кидзе, стр. 243) и даже Рубенса (Барутчева, стр. 315), мы совершенно теряемся... Данте — это еще не Ренессанс; Рубенс — уже не Ренессанс. Петрарка принадлежит эпохе раннего Возрождения; Дюрер и Леонардо воплощают высокое Возрождение. Дело не в формальных отличиях, а в существе исторических периодов: творческий метод Шекспира немыслим еще во время Данте, Петрарки или Боттичелли. Он сложился позднее, в итоге завоеваний Возрождения и на пороге новой эпохи, отсюда его высокое обобщающее значение. Отсюда и немеркнущая проблемность искусства Шекспира.

О. Леонтьева

«Равель в зеркале своих писем»

Эта книга была задумана и составлена друзьями Равеля. Инициатива принадлежала певице Марсель Жерар, которую композитор высоко ценил как верного друга и безупречную исполнительницу многих произведений новой музыки, в том числе и его вокальной поэмы «Ронсар своей душе» (Лондон, 1924). После смерти Равеля Жерар долгое времь тщательно собирала письма композитора. Писатель и поэт Рене Шалю подготовил их к изданию. Дополненные собственными воспоминаниями Шалю о Равеле и некоторыми ценными сведениями об артистической среде, близкой композитору¹, письма оказались включенными в связное повествование.

_________

Рене Шалю. Равель в зеркале своих писем. Перевод с французского В. Михелис и Н. Поляк. Музгиз, Л., 1952, 242 стр., тираж 5 000 экз.

¹ Книга Шалю была принята и плодотворно использована многими исследователями. В частности, советские музыковеды ссылаются на нее в своих работах. Это уже хорошо освоенная и прочно вошедшая в практику публикация.

Шалю строго придерживался фактов и документов, не позволяя себе почти никакой «литературщины», «по традиции» столь часто присутствующей в жизнеописаниях великих людей.

186 писем¹ Равеля, относящихся к 1889–1944 годам, — это первая крупная публикация его эпистолярного наследия. Раньше лишь отдельные письма или фрагменты из них появлялись в некоторых французских периодических изданиях. Документальных публикаций на русском языке не было вовсе. Русский перевод книги Шалю дополнен автобиографической запиской Равеля, которую его ученик Ролан-Манюэль опубликовал в 1938 году в «La Revue musicale» (1938, № 187, У. П, Р. 19.), и несколькими письмами.

Русскому изданию книги Шалю предпослана статья Г. Филенко «Морис Равель и его письма». Читатель найдет в ней не только необходимый «путеводитель» к письмам Равеля. Она имеет самостоятельную научную ценность, давая сжатый, но содержательный очерк творчества композитора. В кратких и точно сформулированных оценках основных произведений Равеля восстанавливается (иной раз впервые в нашем музыковедении) справедливость в отношении к ряду его произведений. Автор статьи высказывает серьезные соображения о Равеле-художнике, которые могли и должны были, естественно, возникнуть именно в связи с углубленным изучением документов жизни и творчества композитора.

Еще недавно полное незнание документов давало возможность некоторым критикам писать о скептическом отношении Равеля к современной музыке и его исключительном интересе только к музыке прошлого² и повторять немотивированные суждения Пьера Лало, высказанные в парижской газете «Temps», об «игрушечности» эстетики Равеля, о «расслабленности», «манерности», «вычурности» его творчества. Оценкам подобного рода Филенко противопоставляет свой взгляд на композитора как на художника принципиального, не знавшего компромиссов.

Русское издание книги Шалю вносит существенные коррективы в наши представления о Равеле. Б этой связи следует особо остановиться на распространенном мнении об «аполитичности» Равеля, его «олимпийстве» и «эстетстве». В единственной советской монографии о композиторе, а именно в книге Г. Цыпина, который указывает на французское издание Шалю, о нем говорится как о человеке, далеком от «бурных социальных конфликтов своего времени», о человеке, который «никогда не читает газет»³.

_________

¹ Это лишь часть сохранившихся писем Равеля. Около 150 писем имеет Ролан-Манюэль. Многое осталось в архивах композитора Ш. Коклена, поэта Ж. Жан-Обри, пианиста Р. Виньеса, искусствоведов А. Прюньера и М. Кальвокоресси, А. Жедальжа, А. Казеллы, М. де Фалья, Р. Штрауса. Маргарита Лонг недавно сообщила о решении опубликовать свою переписку с Равелем.

² Г. Цыпин. Морис Равель. Музгиз, М., 1959, стр. 125–126.

³ Там же, стр. 129.

Между тем в жизни композитора был период, когда он сотрудничал в газете как музыкальный критик. Но и в другие времена Равель даже против воли вынужден «почитывать» эти самые газеты: они слишком часто писали вредный вздор о нем и его музыке, слишком часто, чтобы можно было спокойно проходить мимо. Собственные признания Равеля в некоторых его письмах о том, что ему газеты не нужны (например, письма 1919 года из санатория в Швейцарии), перекрываются многими и многими высказываниями композитора, обнаруживающими его глубокую осведомленность в делах политики и культуры.

Общественно-политическая позиция Равеля определилась с первого же дня мировой войны 1914 года. Он явился добровольно на призывный пункт и требовал направить его в пехоту или в авиацию. Усталый, больной человек, преодолевая физическое недомогание, встал в строй как водитель военного грузовика. Он писал тогда другу, критику Жану Марно: «Мне сообщают, что Сен-Санс объявил восхищенной публике о том, что во время войны он сочинил музыку для театра, романсы, элегию и пьесу для тромбона. Если бы вместо этого он ворочал снаряды, музыка, возможно, только выиграла бы» (7 октября 1916 г.)¹.

Композитор находит в себе мужество противостоять неистовству французских лжепатриотов, начавших националистическую кампанию в культурной жизни страны. Равеля возмутила программа действий вновь образованной «Национальной лиги защиты французской музыки», которая ставила своей задачей запретить публичное исполнение во Франции музыки «врагов»: Бартока, Шёнберга, Кодая и других. Своему другу Марно Равель пишет спокойно и просто: «надо не запрещать или игнорировать чужое, а стараться, чтобы свое было не хуже» (28 июня 1916 г.) ² . «Культурполитика» французских националистов, пригласивших Равеля участвовать в их недостойной «лиге», вынудила композитора написать замечательный документ — письмо, адресованное «лиге» по поводу ее устава: «...я не могу признать ваш устав приемлемым для себя <...> Систематический отказ от знакомства с творчеством иностранных собратьев был бы даже опасен для французских композиторов и привел бы к национальной ограниченности: французское искусство, столь богатое в настоящее время, очень скоро выродилось бы и закоснело в штампах. Для меня, например, неважно, что г-н Шёнберг австриец по национальности <...> Более того, я восхищен тем, что г-да Барток, Кодай и их последователи — венгры и что они так ярко выражают в музыке свою национальную самобытность <...> С другой стороны, я не вижу не

_________

¹ «Равель в зеркале своих писем», стр. 127.

² Там же, стр. 119.

обходимости культивировать во Фрации и пропагандировать за границей всякуй французскую музыку, независимо от ее ценности. Как видите, милостивые государи, мое мнение во многих пун ктах значительно расходится с Вашим, в силу чего я вынужден отказаться от чести быть в ваших рядах. Тем не менее я надеюсь, что по-прежнему останусь «настоящим французом» и буду «в числе тех, кто не хочет забывать» (7 июня 1916 г.)¹.

Националистические настроения музыкантов не на шутку встревожили Равеля, всегда чуткого ко всякому попранию демократических основ общественной жизни. Через несколько дней, получив ответ «лиги», Равель пишет Марно, который должен был выступить в печати по этому же поводу и в полном соответствии с позицией Равеля: «...это «патриотическое» произведение (то есть устав «лиги». — О. Л.) заключает в себе опасность не только для нашего здравого смысла, но и для нашей свободы <...>. Публиковать ли мое письмо? <...> Совершенно очевидно, что эти господа не напечатают его <...> Но не следует забывать, что я солдат и не имею права выступать в печати, тем более, что эти разногласия могут вылиться в полемику... Это весьма досадно, так как по возвращении с фронта уже будет поздно и мы будем поставлены перед свершившимся фактом. Вот что: напечатайте это письмо, но без подписи: несколько намеков — и читатели поймут, в чем дело. Эффект получится тот же» (24 июня 1916 г.)². Но протест Равеля в то время не был опубликован. К сожалению, составители русского издания писем, включившие этот документ в приложение к книге, не сообщают, была ли опубликована предполагавшаяся статья Марно.

Острота гражданского чувства не притупилась у Равеля и в последующие годы, о чем свидетельствует нашумевшая история с его отказом от ордена Почетного Легиона. Филенко во вступительном очерке предъявляет некоторые претензии к Шалю, очень неравномерно комментировавшему письма, в том числе и относящиеся к 1920 году. Считая нужным в некоторых случаях дополнить комментарии Шалю, Филенко на этот раз тоже не дает разъяснений.

Нам кажется, что разгадка поведения Равеля проста и ответ лежит на поверхности. Военные годы, потрясшие психику многих вполне «благополучных» людей, не прошли бесследно и для Равеля. Они раскрыли ему глаза на многое. Он уже не только «бодлерианец», презирающий суету официального мира, он уверенный в своей правоте оппозиционер к общественному строю. Многие приписывали неожиданно резкие поступки кроткого и доброго Равеля его чудачеству, даже некоему «инфантилизму», будто бы свойственному его психике и вкусам: действительно, Равель любил забавные игрушки, антикварные диковинки, уникальные, искусные «дела рук человеческих». Но его «скепсис» и «безразличие» были формой сознательного «неучастия» в делах чуждого ему мира, почести которого были ему смешны и горьки.

_________

¹ Там же стр. 235–237.

² Там же, стр. 238–239.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

О. Леонтьева

«Равель в зеркале своих писем»

Содержание