинные музыкальные жанры и формы XVI–XVIII веков, он создал чрезвычайно широкий круг произведений, исполненных живого интереса к жизни, людям, произведений остро пытливого ума, художнического темперамента. Его творческая манера отличается энергичнейшим импульсом, логикой и мощным размахом полифонического развития, великолепно слаженной и уравновешенной конструкцией формы. Блестящий, хотя порою несколько абстрактный, технически изощренный интеллектуализм, но всегда направленный к благородно-человеческому идеалу, — такова самая сильная сторона в творческом облике немецкого мастера. И все же этот «рационалист с бесстрастным оком», с трезвым и деловито-рассудочным образом мышления — рассудку вопреки, не только проявлял большой интерес к музыкально-теологическим системам прошлого, но и отозвался на

их идеи в самых глубоких основах своего миросозерцания.

Религия и искусство, религия и наука, религия и нравственность — едва ли не центральные темы в его наиболее проблемных операх: «Святая Сусанна», «Художник Матис», «Гармония мира». Его первое произведение зрелого стиля, вокальный цикл «Житие Марии», написано на религиозные стихи одного из христианнейших поэтов-лириков современной Европы — Райнера Мария Рильке. Перу Хиндемита принадлежит хореографическая легенда «Возвышеннейшее видение» на сюжет из жизни святого Франциска Ассизского, духовные хоры «День придет неотвратимо», «Ангелы быстры», знаменитые мотеты на латинские тексты для сопрано, тенора и фортепиано, кантаты и множество поистине превосходных обработок старинных духовных песен. Перешедший в 50-х годах в католическую веру, Хиндемит пользуется широким признанием западно-церковных кругов. В Лейпцигской «Малой энциклопедии» 1959 года он рядом с Йозефом Хаасом и Генрихом Лемахером фигурирует в качестве «выдающегося церковно-католического композитора» Германии XX столетия. Но насколько обоснованы в данном случае притязания церкви?

Мы не можем разделить проскальзывающего иногда в нашей литературе наивного и опасного заблуждения, будто у талантливого художника правая рука не ведает, что творит левая, и его искусство может якобы оказаться «неподвластным» тем ложным философским взглядам, какие он исповедует. Нет, религия, даже та, которая провозглашает смирение и покорность, — это идеология, по природе своей авторитарная, властная, и она никогда не мирится с «автономией» искусства. Творчество, вся музыкальная деятельность Хиндемита как раз это доказывают: при всей мощи этой артистической индивидуальности у нее были свои слабые и теневые стороны, дротиворечия и тесноты, в большой мере обусловленные именно клерикальными связями и религиозным миросозерцанием. Нигде это не проявилось так ясно и остро, как в кульминационных произведениях широко проблемного характера — операх «Художник Матис» и «Гармония мира». Указывают иногда на мотивы обличения церкви, какие звучат в обоих монументальных сочинениях Хиндемита. И в самом деле, особенно в «Гармонии мира», на материале средневековых хоралов и духовных песен сильно и ярко воссозданы картины темной и душной старонемецкой жизни с разгулом инквизиции, католической догматики, косных сил. Эти великолепные страницы составляют одно из бесспорных и ценнейших достижений современной прогрессивной музыки. Но мы никак не имеем права замалчивать того, что в музыкально-сценических образах Хиндемита — композитора и либреттиста — художник Матис и астроном Иоганн Кеплер воплощены как глубоко религиозные мыслители и что их конфликт с церковью разыгрывается и разрешается на религиозно-философской эстетической и этической основе. Говорят: такова была «историческая правда» и даже «историческая необходимость»! Но с этим невозможно согласиться. Исторический Матиас Грюневальд (Матис Готхарт) был многограннее и духовно крепче хиндемитовского героя, завершающего свой путь в одиночестве, душевно надломленным, разуверившимся в свободолюбивых идеалах. В действительности именно поздний период стал кульминацией светлых и здоровых ренессансных мотивов у противоречивого, мятущегося художника, и в этом смысле историческая правда в опере нарушена, не говоря уже о превратно в некоторых моментах нарисованной картине крестьянской войны. Еще более ошибочным было бы полагать, будто возвращение живописца в круг религиозных образов явилось исторической необходимостью, связанной с потребностями к «плодотворным» меценатством церкви. Конечно, история немецкого XVI столетия знала подобные «творческие эволюции», но она закономерно и, следовательно, необходимо создала также совсем другой тип художника, с иным путем развития. Вспомним гениального современника Матиса — Альбрехта Дюрера, фигуру куда более могучую и цельную. Наперекор феодальной реакции, свирепствовавшей в Германии после поражения крестьянской войны, этот великий гуманист во многом преодолел религиозно-церковные влияния и потому поднялся до высочайших вершин народности и реализма, какие возможны были в его стране и в его эпоху.

Главный персонаж другой философской оперы Хиндемита, «Гармония мира», — Иоганн Кеплер — точно так же благородный искатель истины, мыслитель, воюющий против реакции и рутины. Партитура этой философско-исторической драмы — одна из самых значительных в современной музыке, а возвышенная и величавая симфония «Гармония мира» давно и заслуженно получила мировое признание. Однако нельзя сказать того же о произведении в его музыкально-сценическом целом. Несмотря на впечатляющую вокально-симфоническую характеристику героя в лирических эпизодах и блестящие решения нескольких жанрово-исторических сцен, ши-

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание